Армавир / Armavir (1991)

Хлоплянкина Т. Там, на корабле // Экран. – 1991, № 15. – С. 5-7.

премьера номера

ТАМ, НА КОРАБЛЕ

АРМАВИР

Студия «АРК-фильм». Автор сценария Александр Миндадзе. Режиссер-постановщик Вадим Абдрашитов. Оператор-постановщик Денис Евстигнеев. Художники-постановщики Александр Толкачев, Олег Потанин, Владимир Ермаков. Композитор Владимир Дашкевич. Звукооператор Лилия Тереховская. В ролях: Сергей Шакуров, Сергей Колтаков, Елена Шевченко, Сергей Гармаш, Мария Строганова, Наталья Потанина, Александр Вдовин, Рим Аюпов и другие. Продолжительность фильма 2 часа 10 минут

Т. ХЛОПЛЯНКИНА

Недавно несколько критиков перед телекамерой шутили, что, дескать, самые лучшие рецензии получаются, когда ты либо не видел фильма, либо половину его проспал.

В шутке была доля истины. Экранные сюжеты порой так бесхитростно схематичны и многие режиссеры, даже одаренные, так послушно следуют моде сезона, что опытный критик порой может составить представление о фильме по нескольким кадрам… Нет, мы, как правило, в кинозале не халтурим, некоторые мои коллеги, готовясь писать о фильме, смотрят его по нескольку раз, и все же очень-очень часто где-то к середине просмотра рецензия у нас уже практически готова, остается ее только записать…

Так вот, в процессе просмотра «Армавира» мне пришлось зачеркнуть и выбросить ту первоначальную рецензию на фильм, которая у меня уже успела сложиться. Надо ли об этом упоминать? Черновики лучше оставить в рабочем столе. И все же я решаюсь предложить вниманию читателя не столько рецензию, сколько именно черновики. В них иногда полезно заглядывать хотя бы для того, чтобы убедиться: всякое сложное, неординарное произведение всегда таит в себе загадку, и ключ к ней подобрать непросто, даже если ты убежден в обратном.

Итак, отправимся на «Армавир». Так называется судно, терпящее на наших глазах крушение. Сцена эта, уже многократно описанная журналистами, действительно впечатляет. Огромный лайнер погружается на дно за считанные секунды, оставив на поверхности сюжета обломки чьих-то судеб, ужас, растерянность, надежду найти ту или того, кто навсегда исчез в пучине.

Тут-то фильм и вступает в свою главную, повествовательную часть. Пассажиры злосчастного судна все время пытаются рассказать нам, что они чувствовали в момент крушения, чем занимались раньше и какие обстоятельства привели их на «Армавир». С одной стороны, это понятно: пережитый ужас должен излиться в потоке слов. Но поток, пожалуй, избыточен. Напоминает старую пьесу, в которой слишком много действующих лиц, и, чтобы помочь зрителю сориентироваться, персонажи долго объясняют публике свои родственные связи, пускаясь в многословные воспоминания. Но в данном случае слова не вносят ясности, напротив – мы тонем, вязнем в них. Два немолодых героя мечутся по берегу, по больницам, вокзалам и бивуакам, где временно разместились пассажиры «Армавира», в поисках некоей Марины. Сперва нам кажется, что это соперники. Потом выясняется, что одному из героев исчезнувшая Марина приходится дочерью, а другому – женой.

Впрочем, в отцовском чувстве Семина (роль играет С. Колтаков) так много жертвенной страсти, а любовь помощника капитана (С. Шакуров) к своей жене так усилена восторгом перед ее юностью, что герои вполне могли бы поменяться местами. Я представляю, как трудно было сниматься в этих ролях С. Колтакову и С. Шакурову. Их герои принесли в жертву своей всепоглощающей страсти здоровье. карьеру, репутацию, наконец, чужие жизни. Отец Марины специально изуродовал себе ногу, чтобы демобилизоваться и быть поближе к тому балетному училищу, куда поступила его дочь… Помощник капитана, чтобы развлечь молодую жену зрелищем близких береговых огней, специально изменил курс корабля, что и послужило причиной аварии. К тому же выясняется, что он полюбил Марину, когда она еще лежала в пеленках… В сущности, сюжеты почти невероятные, но их можно еще как-то сыграть. Артисты же должны излагать их в монологах и диалогах на бегу, хоронясь где-нибудь под пляжными лежаками, на скамейках, в брошенных сараях. И зритель видит перед собой все время одно и то же – двух небритых, давно не мывшихся немолодых мужиков, которые ревниво ловят в глазах друг друга отблеск былых страстей.

В какой-то момент начинает казаться, что потерпел крушение не только лайнер, но и вся сложная, с массой побочных линий, многоярусная драматургическая постройка, созданная усилиями А. Миндадзе и В. Абдрашитова, – она тонет на наших глазах, уходит на дно, но… Как раз в тот момент, когда мне это показалось, я поняла и другое: меня уж», давно пленил, затянул этот словесный водоворот, этот рухнувший под тяжестью монологов сюжет, оставивший после «ебя огромную воронку, которая влечет и героев, и зрителей в какую-то таинственную глубину…

Может быть, не нужно этому сопротивляться? По поверхности сюжета разбросаны спасательные круги, за каждый из которых можно ухватиться, чтобы, так сказать, держаться во время просмотра на плаву. Запомнить, наконец, истории многочисленных героев, их связь друг с другом, мотивы тех или иных их поступков… Но уже не хочется держаться на поверхности сюжета – манит ощущение бездны, в которую авторы пытаются заглянуть. Музыка композитора В. Дашкевича, пронизанная тревогой и в то же самое время

5

переполненная жизненной энергией, усиливает это ощущение, заставляя вспомнить знаменитую пушкинскую строку: «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю». Под словом «бездна» я понимаю в данном случае не только морскую пучину, но и мир человеческих отношений.

В кинематографе – и мировом, и отечественном – тайна и быт всегда разведены. Есть фильмы ужасов, в них герои летают по воздуху, плюются какой-то черной жидкостью, издают дикие вопли и т. д. И есть масса разных жанров, базирующихся – с той или иной степенью приближения – на бытовом правдоподобии. Совместить одно с другим, увидеть в заурядном событии след божественного промысла или демонических сил способны немногие. Миндадзе и Абдрашитов смогли передать это чувство странности, таинственности бытия и в «Параде планет», и в «Слуге». «Армавир», пожалуй, самая смелая их акция – и самая безоглядная. Будучи людьми в хорошем смысле слова расчетливыми, они не могли не видеть, что их постройка чрезмерно утяжелена литературой, что ассоциации с гибелью «Адмирала Нахимова» неизбежно понесут «Армавир» на рифы близко лежащей публицистики (с этим, правда, обошлось), что в поступках двух главных героев слишком много неправдоподобного. И все же пустились в рискованное плавание, чтобы опровергнуть наше высокомерно-однолинейное представление о мире и своем месте в нем.

В сущности, все мы сегодня пассажиры огромного, нелепого, терпящего бедствие корабля. Он разваливается на части, трещит, тонет со всеми своими службами – с машинным отделением, трюмами, рубками, капитанским мостиком, с каютами, где ничего не подозревающие люди спали и любили друг друга, с барами, где они пили и закусывали, наконец, с залами, где они смотрели привычное им кино… Да, кинематограф, который иногда плохо, а иногда очень хорошо об этой жизни рассказывал, тоже кончается, уходит в прошлое – не случайно три больших картины, поставленные с прежним мосфильмовским размахом тремя крупными режиссерами, никогда ни в чем не походившими друг на друга, одинаково пронизаны патетикой прощания с твердью, оказавшейся вдруг такой непрочной. Эльдар Рязанов позвал нас в «Небеса обетованные», Сергей Соловьев в «Доме под звездным небом» тоже вознес своих героев к звездам, Вадим Абдрашитов и Александр Миндадзе, напротив, заглянули в морскую пучину. И хотя каждый фильм требует отдельного разговора, совершенно ясно, что для их создателей они в чем-то итоговые.

Но крушение привычного порядка жизни еще не есть ее конец. Ассоциация с катастрофой, переживаемой нашим обществом, все-таки слишком близко лежит, чтобы такие уважающие себя художники, как Миндадзе и Абдрашитов, ограничились лишь ею. Нет, многочисленные совпадения, постоянное возвращение героев к событиям, которые уже однажды ими переживались, странная, почти мистическая связь разных людей друг с другом, наконец, второе рождение героини, совершенно забывшей, кем она была раньше, как бы вписывают то, что произошло на «Армавире», в таинственную бесконечность жизни.

Ради того, чтобы заглянуть в эту бесконечность, и был отправлен в свое последнее рискованное плавание «Армавир»…

тусовка

Я НЕ МАРИНА, Я – ЛАРИСА

Умные размышления молодых кинокритиков о фильме «АРМАВИР»

• Художественная версия национальной судьбы

• Беспорядочное кино порядочных авторов

• Катастрофа корабля или катастрофа сознания?

• Миндадзе и Абдрашитов – детективы в собственном киномире

**** ПАСЬЯНС Марины ДРОЗДОВОЙ

Фабула фильма «Армавир», на мой взгляд, значительно лучше сюжета, хотя сравнение это. наверное, немного говорит тем, кто не изучал литературоведения. Поясню, что фабула – это кто куда, а сюжет еще к тому же и как. Так вот, «Кто куда» – придумано и закручено авторами «Армавира» в заманчивый пасьянс, где и по вертикали, и по горизонтали дамы и валеты сходятся. Что касается «как» – большинство карт так и остались рубашками вверх.

Все знакомо: произошла катастрофа с кораблем «Армавир»,

6

вроде катастрофы «Адмирала Нахимова». На место происшествия мчится потрепанный мужчина лет сорока – пятидесяти – на поиски, судя по всему, любимой женщины. Некий доброжелатель сообщил ему, что та была пассажиркой затонувшего судна.

История впадает в лихорадку, драматургией постепенно овладевает бред. По ходу дела становится понятным, что потрепанный ищет дочь. Что долгие годы почти все эмоции он сублимировал в отцовском чувстве. Выясняется также, что его случайный партнер по поискам оказывается мужем его дочери. Но не только: еще и его однокашником по военному училищу. И еще случайным соседом по юности, которого когда-то зацепила только-только родившаяся дочка бывшего однокашника. И он (второй герой) не выпускал ее из виду, дожидаясь совершеннолетия предмета своей сверхидеи; дождался. К тому же именно этот человек – скрывающийся от следствия штурман «Армавира».

Половина этой вязи составляет изнанку событий, которые разворачиваются на экране. На нем все выглядит еще запутанней, чем в моем заикающемся изложении. Причем на заикающуюся немоту приходятся как раз наиболее значимые пункты драматургического маршрута. Комплекс отца-любовника. Механизм и причины возникновения психоделического влечения, которое более полутора десятков лет заставляет его бывшего приятеля следовать за ним и дочерью с места на место. Идея воплощения нереализованных замыслов отца в судьбе дочери. Идентификация бывших друзей друг с другом. Все это, названное в диалогах и монологах, к сожалению, остается на периферии фильма. Что очень обидно.

Вадим Абдрашитов и Александр Миндадзе всегда делали фильмы, в которых скрытого действия было неизмеримо больше внешнего. Сейчас сложно определить, было ли это от необходимости говорить на принятом языке недомолвок или же просто манерой, стилем. Причем по мере отступления цензуры латентность изложения усугубляется. Подтекст принимает в свои объятия все новые жертвы фантазии. Последние две картины («Слуга», «Армавир») вызывают особенное недоумение: почему, серьезно увлекаясь чувственной драматургией, авторы столь трепетно льнут к идеологическим фижмам, которые сушат и давят их систему образности и мышления? Это выглядит стеснительностью и чопорностью – в лучшие моменты, неспособностью авторов найти средства выражения, адекватные хитросплетениям их интуиции, – в худшие. Первое умозаключение, кажется, больше походит на правду. Второе тоже имеет место. Пара Абдрашитов – Миндадзе отчетливо стала напоминать детективов в собственном киномире: «кругом одни констебли», «травой ничто не скрыто»… А если иметь в виду наш социалистический контекст, то их фильмы, особенно последний, – несомненно, подвиги разведчиков.

*** Лариса МДЛЮК0ВА О ПЕРЕМЕНЕ УЧАСТИ

Абдрашитов и Миндадзе любят порядок. Ранние их фильмы даже упрекали в схематизме, подчинении замысла идее, конструкции.

Теперь возник фильм алогичный, путаный, с каким-то скомканным, невнятным ходом мысли, заведомо раздражающий этим зрителя.

И, конечно же, он вызвал нескончаемый поток упреков, претензий.

Однако в «Армавире» существует своя, многолинейная структура, спроецировавшая на себя вехи своего времени. Если восстановить событийный ряд в его последовательности, вся история фильма окажется хоть и несколько надуманной, но предельно ясной. Каждому странному, неожиданному событию в сюжете находится вполне логичное объяснение. Но для ощущения катастрофы, трактованной шире катастрофы корабля, – катастрофы сознания, – избирается не прямой, кратчайший путь к развязке, а медленное, сбивчивое, мучительное раскручивание: после конца.

Эта, как мне кажется, наиболее личностная из картин Вадима Абдрашитова и Александра Миндадзе, художников, заметно выделившихся на общем фоне своей последовательностью в избранном самостоятельном пути, могла бы служить калькой общего сомнения, растерянности, царящих сегодня в нашем кинематографе. «Армавир» напоминает фильм-монолог, с той смешанной долей лирики и истерики, с какой вообще возможно описание происходящего с нами. Весь фильм пронизан ощущением наваждения, захватившего не только персонажей, но, возможно, и создателей фильма. Отсюда впечатление бессвязности, джойсовского бесточия, как в исповеди взволнованного, вконец раздерганного человека.

Наваждение, осознанное как стиль, диктует особое время-пространство. Разорванное катастрофой и пущенное вспять клочками время (это ощущение усиливается присутствием в фильме Сергея Колтакова, словно еще раз переступившего временную черту в «Зеркале для героя», чтобы очутиться здесь, в «Армавире»). События раздроблены на осколки, превращены в колючие снежинки, вихрем летящие из прошлого и беспорядочно прилипающие к стеклу камеры, а зрители уже вынуждены рассматривать замысловатый, путаный узор экранной жизни. Пространство морока, в котором живые и утонувшие кружатся, все время перекликаясь, на фантомном чертовом колесе, уезжают на поездах из проклятого Богом места и вновь оказываются вовлеченными в заколдованное бесконечное движение… по кругу. Люди, ищущие и не находящие друг друга, превращенные и превращаемые друг в друга. Марина в Ларису, Валера в аспиранта. В этой тотальной «перемене участи» пылкий влюбленный, Дон Жуан медленно трансформируется в жалкого согбенного старика, подыхающего на вокзале. Пьяница, вор – в благополучного мужа, перспективного отца сельского семейства. Повторяемость одних и тех же слов, знаков, доводящая их до обессмысливания. Эту картину любопытно было бы рассматривать с помощью лингвистического анализа. составляя взаимодействие слов: Армавир – Марина (что значит морская) – море – Лариса (что значит чайка) и т. д.

Даже этот довольно краткий, «назывной» ряд мотивов, ассоциаций, кошмаров, снов, иной раз чрезмерно переполняющих фильм, как ни странно, имеет более непосредственное отношение к нашей «удивительно прекрасной» реальности, и это мешает мне по примеру моих коллег с легкостью от него отмахнуться.

* Я НЕ Марина, НЕ Лариса, а Вика БЕЛОПОЛЬСКАЯ

Думаю, что после просмотра фильма «Армавир» дорогие коллеги и сотусовщицы Марина Дроздова и Лариса Малюкова задумались, а действительно ли они Марина и Лариса, не наоборот ли. Во всяком случае, мне кажется, в замысел авторов картины входило призвать нас всех, соотечественников и современников, «помнить имя свое», не забыть, как забыла впавшая в амнезию героиня по имени Марина, утверждавшая, что ее зовут Лариса. И это только одна из обобщающих метафор, которыми изобилует картина. Собственно, без них она и обойтись не может, ибо создает – не побоюсь обобщающего же вывода – художественную версию национальной судьбы, нашей, советской судьбы. Дескать, мы все сбились с курса, как и злополучное, потерпевшее крушение судно «Армавир» (по звучанию – не слишком далеко от «Авроры»). В том месте фильма, когда вскрывается, что курс «Армавира» был самовольно изменен помощником капитана, вследствие чего корабль и налетел на камни, коллега В. Шмыров, во время просмотра сидевший рядом со мной, прошептал, что, видимо, вместо правильного лоцманского курса «Армавиру» дали «Краткий курс». И то правда – все в картине поддается вульгарно-политологической дешифровке: и этот «помощник капитана», и этот «правильный курс»… Я уже не говорю об эпизоде с «чертовым колесом»: некая гражданка, бывшая пассажирка «Армавира», ища товарищей по несчастью, как пароль выкрикивает название судна, стоя под аттракционом, а публика на «колесе», что называется, не врубается и начинает перекличку: «Хабаровск! Киев! Таллинн! Москва!» Типа – все мы пассажиры утратившего курс корабля, все мы с «Армавира», все налетели на валуны, потерпели крушение и медленно, томительно движемся теперь по кругу. Порочному, разумеется.

Я не буду говорить о мощной струе бессознательного, введенной в картину и несколько меня с ней примиряющей, а остановлюсь на этом: на попытке создания экранной версии национальной судьбы. Что, естественно, требует эпических изобразительных средств, вот хоть этих глобализованных метафор. А у меня на них идиосинкразия. По мне, так подобные обобщения нашему общественному сознанию в его сегодняшнем состоянии противопоказаны. И более того – видятся атавизмом вчерашнего иллюзорного коллективизма вроде местоимения первого лица множественного числа в песнях времен тоталитаристского «большого стиля» («и никто на свете не умеет, лучше нас…»). Может быть, я просто «из другого поколенья», но, ей-Богу, сегодня я убеждена, что ни у кого нет права на обобщения, что эпос – как тип общественного сознания и как жанр – почил в бозе. А мы, извините за местоимение первого лица множественного числа, каждый жили и живем своими судьбами, каждый – своей, и нет никакой общей.

Мы вступили в такую фазу социального существования, когда спасти может только благотворный индивидуализм – ответственность за себя перед самим собой, за свою судьбу, свое будущее среди обломков потерпевшего крушение тоталитаризма, худо-бедно, но все-таки думавшего за нас. Один на один с реальностью, утратившей единство идеологии, общественной цели, вообще единство представлений о том, куда, как и каким курсом мы движемся. Так что наше последнее спасение – если каждый сам подумает о себе, если мы наконец выйдем из митингующей толпы, разойдемся по своим еще не приватизированным кухням и подумаем, как жить дальше. И несмотря на идиосинкразию, вызванную эпичностью «Армавира», мне по-прежнему интересно мнение А. Миндадзе и В. Абдрашитова вот хотя бы по данному пункту: как же спасти мне саму себя?

И последнее: ничтожно малое количество звездочек, поставленных мною, вовсе не означает, что «Армавир» вообще отвратительный, «б-р-р». Это означает только то, что лично мне он «б-р-р».

**** ЛЕГКОЕ МОЛЧАНИЕ Саши КИСЕЛЕВА

«Армавир» – фильм традиционный и уже тем хорош. При условии, что вам нравится традиционность – не столько кинематографическая с определенным, чуть заметным «привкусом» авангардизма, сколько русская классическая, знакомая по лучшим образцам литературы от XIX века. Творец тут обязательно еще и философ, непременно отягощенный рефлексиями и по временам утомительный тугодум, отчасти даже презирающий творчество за легковесность.

Авторам фильма как бы не слишком интересно делать кино, и они с обидным упорством жертвуют им в угоду ясности и доходчивости мировоззренческого трактата, не слишком оригинального именно как мировоззренческий трактат. История гибели «Армавира» и трагедии людей, вовлеченных в сюжет этой катастрофой, их не слишком интересуют – в противном случае им удалась бы дивная мелодрама. Авторы повествуют «историю истории», не исключено, что справедливо считая данное крушение данного корабля лишь проявлением какого-то другого глобального сюжета, не слишком заметного нам в силу своего колоссального масштаба. Возможно, будь я не кинокритиком, а философом или футурологом, мне удалось бы увлечься этим сюжетом и даже предложить вам многие любопытные мысли по его поводу, но судьба жестока и поэтому я могу с легкостью помолчать на эту тему.

Впрочем, и Миндадзе, и Абдрашитов – кинематографисты «волею Бога», а потому им просто не удалось довести повествование до искомой сухости философского труда. Кино, как плохо прополотый сорняк, по временам «глушит» аккуратную грядку трактата и являет себя во всей своей дикой красе. Хотя и говорить о невероятной увлекательности подобного зрелища – значит грубо льстить.

***** – обалденный фильм **** – пристойный *** – так себе ** – барахло * – б-р-р!

7