Белое солнце пустыни (1970): материалы
АМЕРИКАНКА
дубль 6
УТОМЛЕННЫЕ СВЕТОМ БЕЛОГО СОЛНЦА
Петруха и Гюльчатай… Неизвестно, как бы сложилась жизнь юных героев «Белого солнца пустыни», не погибни они от рук Абдуллы. Зато известны судьбы актеров, сыгравших эти роли: Гюльчатай (Татьяна Кузьмина) работает уборщицей, а Петруха (Николай Годовиков) восемь лет отсидел в тюрьме.
Фильм кончился, жизнь продолжается.
– Нашим читателям было бы интересно узнать, что вы делали после выхода картины на экран?
Т.К.: После окончания балетного училища я работала в танцевальном ансамбле. Вышла замуж за композитора Геннадия Кузьмина. У нас двое детей – Сереженька и Машенька. Машенька очень любит искусство.
Н.Г.: Сразу после съемок картины я ушел в армию, там и увидел первый раз фильм полностью. Пришел из армии, опять хотел сниматься, но мне не повезло: в 1977 году я получил проникающее ранение в область сердца. После выписки из больницы работал грузчиком – в магазине, на кожевенном заводе, на дрожжевом. Но мне было очень тяжело работать, ведь после ранения образовались свищи, которые никак не заживали. А каким работягам охота таскать за меня ящики? Ну и, естественно, какое-то время я не работал. А раньше ведь как было: четыре месяца в году не работаешь, значит тунеядец, можно сажать. В 1980 году, накануне московской Олимпиады, милиция объявила всесоюзную операцию «Трутень», и меня посадили в «Кресты». Первые два суда меня вообще отказались судить, узнав о моем здоровье. Ну а потом меня подлечили в тюремной больнице и осудили на год.
– В тюрьме вы, как Петруха, пользовались какими-то привилегиями?
Н.Г.: Там вообще нет такого понятия – привилегии. В этом институте жизни человек настолько высвечивается, оголяется, что всем все видно. Авторитетный, уважаемый на воле человек может там опуститься или его там опустят – смотря как он себя покажет. Вообще, там как себя поставишь, так и будешь жить – все от человека зависит.
– Что было дальше?
Н.Г.: Освободился из зоны – ни жилья, ни прописки, ни работы. Бомжевал, ночевал по чердакам и подвалам, ходил в каком-то потертом ватнике. Потом на одной квартире познакомился с ворами и они очень мне тогда помогли: дали мне сразу 500 рублей – по тем временам деньги немалые, одели с ног до головы, обули. Причем сказали: «Мы ничего от тебя не требуем, устраивайся и живи». Но я человек очень благодарный по натуре, и когда им нужно было помочь, я сам предложил свои услуги и пошел с ними на кражу. В результате получил новый срок, отсидел четыре года. Потом семь лет пробыл на воле. Вроде пошла нормальная жизнь: я сошелся с женщиной, она родила мне сына… Но жизнь не заладилась. В итоге меня практически выгнали из дома. Опять мне некуда было податься, опять я бомжевал, ну и снова по дурости подписался на кражу. В общей сложности я отсидел восемь лет. В принципе, я никого за это не кляну. Считаю, что во всем, что со мной произошло в жизни, виноват только я один. Как сказала бы Таня, грешен.
Т.К.: Богом человеку дан разум для того, чтобы человек думал, идти ему на плохое дело или не идти. И тут речь не только о Коле, а обо всех нас. Копни любого человека, который живет без Бога – у всех какие-то тупики, трудности, безобразия в жизни. И у меня то же самое было, пока я жила без Господа. Я, можно сказать, на дне была: и курила, и пила, и чуть по рукам не пошла, пока Господь меня не остановил.
– Картина «Белое солнце пустыни» имеет огромный успех, в том числе и кассовый. Неужели вам это не принесло никаких дивидендов?
Н.Г.: О чем вы говорите! Знаете, до смешного доходило: когда проводили в Питере фестиваль «Золотой Остап», то пригласили на него и Кахи Кавсадзе из Грузии, исполнителя роли Абдуллы, и Анатолия Кузнецова из Москвы… А из питерцев, работавших на картине, никого, даже оператора-постановщика не пригласили, а уж о нас с Татьяной и говорить нечего.
Т.К.: Зато когда фестиваль кончился, мне позвонили и сказали: «Что же вы не пришли? Вам и место в зале было забронировано». Не нашли даже приличной отговорки. А летом меня пригласили на фестиваль в Сочи. Сказали: «Танечка, мы так рады, что вас нашли. У нас для награждения актрис предусмотрены необычные призы – золотая, серебряная и бронзовая Гюльчатай. И мы бы хотели, чтобы вы их вручали». Взяли мои паспортные данные, попросили никуда не уезжать из города, сообщили, что билет на самолет уже заказан. Сказали, что дорога, питание и проживание за их счет, что я буду купаться в бассейне с морской водой. Я ждала-ждала звонка, но так и не дождалась. А потом мои знакомые видели по телевизору, что вручала призы какая-то другая Гюльчатай.
– Каким ветром вас занесло в большое кино?
Т.К.: Я прогуливала урок в балетном училище имени Вагановой и попалась на глаза киношникам, которые искали девочек для гарема Абдуллы. Мне было всего 16 лет. Помню, я очень испугалась, подумала, что меня сейчас поведут к директору за то, что я прогуливаю.
Н.Г.: Я рано начал сниматься. Когда мне было 15 лет, я снялся в «Республике ШКИД». Потом меня пригласили в картину «Женя, Женечка и «катюша». И, наконец, Мотыль взял меня в картину «Белое солнце пустыни».
– С каким чувством вы вспоминаете о съемках этого фильма?
Т.К.: Мне приятно вспоминать о них. Это было, как выходной день после тяжелой рабочей недели. Я была в группе самая молодая, ребенок, можно сказать. Все меня любили, оберегали, заботились обо мне.
Н.Г.: Это был труд, но труд в радость. Картина снималась на большом подъеме. Все, включая костюмеров и плотника, вбивающего гвозди, чувствовали себя творцами. Как таковых репетиций у нас почти не было. Режиссер объяснял свои задумки – и пошло-поехало. Мотыль давал актерам импровизировать. Я к нему очень хорошо отношусь, хотя он и узурпатор страшный! Меня на съемках прихватила дизентерия, и когда снимался эпизод, в котором я прошу Гюльчатай открыть личико, температура была под сорок. Говорю Мотылю: «Владимир Яковлевич, больше не могу». Он стал
122
меня уговаривать: «Коля, ты представляешь, сколько времени и средств будет потеряно, если мы отменим съемку». В итоге сняли мы этот эпизод, отошел я в сторону и упал без сознания. В машине Мотыля меня и увезли со съемочной площадки.
– Одна из самых ярких сцен фильма – когда Верещагин в обнимку с осоловевшим Петрухой поет песню про госпожу удачу. Что вы пили на самом деле?
Н.Г.: Газировку. Еще Станиславский говорил: никогда нетрезвый актер не сыграет пьяного лучше, чем трезвый. На съемках мы были строго трезвые, а после съемок, конечно, позволяли себе. Когда снимали в Сосновой поляне – филиале Ленфильма, там по соседству был небольшой магазинчик. Мы ездили к нему на «козлике» втроем – я, Луспекаев и Кузнецов, исполнитель роли товарища Сухова. Подъезжали и меня как самого молодого посылали: «Ну, Николай, вперед!». Почему-то всегда покупали девять маленьких. Помню, Мотыль все время к нам напрашивался, а Пал Борисыч Луспекаев ему говорил: «Владимир Яковлевич, у вас есть своя «Волга», вот и катайтесь на ней».
– Луспекаев в это время был уже тяжело болен?
Н.Г.: Да, у него были ампутированы ступни ног, он ходил на протезах. Ему было очень трудно, но он старался этого не показывать. После съемки отходил в сторонку, садился у моря, опускал ноги в воду и у него аж слезы были на глазах. От меня он не скрывал своих эмоций. Я был доверенным лицом его жены, и когда она уезжала в Ленинград, всегда просила: «Коля, ты не поживешь у дяди Паши, пока меня не будет?». И я жил у него в номере. Он мне много чего рассказывал. Несмотря на разницу в возрасте, у нас с Павлом Борисовичем были чудные отношения. Мне кажется, он меня очень любил. Может быть, потому что у него была дочка, а любой мужик в глубине души мечтает о сыне. Когда Пал Борисыча не стало, его родные прислали мне телеграмму с приглашением на похороны, но меня, к сожалению, не отпустили из армии. А вы знаете, что сначала Верещагина хотели оставить в живых – якобы он уплывал на шхуне. Собирались снимать вторую серию картины про него.
А финал задумывался такой: прошло много лет, советская власть установилась в Средней Азии, басмачей больше нет. И товарищ Сухов волею судьбы опять попадает в те же места, где он воевал. Там идет мощное строительство, и Сухов опять встречает тех же женщин из гарема Абдуллы. Они что-то строят – в грязи, в пыли – и все такие счастливые!
– Петруха по роли хотел жениться на Гюльчатай…
Т.К.: Да, и когда я смотрю наш последний кадр, где и Петруха убит, и Гюльчатай убита, у меня все время возникает одна и та же мысль: «Наконец-то он увидел мое личико». Оно все время было закрыто, а тут открыто, и его голова ко мне повернута.
– Прошу прощения за бестактный вопрос, но вам не обидно за себя? За то, что так ярко стартовав, вы не сделали карьеру в кино?
Т.К.: Нет, не обидно. Знаете, какая у меня карьера? Я сейчас работаю уборщицей в музее. Все знают, что я актриса, что я Гюльчатай, а я хожу с тряпкой в руках и не стесняюсь этого.
Н.Г.: А я строю метро. У меня жена работает в метрострое, и чтобы не сидеть дома, я пошел к ней. Получаю, конечно, раза в два меньше нее, она-то специалист, а я простой работяга. Какой-то специальности я не приобрел, а идти в моем возрасте слесарить, молотком махать… Мне скоро пятьдесят, да и здоровьишка особого нет. Да дело даже не в этом. Может, и пошел бы, да где сейчас стабильно платят за работу? В метрострое по крайней мере коллектив хороший – симпатичные, интеллигентные люди, с которыми и пообщаться приятно. По крайней мере на работу еду не как на каторгу.
– Ну а с кино покончено навсегда?
Н.Г.: Честно говоря, я бы и сейчас с удовольствием снимался. Но именитым режиссерам не до нас, а менее именитые, но не менее талантливые и снимали бы, да не на что – нет средств. Например, очень хороший режиссер Володя Студенников, поставивший «Комедию строгого режима», давно мечтает снять комедию про бомжей. Когда он мне рассказал сюжет, я так хохотал! Он и меня приглашал в картину, но все сегодня упирается в деньги. Он никак не может найти спонсора, хотя мог бы снять этот фильм очень дешево.
Т.К.: Мне несколько раз звонили, предлагали сниматься. Но если раньше я согласилась бы на любое предложение, то сейчас я уже посмотрю, познакомлюсь со сценарием. Потому что в кино сейчас очень много мерзости.
– Да, жизнь – жестокая штука, и замечательно, что при всех обстоятельствах вы не утратили оптимизма.
Н.Г.: А я вообще по натуре своей оптимист, и не теряю надежды на лучшее. Меня много раз предавали, но это никак не отразилось на моем отношении к людям. И я верю, что в конце концов должно произойти что-то хорошее, мне кажется, что плохого в своей жизни я уже нахлебался достаточно.
Н.К: Знаешь, когда это произойдет? Когда к тебе придет покаяние. Когда ты покаешься – не языком, не умом, а от всего сердца. Тогда будет перемена в твоей жизни, тогда ты познаешь любовь Божию.
На снимке: Петруха (Н. Годовиков) и Гюльчатай (Т.Кузьмина) четверть века спустя.
Беседовал Игорь ЛОГВИНОВ
Фото Михаила ПШЕННОВА
123
Добавить комментарий