Человек с бульвара Капуцинов / Chelovek s bulvara Kaputsinov (1987)

Кичин Валерий. Ковбои с «Мосфильма» // Советский экран. – 1988, № 8. – С. 10-11.

рецензируем фильмы

Перед нами киношутка, рассчитанная на то, чтобы мы встряхнулись, улыбнулись и, простите за крамольное слово, отдохнули.

КОВБОИ С «МОСИФИЛЬМА»

ЧЕЛОВЕК С БУЛЬВАРА КАПУЦИНОВ

Валерий КИЧИН

На скудной кинокомедийной ниве приход Аллы Суриковой – это явление не просто обаятельного художника, но и художника, фанатически преданного жанру. Хотя это, как известно, небезопасно. Именно по поводу комедии так легко порезвиться критику. Так тут все кажется уязвимым и доступным для сарказма, так нестоек бывает юмор фильма: рождающий волны смеха в кинотеатре, он растворяется без осадка и оставляет только недоумение в пустом редакционном зальчике. Комедию легко бить. Ее и бьют постоянно, даже хорошую, ибо всегда найдется человек, в силу каких-то посторонних, не зависящих от фильма обстоятельств не расположенный смеяться.

А в таких случаях веселость окружающих раздражает, кажется неумеренной и неумной.

Неудивительно, что охотников снимать смешное все меньше. Принимаясь писать об очередной комедии. уже автоматически хватаешь себя за руку, боишься ненароком отвадить последних. Ведь били-ругали Л. Гайдая – и как теперь без него скучно на экранах! Единственный опыт Н. Михалкова в комедии – «Родня» – был, по-моему, и самым болезненным по ударам, на него обрушившимся даже со стороны тех изданий, что кино не замечают совсем. Опасная зона.

Картина А. Суриковой по сценарию Э. Акопова «Человек с бульвара Капуцинов» хороша уже тем, что весела, раскованна и доказывает, что мы еще не окончательно впали в апатию и самоедство, не утратили способность к озорству. Жизненная энергия находит в ней выход не только в динамичных трюках и гэгах, щедро почерпнутых в мировой традиции кинокомедии, но убедительней всего в охоте, к импровизации. к непритязательным шуткам. Они показались бы «капустническими», «домкиношными», рассчитанными на «свой круг», если бы сам фильм не был про «свой круг». Про бедовое искусство кино, золотое его детство и зрительскую наивность, которая вовсе в том детстве не осталась и позволяет этому искусству поныне манипулировать сознанием масс. В дурном смысле и в хорошем. В хорошем, правда, нужно употребить другой глагол: не «манипулировать», а, например, «формировать».

Не многовато ли для комедии, не тяжеловато ли? Нет, в самый раз для того, чтобы ее юмор был юмором, то есть был включен в орбиту общих забот и размышлений своего времени. Но и углубляться фильм не хочет: без затей реализует расхожие тезисы, связанные с кино. Например, «кино все возрасты покорны» – и вот свирепый Спартак Мишулин в гриме предводителя команчей совершает набег на староамериканское захолустье, чтобы раздобыть «два билета на дневной сеанс». Это чистый капустник: смешно просто потому, что Мишулин. Воплощается и хрестоматийный миф о первых зрителях, в панике бежавших из зала от люмьеровского поезда. Хотя тут необязательно было переносить действие в Америку: это есть и в воспоминаниях пионеров советского кино.

Картина А. Суриковой полна ностальгии по временам, когда кино было магом. Комедийный жанр позволяет воплотить тезис о его воспитующем воздействии впрямую и безотлагательно: посмотрели фильм про джентльменов – стали джентльменами. Посмотрели про выпивку и драки – вновь приохотились к виски и потасовкам. Для людей без чувства юмора фильм, боюсь, станет лишним аргументом в пользу выкорчевывания с экранов всяческих «дурных примеров».

Но кино не может ориентироваться на людей, чем-то обделенных – чувством юмора или, бывает, интеллектом. Перед нами киношутка, рассчитанная на то, чтобы мы встряхнулись, улыбнулись и. простите за крамольное слово, отдохнули. При этом шутка небессодержательная, апеллирующая к реальным проблемам взаимоотношений кино и жизни, в ней есть даже отзвуки сегодняшних эстетических споров.

Фильм пользуется благожелательностью зрителя. Заграничные люди тоже весьма удивлены тем, что советские актеры умеют, оказывается, и такое. Первая же экранная потасовка выполнена в лучших традициях американского кино про салуны и ковбоев: тренированность исполнителей тут превосходит все, что мы видели на отечественном экране. Это динамично и смешно.

Во второй половине фильма потасовка повторяется почти в тех же параметрах, но теперь это похоже на переэкзаменовку для исполнителей – хватит, хватит, уже сдали экзамен, хорошо. Нашей режиссуре, а еще больше драматургии в кинокомедии сейчас вообще трудно даются стайерские дистанции фильмов. Начав лихо и обнадеживающе, быстро исчерпывают прием.

Не хватило ощущения целого авторам и здесь. Поэтому и возникает впечатление сменяющих друг друга этюдов, выполненных, правда. высококлассными актерами, оператором, режиссером. В какой-то степени это даже оправданно, ведь и в самом деле учимся делать зрелищное кино. В данном случае учимся у кино, более опытного в этом смысле, американского, калькируя школу сразу нескольких его жанров.

О приемах вестерна и «комической» я уже сказал. Когда мы уже вошли в эту систему координат, в фильм врывается новый для него жанр, причем опять-таки почти на уровне цитат из классики.

10

Проход Андрея Миронова, умевшего, как мало кто из наших актеров, жить в музыке, – это истинный мюзикл, который с подобными мастерами действительно мог бы успешно состояться на наших экранах, но, увы, не состоялся, и таланты не были востребованы. Задействован и детский хор, почти как в «Звуках музыки» или в фильме «Оливер!». Закончится номер-цитата – закончится и мюзикл, то есть мир особой условности, где можно петь и танцевать без сюжетных тому оправданий.

Жаль, что такое короткое дыхание. Будем считать и это тренировкой перед стайерскими дистанциями.

Но экзамен, заметим, вновь сдан очень старательно.

Таким образом, этот фильм, обращенный в прошлое кино, на самом деле полон надежд и для авторов. и для нас – надежд на будущее нашего кино. Школа его не просто полезна, жизнеспособна и освоена людьми думающими и талантливыми, она прямо-таки необходима сейчас, когда кино – тотально, всё – хочет быть исключительно глубокомысленным. Так воспоминание о собственном детстве и юности бывает целительным, ибо заставит устыдиться преждевременного одряхления.

Но вот ведь что не дает покоя. Даже в легкомысленнейших жанрах искусство без корней болеет.

Национальный характер может быть выражен в комедии, в лубке, в оперетте, в чем угодно, но он должен быть выражен. Иначе искусство теряет смысл, становится экзерсисом. Добиться полной имитации чужого характера, темперамента, сюжета, истории можно, но зачем, если имитацией вся затея и исчерпана.

У «Человека с бульвара Капуцинов» был предшественник – Искремас из давнего уже фильма А. Митты, Ю. Дунского и В. Фрида. Точно так же он считал себя проводником великих идей, но только нес «искусство революции в массы». Фильм «Гори, гори, моя звезда» на тех же посылах замешан, и жанровые поиски там близки, и даже идея противостояния «двух искусств» – коммерческого, разлагающего, и высокого, созидательного, – в нем звучала. Только нынче вместо старорусского городка – староамериканский Дикий Запад.

Когда-то жанровые поиски осуществлялись в фильмах «Гори, гори, моя звезда». «Белое солнце пустыни», «Бумбараш», «Мелодии Верийского квартала». Сейчас «Мосфильм» сделал свой «вестерн». Получилось, как мы видели, неплохо. Хотя еще лучше, наверное, было бы покупать фильмы с салунами и ковбоями там, где их умеют делать уж совсем по-настоящему, без напряга.

11