Парадокс заключается в том, что периодически, точно по часам, совершаемые преступления не только не нагнетают ощущения жути, но и постепенно – начинают восприниматься по-будничному, чуть ли не приметами повседневного бытования «одноэтажной Америки»…
Альфред ещё в детстве сделал правильный (правильный?) выбор, посвятив всего себя без остатка служению государю – и всячески доказывал верность короне. Он, как показала практика, готов переступить через любые ограничения нравственного свойства, будь то дружба, семья или честь мундира…
Смысл причудливого названия раскрывается под занавес, когда Лариса, соседка и подруга Ольги – дама с характером, уверяющая, что вполне довольна тем, что воспитывает сына в одиночку, даёт хлёсткую характеристику её избраннику. Чего Дашков боится?..
Стивен, по праву считающийся крупным специалистом по нагнетанию страха, причём страха глубинного, уходящего корнями в бездны подсознания, раскрывается также знатоком людской натуры – моралистом, философствующим о причинах деяний, совершаемых индивидами подчас совершенно без понимания пагубных последствий…
Когда в разгар «перестройки» отечественные кинокритики и журналисты взяли на вооружение характеристику, данную фильму западными обозревателями («наш ответ «Рэмбо»), это выглядело не слишком умно. Естественно, имелась в виду вторая часть (пусть и с подзаголовком «Первая кровь») картины Теда Котчеффа…
В чём же тогда принципиальная новизна? Дело в том, что Сэм изначально не мог стать ни Уинстоном Смитом, поплатившимся за желание постичь тайны Большого брата, ни Йозефом К. Франца Кафки, безнадёжно увязнувшим в чуждых и алогичных процедурах. Лаури плоть от плоти Министерства информации…
Одно то, что режиссёр совместил вампирологию не просто с идиллической атмосферой провинциальной Америки, которую нарушает приезд чужака, но и – с переживаниями типичного подростка, чьи худшие кошмары материализуются, говорит об умении автора чутко улавливать запросы широкой аудитории…
Заслуженная кара обрушивается на головы неисправимых грешников, покусившихся на главное завоевание Запада – свободу предпринимательства, на саму протестантскую этику, якобы угодную Всевышнему. Невольно поражаешься тому, как замечательно атмосфера фильма отвечает пафосу политики Рональда Рейгана…
На поверку «нуаровская» мораль нисколько не утратила актуальности, поскольку общество эпохи «рейганомики», где пронырливый Флетч чувствует себя как рыба в воде, лишь внешне облагородилось, а по существу – осталось столь же двуличным, циничным и безжалостным…
Ясно, что мотив военного прошлого Кротова потребовался не только для дополнительного усиления интриги и придания расследованию сенсационного характера, опровергающего излюбленный довод перестраховщиков «этого не может быть, потому что не может быть никогда»…
