Брат (1997): материалы
Милосердова Наталья. Злые люди, добрые коты // Видео-Асс Известия. – 1998, № 01 (36). – С. 124-128.
КИНОГЛОБУС: РОССИЯ
ЗЛЫЕ ЛЮДИ, ДОБРЫЕ КОТЫ
(обзор отечественных новинок экрана)
Еще пару-тройку лет назад наш кинорепертуар был до истерики однообразен: мафия, коррупция, менты-садюги, разборки, проститутки с золотым сердцем и одинокие борцы со злом – погибающие, убегающие, улетающие за границу, как в надежное убежище. Но практически никому из героев спастись, сбежать из «этой страны» не удалось.
Диагноз обществу историки поставят по названиям фильмов: «Летаргия» – «Анемия» – «Депрессия» – «Астенический синдром» – «Шизофрения».
Новая реальность творческому люду представлялась сумасшедшим домом, где нормальному человеку места не находилось. Мы – нормальные, смею надеяться, – остались в тени. В жизни – в подвешенном, как у Ремарка, существовании одним днем: жив, сыт и за то спасибо; на экране – фоном, лицом в толпе, случайным персонажем, мешающимся под ногами у тех, кто правит бал.
Зритель (а 75 процентов населения – за гранью бедности), живущий совсем иными проблемами и заботами, чем те, что показывал экран, это кино смотреть не стал. Расцветшая чернуха-порнуха с матом, лагерным жаргоном сменилась малокартиньем – не только из-за отсутствия денег, но и по причине кризиса тем и идей.
Ситуацию поломали «Утомленные солнцем» и «Ширли-мырли», «Все будет хорошо» и «Особенности национальной охоты».
Последние два фильма наиболее ярко продемонстрировали поворот художников лицом (а не пятой точкой) к народу. И если раньше не стоило большого труда разбить весь репертуар на несколько крупных групп, в которых ленты были как близнецы-братья, то теперь чуть не каждая картина – особ статья. Другое дело – что в ней прописано, но уже одно то, что это попытка размышления и диалога, а не выплевывание, зажмурившись, накопленного в печенках, уже сдвиг. Помните, в «Библии»: «Возжегши светильник, не ставят его под кровать, но – на стол, чтобы свет виде».
Будем же надеяться. А пока – «Шизофрения» (реж. Виктор Сергеев).
124
ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК, НО УБИЙЦА
Иван по конспиративной кличке «Немой» «попал в мясорубку». Спецслужбы взяли его в ежовые рукавицы так, что «шаг вправо, шаг влево» – смерть, и не легкая. И стал Иван, человек чувствительный и ранимый, даже не киллером (ибо наемный убийца – это «свободный художник» на контракте), а как бы гранатометом, который наводят на объект. Не одну кровь потом на него повесили, кровь невинно убиенных, исключительно в целях психологического воздействия, чтоб не вышел из повиновения. А он все пытался, и пытался уйти. И почти ушел…
Самое шокирующее здесь – чудовищный цинизм власти, идущей на любые преступления, дабы сохранить свои секреты, и то, что спецслужбы не отличить по методам работы от аналогичных служб «авторитетов».
Яркая трагическая фигура – хороший человек, очень хороший, хотя и убийца. Это я не только о Немом. А о том, как изменилось за десятилетие отношение к убийству и убийце. В начале 80-х шок вызвали «Средь бела дня» и «Подсудимый» – там герои, защищая свою честь и семью, убивали распоясавшихся юнцов, но, оправдываемые судом, не могли оправдать себя.
Сегодня большинство героев – убийцы. Не знаю, что сыграло здесь главную роль: жизнь наша или кино западное, в котором фигура наемного «отстрельщика» процветает в разных жанрах. Только наше кино – в основном реалистическое и психологическое. И в нем фигура преступника романтизируется, утепляется, высветляется. Может, это подсознательно, от чувства вины перед детьми, которых сделали и убийцами, и пушечным мясом. Отсюда – «Мусульманин», «Кавказский пленник».
Отсюда же и «Брат» Алексея Балабанова, собравший урожай призов.
Отправила старушка-мать Данилу в Питер к старшему сыну, который, судя по присылаемым иногда деньгам, большой человек там. Данила долго ищет Виктора, а когда находит, выясняется: «большой человек» – киллер.
Салагу Жилина в «Кавказском пленнике» и Данилу Багрова в «Брате» играет Сергей Бодров-младший. Оба его героя очень похожи: в Даниле та же тяга к застенчивому дружескому общению, к людям. При этом всем им он искренне старается помочь. И даже в голову ему не приходит поквитаться с Виктором, продавшим его с потрохами. Милый добрый мальчик начинает хладнокровно и профессионально убивать. И если для Немого необходимость убивать – пытка, то Данила, похоже, вообще никаких эмоций при этом не испытывает: работа есть работа… И при всех его русско-афганских корнях он страшно напоминает бессоновского Леона с его нелепым и трогательным кустом в горшке и с космическим одиночеством.
Герой «Упыря» Сергея Винокурова тоже профессионал-убийца. И тоже, как у Данилы, ни один мускул на его лице (Алексей Серебряков) не вздрагивает когда он всаживает кол в очередную жертву. Только убивает он уже нелюдей, оборотней, упырей. Но вот в американских фильмах оборотни – они непременно сущность-то свою покажут, в монстра, в чудовище с клыками превратятся. В «Упыре» же герой обыденно приканчивает обыденных людей. Так, может, не зря, когда он наконец выходит с упырем один на один на смертный бой (как Богатырь со Змеем-Горынычем), тот принимает его обличье? Может, им и биться не надо? Может, наш герой сам стал упырем? Свершилась подмена…
В ОДНОЙ ВОРОНКЕ
Немому, Даниле и Упырю не уступает в профессиональной подготовке и герой «Мытаря» Олега Фомина (сам он и главную роль сыграл). Оказывается, у него некий магический дар, что-то
125
вроде ясновидения, появившегося в результате душевной травмы – жена изменила. И стал гениальный математик великолепным сборщиком налогов, видящим все и всех насквозь и достающим клиентов хоть из-под земли.
А некий очень влиятельный бизнесмен (Александр Пороховщиков), ложась на операцию и опасаясь, что родной брат, с которым у них общий бизнес, в случае его смерти расправится с единственной дочкой, (о, времена! о, нравы!), нанимает Мытаря стеречь ее. Девушка (Анна Молчанова, ярко дебютировавшая в «Дождях в океане») влюбляется в Мытаря, и вдвоем они очень красиво оттягиваются (или, как говорит Кэт из «Брата», оттопыриваются), забыв напрочь про опасность. И только когда дядя пытается осуществить злодейский умысел, налоговый инспектор спасет пассию, однако теряет свою способность провидеть. Потому что снова полюбил. А два дара Господь не дает.
Но посмотрите, что получается: в «Брате» старший подставляет младшего ради денег. В «Мытаре» брат героя пытается руками своего сына убить племянницу. Это уже два попадания в одну воронку.
Есть и третье – «Дрянь хорошая, дрянь плохая» Александра Хвана. Как ни грустно признавать (сужу по черновой копии), этот фильм рядом не лежал ни с его же «Доминусом», ни с «Дюбой-дюбой».
Как-то, смотря по телевизору драму Бергмана «Сцены из супружеской жизни» я подумала: наши кинематографисты уверяют, что на хорошую ленту непременно нужно много денег, а тут – два актера, павильон, а за уши не оттащишь зрителя от экрана!.. У Хвана речь идет не о сложностях супружества, а снова о криминальном бизнесе. Один друг вложил в дело «бабки» другого, но тот его «кинул». И начались разборки, да такие, что никому из героев сочувствовать не хочется.
ДЕТИ, ДЕТИ…
Некоторое недоумение вызывает и новая работа Дмитрия Астрахана «Из ада в ад», повествующая о событиях чудовищных и трагических – о еврейском погроме в послевоенной Польше, когда убивали тех, кто вернулся из гитлеровских концлагерей. Убивали знакомые, соседи, вчерашние друзья… И поджигателем этой ситуации оказалась женщина… Страсти на уровне шекспировских – без иронии.
Девочка-еврейка, воспринимающая себя как польку, говорит с непередаваемой интонацией как о каких-то вымерших животных: «Мне сказали, что до войны на улице можно было запросто встретить еврея!» И столько брезгливо-жалостливого превосходства в этой фразе! А ведь ей предстоит узнать, какая кровь течет в ее жилах, ей предстоит полюбить родителей-евреев!
Все, казалось бы, сделал Астрахан, великолепно сыграли актеры. Однако повторяю вслед за Станиславским: не верю! Не верю, что обычные мирные – настрадавшиеся за войну! – люди могут пойти с упоением и наслаждением истреблять всех без разбору. В «Кавказском пленнике» – да, понимаю: в огне брода нет… А здесь – не верю.
В фильме Павла Чухрая «Вор» главное действующее лицо – ребенок. Санька родился через полгода после похоронки. Отца не знал. Лишь изредка во сне являлась ему фигура в шинели. А тут в поезде мамка повстречалась с красивым и сильным молодым офицером… Но форма оказалась камуфляжем, вором был Толян, домушником… Только поздно поняли это Катя и Саня, успели сначала полюбить.
Это распространенная беда: когда очень хочется любить и быть любимым, человек идеализирует, сочиняет объект своей любви, и чем больше уверовал он в собой самим созданный миф, там необратимей и страшней трагедия неизбежного разочарования. Вот и Санька, уже подростком, вновь встретив Толяна, понял: это для них с покойной мамкой он был всем. А они для него так, проходной эпизод…
Боль разочарования оказалась нестерпимой – он выстрелил в своего бывшего кумира. В эпилоге – Чечня. Санька – полковник, хлебающий стыд и позор, имеющий власть убить и не имеющий власти спасти и защитить. Услышав знакомую толянову присказку, бросается он к пьяненькому старику-бомжу, загибающемуся от приступа астмы, пытаясь ему помочь.
И не главное, что это ему не удалось, и не важно, что это был не Толян – важен сам человеческий порыв, исступленная борьба за одну-единственную, пусть даже ничтожную, человеческую жизнь…
ТРОЕ О ЛЮБВИ
«Принципиальный и жалостливый взгляд», дебют Александра Сухочева, будто попал к нам из другого времени – настолько особняком стоит он среди кинопотока. Чувственна изыскан-
126
ная «натюрмортность» кадра. Поэзия и трагизм одиночества – сердце заходится от сострадания. Сорок лет для женщины – возраст непростой, если ушел сын, оставил муж и рядом только старуха-мать, с которой не достучаться друг до друга. Безлюден мир вокруг героини, а те, кто случайно вторгаются в него, не приносят ей облегчения… Это самый сильный, намой взгляд, фильм последнего времени, по крайней мере «эфирное тело» искусства ощутимо в нем более, чем в других.
В нашем репертуаре еще по крайней мере две картины о любви. Не говорите, что это мало! Недалеко ушли те времена, когда доминировали вожделение, покупные девочки, секс, насилие. Какая там любовь!
Кстати, про нее-то, в основном, женщины говорят. Сценарий «…взгляда» написала Рената Литвинова, «Принцессы на бобах» – Марина Мареева, а «Президента и его женщин» – Елена Райская (сама и поставила).
Две последние сделаны вполне профессионально и красиво и схожи не только потому, что обеих героинь – интеллигентных женщин, пытающихся выжить в одиночку в новых обстоятельствах, – играет Елена Сафонова.
В «Президенте…» художница, зарабатывает деньги, расписывая псевдотатуировкой чужие лица и задницы. А ее бывший муж, давно женатый на другой, готовится выставить свою кандидатуру в президенты. Нам показывают закулисную экзотику – как делают имидж кандидатов.
Но куда интереснее процесс, когда давние обиды и соперничество бывших супругов переходят в доверие и любовь. В конце они предпочитают выйти из борьбы за трон и устроить повторную свадьбу.
В «Принцессе на бобах» Виллена Новака героиня до перестройки преподавала научный коммунизм, не предполагая, что она из древнего дворянского рода Шереметьевых. Теперь пашет на трех работах. Ее мама митин-
127
гует за коммунистов, а бывший муж поет псалмы в храме. Дочка пытается заработать «челночеством». И вдруг появляется принц из «новых русских»
– Дима Пупков, мечтающий обзавестись аристократической фамилией. Однако Нина встает на дыбы – видно, взыграла голубая кровь. И хотя успели они полюбить друг друга, почему-то аристократка против всякой логики возвращается к мужу. Ну, да что поделаешь…
И ВОТ ПРИШЕЛ КОТ
Бальзам на душу – «Котенок» Ивана Попова, редчайший на нашем семейном экране фильм, снятый в жанре рождественской сказки, но с реалистичными героями и, увы, порой горько узнаваемыми реалиями сегодняшней действительности.
Он составлен из нескольких жанровых кусков: начавшись с идиллии, вскоре обрушивается почти в натуралистическую чернуху, затем начинается перепитийная приключенческая часть, которая завершается откровенно сентиментальным хеппи-эндом в лучших традициях мирового кинематографа «для всех».
Удивительнее всего в этой истории две вещи: сделана она дебютантом (значит, ура, в полку кинематографистов, стремящихся «взять зрителя лаской», прибыло), а ее главный герой – котенок. Да-да, обычный, серенький, полосатенький, так называемой «тасканской» породы.
Но не надо думать, что фильм прост и бесхитростен. Мне кажется, автор знает, что он хочет сказать людям с экрана, и умеет это сказать. По крайней мере – то, что у тридцатисемилетнего режиссера пятеро детей (и не исключена возможность увеличения семейства) – уже жизненная позиция. Кстати, старшенькие как раз и сыграли братика и сестричку.
Разумеется, в картине все кончается гораздо лучше, чем могло бы случиться в жизни, и взрослым это ведомо. Но детям-то пока ничего подобного не нужно знать! И потому пушистого беспризорника подбирает добрый человек с печальными глазами, возвращаясь из больницы под Новый год, и в киоске, где он купил шампанское, продавцы дарят ему для кошек несколько пакетов молока. И будет мир и покой…
Наталья МИЛОСЕРДОВА
СЕДЬМАЯ МЕЖДУНАРОДНАЯ НЕДЕЛЯ ВИДЕО
Это одна из наиболее важных манифестаций, посвященных искусству видео и креативного кино.
В ноябре 1997 года в Женеве в ходе проведения «Недели» продемонстрировано 230 видеоартовских произведений, объединенных в 65 различных программ. Кроме того, желающие могли посмотреть ретроспективы, посвященные Шанталь Акерман, Ребеке Хорн и Роману Сигнеру.
В параллель видеоряду участники «Недели» посещали выставки, участвовали в семинарах, знакомились с мировыми течениями и школами ви-деоарта.
Директор форума – Андре Итэн, представитель одной из самых плодовитых и влиятельных ветвей нового вида электронного творчества.
На фотографиях – кадры одного из премированных произведений. Вариантом изложения сюжета может быть версия об удалении зуба с помощью ракеты СС-20.
Алексей БОРЕВ,
Женева, специально для «Видео-Асс»
120
ФEСTИВАЛИ: «СО3ВE3ДИЕ»-97
МЕЖДУСОБОЙЧИК ИЛИ ПРАЗДНИК?
Есть красивая средневековая легенда: народ складывал приношения к статуе Девы Марии, а нищий жонглер подошел и стал перед ней подкидывать свои мячики – у него ничего не было, кроме искусства.
И Богородица откликнулась…
Что есть у наших актеров, кроме того, что они актеры? Ничего. Ничего другого они не могут делать, да и не должны, раз уж Богом им дано то, что не дано никому другому – способность к перевоплощению.
Но жизнь наша жестока. Как быть артисту, когда «кина нету»?
На Богородицу надейся, а сам не плошай. Вот и катают они свой собственный фестиваль по городам и весям. Называется: «Созвездие».
Не слишком скромно, но ведь давно сказано, что скромность – лучший путь к неизвестности. Однако затея фестиваля благороднейшая: напомнить людям, что кроме пластмассовых персонажей американского видео есть еще и живые артисты – свои, талантливые и говорящие по-русски.
И тем самым поддержать наше кино – и самих себя.
102
Евгений МАТВЕЕВ, председатель жюри:
– Для меня стало большой и неприятной неожиданностью равнодушие прессы по отношению к «Созвездию-97». В лучшем случае она откликнулась холодными информационными сообщениями, в худшем… Просто возмутительной мне показалась публикация в уважаемой «Комсомолке» «Актерам не хватает средств на колбасу». Позволю себе процитировать: «Открытие мероприятия ознаменовалось актерским капустником, где немолодые актрисы изображали муз… Еще они пили водку и виляли бедрами. Пока законопослушные кинематографисты наслаждались этим представлением, отдельные личности пробрались в клуб «Скважина» (мрачного вида ангар, где предполагался прием) и скушали все скромное угощение. Остальным не досталось ни вешалок для пальто, ни стульев, ни бутербродов с колбасой»…
А на мой взгляд, этот фестиваль был чрезвычайно интересным. Мы увидели много любопытных и высокопрофессиональных актерских работ, особенно мужских. Интересен Александр Абдулов в «Шизофрении». Серьезна и глубока игра Бориса Токарева в фильме «President и его женщина», правда, она драматургически несколько однообразна, но это уже не вина актера. Порадовали нас и Сергей Бодров-младший в «Брате», и Сергей Жигунов в «Принцессе на бобах». Подчеркиваю: мы оценивали не сценаристов, не режиссеров, а актеров и брали во внимание то, как они преодолевали однообразие, схематичность драматургии, поднимались выше предоставленного материала. Хорош Кахи Кавсадзе в «Райских птичках» (вырезать бы из ленты все лишнее, и получилась бы прекрасная короткометражка). Так что нам нелегко было определить лучшую главную мужскую роль. И если мы отдали предпочтение Владимиру Машкову, это вовсе не означает, что он на голову выше других соискателей.
А вот среди женщин вне конкуренции была Елена Сафонова («President и его женщина» и «Принцесса на бобах») – она из человеческих чувств кружева плетет…
Самое же сильное впечатление на меня произвел Миша Филипчук, это настоящее открытие, просто чудо. Нужно создать все условия для того, чтобы его талант развился, чтобы мальчик вырос в великого актера.
Меня огорчила явно выраженная тенденция к созданию образа супермужчины. Это, на мой взгляд, беда. Что ни персонаж – просто «супермен». Национальное, самобытное теряем. Можно по-разному относиться к советскому кино, у кого-то, наверное, вызывает аллергию само понятие «положительный герой» – назовите это по-другому, но ведь не случайно мировую славу нашему кинематографу принесли именно такие персонажи. С кого же сейчас брать пример? С тех, кто ворует, убивает – да еще с шиком? Подражая американским кассовым хитам, наши режиссеры и продюсеры надеются завлечь в кинотеатры отечественного зрителя, рассчитывают пробиться на западный рынок. Я убежден, это ошибочный путь. Мне куда больше по душе картина «Райские птички» – она действительно грузинская.
Богдан СТУПКА, член жюри:
– Довелось несколько раз побывать на встречах со зрителями. Запомнилась поездка в подмосковный город Долгопрудный, мы там выступали в громадном зале – он был битком набит. И фильмы вызвали у публики живой интерес. А вот участников и гостей фестиваля, к сожалению, не интересовала конкурсная программа – они решали свои проблемы. Мало кто заходил в зал, где мы смотрели фильмы, – один, два, три, четыре, пять человек. А смотреть было что.
Ирине РОЗАНОВА, член жюри:
– Я согласилась войти в жюри не ради того, чтобы судить, а чтобы увидеть, понять, что же сейчас происходит в нашем кино. Впечатления остались не очень радостные. Уровни драматургии и режиссуры оставляют желать лучшего, от этого страдают актеры, в том числе и я. Бросается в глаза сужение тематической направленности нашего кинематографа в криминально-разборочную сторону. Бросается в глаза и то, что это кино очень дешевое и потому убогое. Ни одна картина из конкурсной программы не показалась мне сильной, яркой, интересной. Я не увидела ни одной роли,
103
которой я как актриса могла бы позавидовать: эх, мне бы ее сыграть!
Кахи КАВСАДЗЕ, участник:
– Фестивали для меня – это встречи, общение, новые знакомства, впечатления, идеи, проекты. В 95-м я был на «Созвездии» председателем жюри. Тогда, кстати, в конкурсе в номинации «Лучшая главная мужская роль» участвовал нынешний председатель жюри Евгений Матвеев («Любить по-русски»). И я его тогда, так сказать, обидел: он ничего не получил. Теперь мы поменялись ролями. Он – председатель жюри, а я приехал с фильмом «Райские птички». И он мне «отплатил»: я остался без приза!
Приходилось слышать скептические отзывы о фестивале. В ответ я говорил, что Евгения Жарикова и его команду надо поблагодарить уже за то, что «Созвездие» не потухло. В общем, праздник состоялся, во всяком случае для меня.
Донатас БАНИОНИС, гость:
– В силу разных обстоятельств я в фестивальных мероприятиях мало участвовал. Но получил самое главное, чего нам так не хватает, – общение с моими друзьями, с актерами, режиссерами. Эти встречи мне очень нужны – как воздух для задыхающегося.
Евгений ЖАРИКОВ, президент фестиваля:
– На наших мероприятиях присутствовало более 16 тысяч человек. И это несмотря на то, что из-за ограниченного финансирования пришлось отказаться от всех видов рекламы. Нам много от чего пришлось отказаться. Хотели, например, пригласить более сотни гостей, а пригласили порядка 40 из 13 стран ближнего зарубежья.
И все из-за того, что вместо планируемых 4 миллиардов рублей получили из федерального бюджета 1,2 миллиарда. Если раньше примерно 80 процентов фестивального бюджета составляли спонсорские деньги и 20 процентов – государственные, то теперь от спонсоров кое-как смогли наскрести лишь 10 процентов…
Меня часто спрашивают, почему мы изменили своей традиции проводить «Созвездие» в провинциальных городах. Нет, не потому, что в столице дешевле – дешевле как раз «корабельный» вариант, когда комфортабельный теплоход представляет собой одновременно и фестивальный центр, и гостиницу, и транспорт. Все дело в том, что в этом году исполнилось 850 лет Москве – городу, где, собственно, и родилась идея проводить наш фестиваль. Это первое. И второе: все московские кинофестивали последних лет проваливались. Мы хотели показать, что можно и по другому. И, слава Богу, удалось. Дальше опять будем «кочевать». Девятое «Созвездие» проведем в середине августа 1998 года в Екатеринбурге (в связи с 275-летним юбилеем города), причем проведем совместно с нами же учрежденным фестивалем «Новое кино России» (возможно, с общей конкурсной программой и совместным жюри). Десятое, юбилейное, значит, «Созвездие», пройдет в Твери – там, где мы начинали. Там же будем отмечать и другие юбилейные фестивали – 15-й, 20-й и так далее.
Расспрашивал и фотографировал Геннадий БЕЛОСТОЦКИЙ
104
Сергеева Тамара. Заблудиться среди людей // Видео-Асс Известия. – 1998, № 03 (38). – С. 132-133.
ТЕКУЩИЙ СЕАНС
ЗАБЛУДИТЬСЯ СРЕДИ ЛЮДЕЙ
Современный киллер в фильме «Брат», полуграмотный деревенский мужик Трофим в одноименной новелле из фильма «Прибытие поезда», безымянный Землемер из абсурдистской фантазии по «Замку» Кафки… Кажется, нет ничего общего между этими героями. Но созданы они одним режиссером, и человеческие ситуации, в которых они оказываются, почти зеркально повторяют друг друга.
Главное в этих фильмах – острое переживание ошеломляющего мгновения встречи провинциала с огромным городом, чужим, холодным, враждебным, в котором приезжий сразу безнадежно чувствует себя ничтожным, одиноким и беспомощным. И уже не важно, преодолел ли режиссер из Екатеринбурга Алексей Балабанов свои комплексы, комфортно ли чувствует себя сейчас в питерской кинотусовке, наладился ли его быт. Первое ощущение оказалось неизгладимым, и из фильма в фильм он снова и снова заставляет своих героев неприкаянно слоняться по лабиринтам улиц в поисках жилья, бросает их в объятия проституток, наделяет пугающим чувством потери своего «я» и дарит зыбкое отдохновение в незамысловатых песенках, согревающих их бесприютные сердца.
Впрочем, возможна и другая точка зрения: а что, если работая над «Счастливыми днями» – полнометражным дебютом-фантазией по мотивам великого абсурдиста Беккета, – молодой режиссер вдруг почувствовал, что прикоснулся к потаенным струнам, на которых играет свою жестокую мелодию XX век? И, завороженный ею, уже не смог переключиться на другое. Пробуя себя в разных жанрах: притчи, психологического этюда, боевика: выбирая местом действия то условный, словно возникающий из кошмарного сна, безлюдный Петербург («Счастливые дни»), то некую таинственную сказочную деревню-городок («Замок»), засыпанную снегом по самые крыши – фильм снят в Выборге, своеобразном провинциальном варианте Северной Пальмиры, – то бойкий Питер начала века («Трофим»), то шумный, многолюдный город сегодняшний («Брат»), – в каком бы временном ракурсе и через какую бы сюжетную призму ни смотрел режиссер, он видел одно: никем вокруг не замечаемую трагедию маленького человека из толпы. Судьба, оборвав родственные связи, выбрасывает его из налаженной жизни и привычной системы жизненных координат.
Исходная ситуация фильмов Балабанова – ситуация мистического триллера в рамках драмы абсурда. Он сталкивает своих героев один на один с миром-оборотнем, принявшим облик Города-монстра, вольготно раскинувшегося на земле, заставляя их попробовать выжить в нем, что на деле оказывается сродни путешествию по кругам ада, особо страшному еще и потому, что они этого не осознают.
Знак Города – вода. Это город на воде, плывущий, затопленный ею. Финальная метафора «Счастливых дней» – пустынная улица вдруг оказывается под водой с покачивающейся на волнах лодочкой – в «Замке» оборачивается видением встающего из пенящихся, вскипающих бурунов изящно-зловещего силуэта замка. Видение это в «Трофиме» повторяется уже как явь – в мрачной панораме невской набережной с нависшими над водой грозными облаками.
В этом Городе герой бесконечно блуждает по одним и тем же улицам. Время от времени его пути-дорожки пересекаются с теми, кто ему дорог или нужен. Это происходит или на немецком кладбище («Счастливые дни», «Брат») или в трактире-забегаловке («Замок», «Трофим», «Брат»). Но не стоит искать в этом скрытый смысл, так же как и в том, почему по улицам Города часто одиноко катит дребезжащий трамвайчик, вроде бы обещающий спасение, готовый увезти человека от опасности – и даже не от себя ли самого? – но на нем не уехать далеко, не вырваться из заколдованного круга…
Балабановский мир состоит из предметно-топографических констант, которые режиссер тасует каждый раз чуть по-другому, иногда они просто мелькают в кадре, как отголосок развернутой в другом фильме темы. Кладбище, лабиринт улиц, чужие углы на ночь, часы, верные спутницы – музыкальные игрушки (в «Счастливых днях» – музыкальная шкатулка, в «Замке» – музыкальный валик, в «Брате» – плейер). Герои – инфантильные, не имеющие корней, без будущего и с перечеркнутым прошлым, появляются словно ниоткуда, начинают все с нуля, и не могут вписаться в ритм окружающей жизни. У каждого своя личная драма и своя музыкальная тема.
С первой картины Балабанов проявил себя как режиссер, тонко чувствующий избранный жанр, обладающий абсолютным композиционным чутьем и сориентированный на создание выразительного музыкального образа, который является и знаком времени, социально-эмоциональной характеристикой сконструированной реальности, и отображением душевного состояния человека. Герои Балабанова не способны сформулировать свое отношение к происходящему, но ощущают все непосредственно, чувственно, через музыку, звук.
«СЧАСТЛИВЫЕ ДНИ»
Странному, придурковатому, недоверчивому человеку (Виктор Сухоруков), раненному в голову и не помнящему, ни кто он, ни что с ним произошло, безраз-
132
Лично, как его называют: Сергей Сергеевич, Петр, Боря – какая разница? Найти бы комнату! Символ стабильности в мире всеобщих обманов, в котором ангелоподобная девушка живет проституцией, фарфоровая супница служит ночным горшком… Кутаясь в длиннополое пальто, надвинув на лоб никогда не снимаемую шляпу, безымянный герой обреченно вышагивает по заснеженным улицам, и камера то кружит вокруг него, то взмывает над крышами, ловя далеко внизу крошечную фигурку.
Две музыкальные темы – вагнеровская, трагическая, уносящая чувства в заоблачные выси, и навязчивая «земная» песенка Уоррена – обозначают смысловую вертикаль «Счастливых дней». А сам герой, потеряв память, постепенно теряет и все остальное, что еще держит его в этой жизни. Лейтмотив фильма – горестный шепот: «Ослика больше нет» – «Ежика больше нет» – «Детства больше нет». Последний шаг – добровольный отказ от этой мучительной нежизни: залезть в лодку, закрыться в ней, как в гробу, завести в полной тьме музыкальную шкатулку – последнюю вещь, не изменившую своей сути, – и поплыть…
«ЗАМОК»
Фильм по громоздкому, сложному роману Кафки принципиально незанимателен, лишен всяческих, даже музыкальных, «манков». Сергей Курехин сочинил музыкальное сопровождение, которое можно охарактеризовать как антимузыку: ощущение распадающегося, хаотичного звукового фона, как завывание ветра в ночи. Жители смахивают больше на мертвецов, чем на честных бюргеров: черно-белые одеяния, бледные лица, запавшие глаза, фальшивые улыбки. Их замедленные танцы не в такт, маниакальное стремление постоянно слушать дисгармоничное пение детского хора, сословная иерархия и абсурдные законы… Антилюди, антижизнь, антимир – тяжело распластанный, замкнутый. Проникнуть в него, так же, как и покинуть его, невозможно. Потому все удивлены появлению чужака – воодушевленного, стремительного, живого. Если в «Счастливых днях» Город равнодушно не желал замечать героя, то здесь он встретил пришельца (Николай Стоцкий) враждебно, очертив отведенную для него зону существования, в которой тот волен мучаться сомнениями или томиться ожиданием, но не быть самим собой. С приезжим затевается игра по правилам, ему не известным. Землемер он или не Землемер? Нужен нам Землемер или не нужен? На допросе ему показывают картинки – зайчик, свисток, кружочек. Что это? И непонятно – правильны ли ответы ошеломленного юноши, может, надо было ответить по-другому, может, здесь то, что видишь, не соответствует тому, что увидеть должен? Одно ясно – личность в здешнем понимании связывается не с человеком, а с должностью, и стоило Землемеру обменяться именами с неким Брунсвиком, как он сразу потерял все – обещанную работу, дорогие сердцу музыкальные валики, любимую женщину, став одной из многих черных теней.
«ТРОФИМ»
В «Трофиме» совершенное убийство выбивает молодого простодушного мужика (Сергей Маковецкий) из накатанной жизненной колеи, отправляет в бега. Странствуя по Городу, сам не зная зачем, он пристает к случайно встреченным людям с признанием: «А я другой день брата младшего убил»… Тихий, мягкий, словно не веря произнесенным словам, Трофим никак не может понять, что же они значат для него.
Он, как ни в чем не бывало, продолжает автоматически жить – ест, пьет, спрашивает про японскую войну, интересуется киносъемками на вокзале, покуривает табачок, а сидящая гвоздем в мозгу мысль сводит с ума и не даст уже больше покоя никогда.
Две музыкальные темы – грозная прокофьевская и сентиментальная «На сопках Маньчжурии» обозначают верх и низ, трагические высоты и обыденность существования.
Менее всего Балабанов моралист. Его (по крайней мере пока) не занимают понятия греха, ответственности, вины и раскаяния. Своих персонажей он не судит, зная, что они – игрушки в руках высших и более жестоких сил, но прекрасно понимает, что последствия совершенных поступков могут изломать человеку жизнь навсегда. Ничего нельзя изменить, повернуть вспять, исправить. Его фильмы – разные вариации сюжетов о гибели личности, замораживании человеческой души.
«БРАТ»
Здесь Балабанов вписывает свою излюбленную историю – о мире, погубившем душу человека, – в сюжетную конструкцию современного боевика, чем вводит в заблуждение критиков, понявших фильм как историю очередного симпатяги-киллера, коих прошло по экранам несчетно.
Но «Брат» не об этом. Перетащив в него из «Трофима» мотив братской внутренней неразрывной связи, тему убийства, сюжетный зачин с киносъемками, на которые случайно забредает герой, и многое другое из ранних картин, Балабанов решает посмотреть, при каких условиях в Городе можно выжить.
И для начала дает персонажу такое прошлое, которое нормальный человек вынести может, лишь отказавшись оценивать его и думать о нем, – войну. О ней в фильме почти не говорится, никаких примет ее нет, кроме одной – исковерканной души обыкновенного милого мальчика Данилы (Сергей Бодров), в меру неразвитого, в меру порядочного, отзывчивого, умеющего быть благодарным и чувствующего ответственность за близких. Но война отучила его видеть во враге человека. И теперь достаточно сказать Даниле: тот – мафиози, тот – бандит, тот – угрожает твоему брату. И он равнодушно стреляет.
Путешествует по мегаполису мальчик с наполовину умершей душой, как зверь по чужому лесу – приглядываясь, готовя себе запасные убежища, всегда настороже, готовый к внезапным нападениям. И Город покоряется ему – прячет в своих переулках, уберегает, дарит жилье и нужные встречи. Мертвое притягивает мертвых. Живое – живых. Сам не понимая, что с ним произошло и кем он стал, Данила оказался посредине между чудовищем Городом и живыми обычными людьми, между смертью, легко творимой его руками, и романтическими песнями «Наутилуса», которые впитывает в себя, как наркотик.
В жестоких сказках Балабанова нет хорошего конца. У него слезы ничего не меняют. И хотя Город отпустил Данилу – может быть, потому, что они «одной крови», – но не спасение ждет юношу за его пределами – под полой куртки увозит он обрез…
Тамара СЕРГЕЕВА
133
Добавить комментарий