Кикс / Kiks (1991)

Абдуллаева Зара. О вреде наркотиков // Искусство кино. – 1992, № 12. – С. 35-36.

Зара Абдуллаева

О вреде наркотиков

«Кикс»

Давно хотелось «сделать» текст на сквозняке незакавыченных цитат. Но стали появляться такие фильмы. В частности, «Кикс» Сергея Ливнева я восприняла как столкновение уайльдовской игры слов – как важно быть серьезным, народной мудрости – Москва слезам не верит – и попытки поиграть в жанровое кино. Или, точнее, – как намерение решить, наконец, у нас европейскую задачу: снять авторскую и в то же время коммерческую картину.

Звезды шоу-бизнеса, их любовные и социальные страсти, наркотики, самоубийство должны, видимо, в качестве набора беспроигрышных тем привлечь широкие  трудящиеся  массы.  С другой  стороны, вся  эта   как  бы  шикарная  жизнь   разыграна   в экстравагантных конвульсиях «искусства новейшего времени», что, в свою очередь, должно уже не отпугнуть   поклонников    Фасбиндера    и    Линча. (Правда, сюжет об изнанке успеха может использоваться   и   как   ненаучно-популярное  пособие  о вреде наркотиков.)

Но, перемешав цитаты, собрав все составляющие, то есть приняв во внимание усложненную задачу режиссера, невозможно отделаться от ощущения, что слышишь «кикс» – фальшивую ноту. Претензию на создание не девственного кича, а знакомого с этикетом приличий салона. Но «Кикс» – это и деромантизация голливудского сюжета. Это писк лагерного горниста, воспитанного на «Золушке», но пересмотревшего и свой детский опыт, и мировое кино. Посему демократизм сю-

35

жета в фильме подсвечен, культурно выражаясь, декадентскими изломами, ужимками и гримасами, призванными запечатлеть тяжесть жизни и труд эстрадной артистки.

Раньше у нас был грандиозный социальный обман: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Теперь – частная эстетическая обманка. Алика Смехова и роли Жанны Агузаровой поет в «Киксе»: «… недавно была я в чудесной стране… как сказка прекрасна, как сон глубока…» Раньше лучшая жизнь пятидесятых годов была прописана в высотке на площади Восстания. Теперь – худшая – в высотке на Котельнической набережной.

Смысл таким образом состоит в том чтобы сделать все наоборот. Из мифа – антимиф, из утешения – разоблачение, из счастливого конца – несчастный. Но главное (подножка наших амбиций!), из массового искусства – квазиэлитарное. Таков расчет?

Сюжет есть, но его как бы нет: он топчется на месте, скучая в своей остекленевшей одномерности, задыхаясь в реанимационных судорогах. Сопереживание героям, как известно, суть уловка, народного кино. Но поскольку оно не дается, все прочее – в том числе и получившее репутацию поставангардистского – изготовляется с холодным, мягко говоря, носом. Мы лишены здесь возможности восхититься или посочувствовать как героине, сходящей с ума от наркотиков, так и двойнику-манекену, воспроизводящему под фонограмму штампы ее сценического образа.

Сергей Ливнев предложил Дусе Герма новой с сестричкой Любой Германовой разыграть миф-либерти в продуманных нарядах-интерьерах. Здесь одну из героинь бесконечно долго, навязчиво однообразно превращают в другую, а затем доводят до самоубийства матерый провинциальный, но и полупародийный агент шоу-бизнеса (А. Панкратов-Черный) и его подельница, как бы Эльза Кох (М. Кайдакова). Причем они доводят неизвестно какую – киксанул сюжет. Но нам жаль должно быть, конечно, обеих. В таком финале не только очевидный прокол в умении внятно, без дураков, рассказать историю, но и, наверное, умысел: «открытый финал» – как в «настоящем искусстве».

Не исключено, что картина хитрее и этой задачи. Что эта камерная социальная драма ставилась как заведомый эстетический фальшак. Что Ливнев, идя навстречу любопытству масс и всемирной отзывчивости, попросту бравирует их стереотипами, как двойники на провинциальной сцене в начале фильма – имиджем Бутусова, Агузаровой и др. Не исключено также, что фильм, претендуя на эстетические разборки, на вкус к красивому, безобразному, на чувствительность к цвету и запахам тления, на самом деле отвечает модному заказу на стиль. Или принципиальное бесстилье.

Но что здесь поистине прекрасно: старые идеологемы, устаревающие эстетические замашки и новые песни сняты на фоне немеркнущего великолепия архитектуры сталинской Москвы. Заповедной зоны Большого стиля.

36