Джонатан Либесман, обнаруживший в предыдущей постановке тягу к эпическому дыханию и к масштабным разрушениям, не стремится подражать коллеге в части изобразительного решения, предпочитая причудливой, кричаще пёстрой, блистающей эклектике суровую мрачность и приглушённость цветовой гаммы…
Режиссёр-сценарист лично сочинивший для фильма мрачную, ввергающую в трепет музыку, отталкивается от обширной готической традиции произведений о домах с привидениями, начиная с немеркнущего «Поворота винта» /1898/ Генри Джеймса, где юным брату с сестрой открывался пугающий мир призраков…
Давно, признаться, не приходилось видеть столь искусный, крепко сделанный жанровый образчик. И всё же ход расследования, в которое невольно вовлекается общепризнанный основоположник подобных произведений, составляет лишь первый, поверхностный слой повествования…
Финал, включая повторяющиеся (точно музыкальная тема в рондо) заключительные кадры, заставляет увидеть события под другим углом. Всё бренное, наносное, земное покажется ничтожным с позиций вечности. Нам открылась нечастая возможность узреть «сиесту» души…
Есть немалый соблазн в том, чтобы актуализировать поведанную историю о том, как испанская Инквизиция, удерживавшая власть средствами террора, была низвергнута силами революционной (наполеоновской) Франции, под лозунгами свободы, равенства, братства принёсшими невиданную боль и страдания…
Рассказ режиссёра о том, как благодаря папе он наблюдал в детстве за работой над «Дочерью ДʼАртаньяна», прямо-таки умилил! Как не поверить Мартену, признавшемуся, что увиденное произвело настолько сильное впечатление, что заразило желанием когда-нибудь тоже обратиться к бессмертному сочинению Александра Дюма-отца?..
Так и получается, что призыв «открыть глаза», адресованный заботливой избранницей Эймсу, приобретает незапланированный иронический смысл: не следует отдавать предпочтение копии, каким бы техническим совершенством она ни отличалась – и сколько бы долларов США ни поглотила в процессе создания…
От данной конкретной медиафраншизы ждёшь безостановочного, стремительно развёртывающегося действия, а не претензий на эпичность и драматизм. Понятно, что Джона не отпускают воспоминания о погибших боевых товарищах, на которые накладываются новые смерти, но этот мотив, говоря по совести, навяз в зубах…
Не думаю, что в творчестве такого самобытного (и по-хорошему сумасбродного) мастера, как Педро Альмодовар можно провести чёткую линию разграничения между ранним и зрелым периодами, как поступили некоторые кинокритики. «Живая плоть» ещё не вполне пронизана осознанием неизбывной житейской мудрости…
Эстетическая установка, призванная обмануть, нарушив или обойдя законы восприятия и главного героя, и зрителя в кинозале, служит своеобразным фундаментом всей конструкции, заразительно проводящей мысль о том, что следует открыть глаза – принять мир таким, каков он есть…
