Андалузский пёс / Un chien andalou (1929)

Алла Грачёва. «Не верьте мне…» // Ровесник. – 1988, № 6. – С. 18-21.

«НЕ ВЕРЬТЕ МНЕ…»

В своей книге «В мире Сальвадора Дали» художниц признавался: «В возрасте шести лет я мечтал стать поваром, в семь лет – Наполеоном, и с тех пор мои амбиции все возрастают». По ступеням собственного честолюбия альпинистской крутизны он поднялся к еще неведомой вершине, которая отныне зовется Дали.

Его имя известно гораздо больше, чем его искусство – парадокс, вытекающим из жизненных правил и поведения самого художнике. Живопись Дали стала как бы декорацией не сцене, где он актерствовал, изрекал самые провокационные мысли, разыгрывал фарс и клоунаду, собирая громадные толпы зевак. Публика, сбита» с толку, зачастую спешила поглазеть на его фокусы гораздо охотнее, нежели познакомиться с его живописью.

Чем вызвано это соперничество с самим собой, кажущееся небрежение собственным творческим даром, возведенные в принцип, которому Дали неукоснительно следовал всю жизнь?

Сын преуспевающего испанского адвокате, Сальвадор Дали рано проявил блестящие способности, В муниципальной школе в Фигерасе, городе, где он родился 11 марта 1904 года, он основал с друзьями журнал «Студиум» и поместил в нем несколько язвительных статей в рубрике «Великие мастера живописи». Семнадцати лет Дали поступил в Академию художеств в Мадриде и здесь немедленно заявил о себе серией причуд. Он мог побиться об заклад, что представит на конкурс картину, которой ни на мгновенье не коснется кистью. Стоя в метре от холста, он издали набрасывал на него краски. Цветные брызги образовывали причудливые формы. Картина, выполненная таким необычным образом, завоевала «Гран-при». На одном из экзаменов в Академии Дали отказался отвечать, заявив, что его знания и компетенция выше, чем у всех членов комиссии вместе взятых. При этом его блестящие успехи действительно были неоспоримы. Уже в первые годы учебы я галерее Дальмау в Барселоне экспонировались семь работ Дали. После увлечения французскими импрессионистами он испытал влияние футуризма, кубизме и, наконец, итальянским метафизиков Кирико и Карра. 8 1925 году состоялась его первая персональная выставка, после которой Дали стал лидером молодых каталонских художников. К тому времени его выгнали из Академии художеств за «непочтительное поведение и подстрекательство к мятежу в. В 1924 году он даже отсидел два месяца в тюрьме по политическому обвинению.

В немыслимых коротких штанах с бантами, огромной черной шляпе и плаще, ниспадающем до земли, дерзкий студент бросал вызов всему на свете. Склонность к театральности и эпатирующей броскости костюмов сохранилась у него на всю жизнь: уже немолодым Дали мог предстать перед изумленной публикой в смокинге, сплошь усеянном искусственными мушками, или читать лекции, облачившись в скафандр. На одном из последних снимков 80-летний Дали позирует фотографу в белой мантии и шапочке, украшенной горностаем, – после смерти жены Галы он носит белые траурные одежды.

С неистощимой фантазией и упорством Дали множил крайности своего поведения, создав себе репутацию столь же сюрреалистическую, как и его искусство. Он ввел в заблуждение даже критиков, которые не в состоянии отделить правду от вымысла.

Дали заявлял, что ничто не презирает так сильно, как обыденность. Может быть, в этом и кроется его секрет. Прошлое художника вполне обыкновенно, и от этой-то обыкновенности он, возможно, и бежал всю жизнь. «Не верьте мне, – заявлял Дали репортерам, жаждущим сенсаций, – я часто лгу. Действительность так утомительна!».

Дали как будто нуждался я постоянном возбуждении, я допинге для своего таланта и темперамента художника – и находил их в саморекламе и выставлении себя напоказ. Часто он использовал свои «представления» для того, чтобы под их шум навязать публике самые немыслимые произведения, – их дерзость принималась ею как некая иллюстрация к его причудам.

Но скажем прямо: кого бы интересовала вся эксцентрика Дали, кто бы ни обращал внимание не его ужимки, если бы король был гол, и на нем не переливалась радужными красками фантастическая мантия его искусства. За клоунадой, утомлявшей и разрежавшей многих, скрывался неистовый труженик Дымовая завеса его буффонад часто затеняла неоспоримый факт: художественное наследие Дали грандиозно, и вместе с Пикассо он занимает господствующее место в искусстве XX века. Это одержимым творец и одержимый искатель. За работой он забывал все. Известен случай, когда Дали заперся в маленьком номере отеля на Лазурном берегу и трудился денно и нощно за закрытыми наглую ставнями при электрическом свете, никуда не выходя в течение двух месяцев – он писал серию полотен «Профанация враждебности», «Первые дни весны».

Не говоря уже о живописных полотнах, число которых едва ли кто-нибудь возьмете» точно определить, графика Дали поражает своими масштабами, Он иллюстрировал «Макбета» Шекспира и «Опыты» Монтеня, «Божественную комедию» Данте и «Дон Кихота» Сервантеса, «Фауста» Гете, «Тристана и Изольду», Библию, «Биографию Бенвенуто Челлини», стихи Ронсара. Аполлинера, Мао Цээдуна, «Песни Мальдорора» Лотреамона, последнюю книгу Андре Мальро «Король, я жду тебя в Вавилоне» и т. д.

С ранней молодости Дали яростно работал, отдаваясь живописи со страстным рвением и упорство: «Если вы отказываетесь изучать анатомию, ис-

18

кусство рисунка и перспективы, математику эстетики и науку красок, позвольте мне сказать вам, что это скорее признак лени, нежели гениям, – с полным правом мог сказать Дали.

Живописец, гравер, иллюстратор, театральный художник, писатель, ювелир – так широка амплитуда его дарования В каждом виде искусства он стремился достичь совершенства – это позволяло Дали заявить с присущей ему самонадеянностью: «Почему неожиданно для меня самого литографии моего Дон Кихота станут литографиями века?» – вопрос звучал у него не вопросом, а утверждением.

В годы жизни в Мадриде Дали подружился с Федерико Гарсиа Лоркой и Луисом Бюнюэлем, будущим знаменитым режиссером. Как и Дали, Бюнюэль никогда не признавал никаких авторитетов, включая и метров сюрреализма, которые причислили его к своему течению, но ни в чем не смогли ограничить его свободу. Их дружба переросла в сотрудничество. Дали, писавший в то время абстрактные композиции под влиянием Пикассо и Гриса, выполнил декорации к пьесе Лорки «Мариана Пинеда», поставленной в Барселоне. За этим первым опытом в театре последует оформление более десятка различных балетов. В 1926 году «Ла Ревиста де Оксиденте» напечатала «Оду Сальвадору Дали», которую Федерико Гарсиа Лорка посвятил своему Другу. Оформление пьесы Лорки, а также третьи выставка в галерее Дальмау, вопреки ожиданиям, благоприятно принятые зрителями и прессой, лишь подхлестнули неистовый антиконформизм Дали. Рассказывают, что он вместе с Бюнюэлем разослал самым прославленным знаменитостям и высшим государственным деятелям Испании письма, полные ядовитых оскорблений. Возможно, в том же порыве они написали сценарий и отправились в Париж снимать фильм, некоторое время спустя показанный там в Студии 26, Плод их содружества даже в видавшем виды Париже вызвал грандиозный скандал, вполне соответствовавший степени их амбиций. Сразу ставшая знаменитой кинолента «Андалузский пес» – одни из первых опытов сюрреализма в кинематографе. Критик Эухеиио Монтес писал о ней: «Дали и Бюнюэль решительно поставили себя вне рамок того, что обычно называют хорошим вкусом, что принято считать милым, приятным, легким, французским». После бури возмущения, поднявшейся в Париже, семья почтенного адвоката почла за лучшее отмежеваться от Сальвадора Дали. Это его не остановило. За первым опытом последовал новый фильм Бюнюэля и Дали «Золотой век» (1930 год), также заслуживший громкую скандальную славу. Неудивительно, что после такого дебюта Дали был с распростертыми объятиями встречен в среде сюрреалистов.

Термин «сюрреализм» был пущен я оборот поэтом Гийомом Аполлинером, одним из вождей кубизма. В 1917 году, когда в Париже был поставлен балет «Парад» по замыслу Жана Кокто на музыку Эрика Сати с декорациями и костюмами, выполненными по эскизам Пикассо, Аполлинер написал программку, в которой назвал постановку «своего рода сверхреализмом» (по-французски – сюрреализмом). В том же году свою собственную пьесу «Груди Тирезия» Аполлинер отнес к жанру «сюрреалистической драмы». Виктор Гюго я свое время говорил о сверхреализме как о реальности, скрытой от глаз. Сюрреализм в литературе, поэзии и живописи имеет далеких предшественников, начиная с Босха и Эдгара По. Неологизм Аполлинера дал лишь название целому течению в искусстве, начало которому положил французский писатель Андре Бретон, его теоретик и идейный вождь, своим «Манифестом сюрреализма» 1924 года. Год спустя в программном манифесте отмечалось: «Сюрреализм – не новое или более легкое средство выражения, не метафизика поэзии. Он средство тотального освобождения духа… Мы твердо решили свершить Революцию… Мы специалисты по Бунту…» Недаром считают, что это течение – дитя, по крайней мере побочное дитя, бурной революционной эпохи. Показательно, что пятеро виднейших сюрреалистов – Арагон, Элюар, Бретон, Пере, Юник -– вступили в 1925 году в Компартию Франции.

Сюрреализм, беря за исходное реальный мир, создает сплав повседневного с чудесным, поэзии с прозой, – и мир банальных вещий обретает загадочную «сюрреалистическую сущность»

В конце 20-х годов XX столетия, когда Дали отправился в Париж, сюрреализм в живописи уже оформился и имел горячих приверженцев – Дюшана, Пикабия, Эрнста, Дельво, Магритта, Танги и других, которые стали впоследствии известными художниками Соотечественник Дали Хоан Миро представил молодого каталонца Андре Бретону. «Бесспорно, – писал Бретон о живописи Дали, – что для поэтического и фантастического содержания его картин характерна необычайная насыщенность и взрывчатая силен.

Искусство Дали с его торжествующей ирреальностью, освобождением от «тирании объектов», «автоматизмом письма» точнее всего соответствовало принципам Бретона, полностью подпадало под его каноны сюрреалистической веры

Но Бретон был деспотичен, «с ним не спорили». Он повелевал приверженцами и отлучал «неверных». В число последних в конце концов попал и Дали. Андре Бретон счел, что тот компрометирует движение.

В 1938 году Дали исключили из группы сюрреалистов, осудившей его клоунады и «предполагаемую симпатию к диктаторским режимам». Незадолго до него изгнали из движения Луи Арагона и затем Поля Элюара, работавших в коммунистической партии, с которой в это время разошелся Бретон. Едва ли Дали придерживался когда-либо твердой политической позиции. Его высказывания крайне противоречивы. Он то объявлял себя «монархистом и анархистом одновременно», то от политики ударялся в католицизм, то стал исповедовать «ядерный мистицизм». Корреспонденте советской газеты, два года назад взявшего у него интервью, он уверял, что никогда не был антикоммунистом. Во всяком случае от «диктаторских режимов» ему пришлось бежать в Америку, а его кар-

19

тины, выполненные для одного английского мецената, были уничтожены нацистами.

Первым среди сюрреалистов Дали изобразил удивительный мир XX столетия с помощью обычных предметов повседневного обихода: его телефоны, часы, шкатулки, яичницы, рояли, лодки на песчаном берегу выписаны с особым, присущим художникам итальянского Возрождения мастерством и изяществом. Технике его живописи филигранна. Краски великолепны. В отличие от символических миров и вымышленных событий другим сюрреалистов Дали часто поражает неправдоподобным реализмом и достоверностью изображаемого. Его магические ландшафты существуют в действительности, возникая из родного каталонского пейзажа – скал, камней, цветов, кустарников.

Но эти воспроизведенные с фотографической точностью предметы выполняют непривычные роли, сочетаются с выдуманными объектами и образами, превращаясь в знаки и символы загадочного мира.

Что же пишет Дали? В его мир нельзя войти, как входят в приоткрытую дверь на приветный огонек – в него скорее проваливаешься, как сказочная Алиса в колодец, и так же, как она, чувствуешь себя потерянно в этой стране чудес, где все поражает странностью, неожиданностью, непредсказуемостью. У Дали не успеваешь залюбоваться божественной Венерой Милосской, как замечаешь, что из ее тела с треском выдвигаются многочисленные ящички, а прекрасный лоб зияет черным прямоугольником пустоты; только поманит искусно написанный морской пейзаж с выкинутой на берег рыбой, как понимаешь, что море – не более как полотно, свисающее с безлистного деревца, что прибрежный песок вымощен ровным рядом пли гон, похожих на золотые бруски, а с другой голой ветки свисают текучие, словно расплавленные солнцем циферблаты часов, напоминая истину: все течет, все изменяется.

У персонажей Дали часто непомерно вытянуты конечности, гипертрофированы части тела, пропорции и перспектива на полотнах намеренно нарушены. вытягивается до горизонта обыкновенный стол, становясь широкой дорогой, уходящей вдаль, и деформируется, как в кривом зеркале, голова мальчика в матроске – постоянный образ детства, встречающийся на многих полотнах Дали.

Мир Зазеркалья, освещенный резким искусственным светом, с теми же глухими коридорами и запертыми дверцами, где потерянно металась Алиса, живой человек из солнечного мира. Но разве XX век не породил поистине ирреальный мир, в котором человеку живется не менее тревожно? События все чаще не укладываются в обычные рамки человеческого сознания, становясь непостижимыми – будь то кошмар концлагерей и Хиросимы, расщепление атома, часы времени, согнутые Эйнштейном, трансплантация органов и выращивание человеческого эмбриона в пробирке. Мир сюрреализма становится, увы, реальностью. Фантастическая повесть братьев Стругацких «Пикник на обочине» с ирреальной зоной, где каждый шаг грозит человеку гибелью, с поразительной точностью предвосхитила Чернобыль.

Искусство Дали можно считать метафорой, иногда доведенной до крайности, во времена, когда крайние пророчества и фантазии сбываются. Из всех заявлений Дали одному можно поверить сразу и безоговорочно: «Я все более и более вторгаюсь в тайну Вселенной».

Недаром его восхищали новые открытия ядерной физики и целый период творчества, самые, пожалуй, печением атомной темой. Своих героев он отдает во власть невидимых сил космоса: лик Рафаэлевой Мадонны распадается на атомные ядра, портрет инфанты Маргариты Веласкеса сотворен из взрывов, сполохов и космический бурь.

Но даже в такой вечной теме, как ценность Жизни и Человека, Дали по своему обыкновению встает в позу, демонстрирует пристрастие к крайностям. Он чувствует непрочность и хрупкость земного бытия. Страшится ли он апокалипсического взрыва, катастрофы, в которой может погибнуть человек и созданная им культура, или призывает их – остается вопросом. Нет безнадежнее занятия, чем искать ключ к пониманию Дали, тем более что сам он заявлял: «Как могут мои враги, мои друзья и остальная публика понять значение возникающих во мне образов, которые я переношу на свои полотна, если я сам, их сотворивший, часто их не понимаю…» в картине «Галлюцинирующий тореадор» (1970), изображающей распадающийся мир, Дали всё-таки оставляет каплю надежды: как на многих его ранних полотнах, стоит, смотрит и постигает жизнь мальчик в матроске и плещутся зеленоватые волны бухты Порт-Льигата – места, где художник прожил большую часть жизни. При всей непредсказуемости поступков, при всех противоречиях и нигилизме Дали не изменял двум привязанностям. Он любил единственную женщину по имени Гала, русскую по происхождению, с которой встретился в 1929 году и которая появлялась с тех пор на его полотнах в тысяче разных ипостасей: одалиски, мадонны, волшебницы. Рисуя ее, Дали был неистощим в своей фантазии. Начиная с 1941 года все картины он подписывал двойным именем «Тала-Дали». Чуть ли не каждый день он дарил ей картину.

Другая любовь Дали – Порт-Льигат, его убежище и источник вдохновения, романтическая бухта с разрушенной башней и маленькой часовней, с дорогой между стенами, выложенными из серых камней. Сюда он стремился после бурной жизни в Париже в 30-х годах и эмигрантской жизни в Нью-Йорке во время второй мировой войны.

В Америке он снискал себе шумную славу: его безудержная самореклама и погоня за деньгами пришлись там по вкусу. Он устроил экстравагантную выставку в оконных витринах на Пятой авеню – манекена с головой из роз, телефона-краба и всяких других чудес, поражавших воображение зевак. Там он участвовал в фильмах Хичкока, создавал фантастические ювелирные украшения для нуворишей; опубликовал книгу «Тайная жизнь Сальвадора Дали», поставил балет «вакханалия» на сцене «Метрополитен-опера»; там с огромным успехом прошла его выставка в Музее современного искусства.

Но ни Америка, ни Франция не сумели его удержать – в 1946 году он вернулся в Порт-Льигат и написал огромное полотно «Мадонна Порт-Льигата» с изображением Галы – сам папа римский дал согласие на такую трактовку религиозного сюжета. Дали еще много написал («Журнал Гения», «Дали глазами Дали», «Открытое письмо Сальвадору Дали» и т. д.), оформил массу книг, балетов, увлекся монументальной живописью – казавшейся неистощимым фонтан его энергии и фантазии стих лишь после смерти Галы в 1982 году. Дали навсегда покинул Порт-Льигат и практически забросил живопись. Одиночество и начинающаяся болезнь Паркинсона по существу отлучили его от творчества и, стало быть, от жизни. 84-петний Дали живет совершенно уединенно в доме-башне в Фигерасе, своем родном городе.

Здесь в 1970 году открыт музей Дали, который наряду с музеем Предо в Мадриде, сокровищницей мирового искусства, является самым посещаемым музеем Испании. Парламент Каталонин в 1962 году отметил художника высшей наградой – золотой медалью, а испанский король Хуан Карлос даровал ему титул маркиза де Пуболя в знак признания его заслуг и вклада в искусство XX века. Между тем Дали, создавший «уникальные произведения», признавался:

«Секрет из секретов состоит в том, что самый знаменитый художник в мире, каким я являюсь, до сих пор не знает, что нужно, чтобы стать живописцем»

Алла Грачёва

20

Pages: 1 2

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Можно использовать следующие HTML-теги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <strike> <strong>

Яндекс.Метрика Сайт в Google+