Красавица и чудовище / La belle et la bête (1946)

Мосина Е. Любовь Орфея // Видео-Асс Фаворит. – 1993, № 04. – С. 18-20.

ЛЮБОВЬ ОРФЕЯ

ОГРОМНАЯ ПРОПАСТЬ ЛЕЖАЛА МЕЖДУ ЭСТЕТОМ И ТЕОРЕТИКОМ ИСКУССТВА, ПОЭТОМ И РОМАНИСТОМ, ДРАМАТУРГОМ И РЕЖИССЕРОМ КОКТО И МАЛЬЧИКОМ-НЕДОУЧКОИ ИЗ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ШЕРБУРА ЖАНОМ МАРЭ. ОДНАКО УЖЕ В ИХ ПЕРВУЮ ВСТРЕЧУ ПРОИЗОШЛО НЕЧТО ОСОБЕННОЕ, ОСТАВИВШЕЕ СЛЕД НЕ ТОЛЬКО В ИХ ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ, НО И В ИСТОРИИ ФРАНЦУЗСКОЙ И МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ.

Начало этой истории напоминает мелодию, первые звуки которой ласкают слух, но кажутся обманчиво знакомыми. Сорокалетний мэтр, режиссер, драматург, овеянный шумной (и весьма скандальной) славой, читает начинающему актеру новую пьесу. Вообразим освещенную мягким, затененным светом комнату, где прихотливая фантазия хозяина соединила игрушечную лошадку и магический кристалл, эскизы, набросанные рукой Пикассо и китайскую опиумную трубку, комнату, где бывает «весь Париж» и куда слетаются все музы. Представим, наконец, самого мэтра в белом махровом халате и шелковом кашне, туго обмотанном вокруг шеи. Нервные удлиненные пальцы пианиста, вьющиеся волосы – точно вспененный гребень волны, томные глаза «печальной маркизы». Временами он напряженно всматривается в лицо слушателя. Но ни умудренный опытом поэт, ни юный дилетант пока не знают – то, что произойдет через минуту определит их жизни на долгие десятилетия и впишет прекрасные полные поэзии страницы в историю культуры Франции.

… И вот он звучит этот неожиданный, страстный, дисгармоничный аккорд, подобный тем, что так любил друг хозяина Игорь Стравинский. Мэтр встает, подходит к актеру и произносит ошеломляющую фразу: «Это катастрофа! Я вас люблю!»

Через многие годы бывший неофит, став звездой мирового экрана, напишет книгу воспоминаний, где с поразительной искренностью воспроизведет эту встречу: сомнения, обуявшие его в ту секунду, вспыхнувшие перед его взором блистательные возможности, и страх перед всемогущим режиссером, и маленькую ложь почти неслышного ответа на признание «Я тоже…» Ложь, которой очень скоро суждено было стать правдой.

Нет сегодня любителя кино, кто бы не знал Жана Марэ – Марэ, рыцаря из средневековых легенд, Марэ-кавалера времен Людовика XIV, Марэ – «мужчину чьей-то мечты», «Белых ночей» или «Жюльетты». Но далеко не все знают его духовного наставника, человека, в полном смысле слова создавшего его и как личность, и как актера – Жана Кокто.

Легенда Парижа – поэт и романист, автор афоризмов и теоретик искусства, драматург и постановщик – ко всем этим талантам в придачу Кокто обладал еще одним, не менее редким: он с зоркостью педагога видел молодые дарования и отечески пестовал их. Он первым открыл литературный дар рано ушедших Раймона Радиге и Жана Деборда, «при жизни отдав им те блистательные почести, которые мир воздал им после смерти». Он сформировал кружок начинающих музыкантов, так называемую «шестерку» – и они составили цвет французской музыки нынешнего столетия. Однако при встрече с Марэ произошло нечто особенное. Так писатель встречается с давно искомым персонажем, поэт находит рифму, а музыкант – редкостный инструмент, который один только и может передать томящие его звуки. Давно маячивший за строками стихов и романов Кокто образ юного фантазера, романтика, «ужасного ребенка», капризного, ранимого, но и мужественного и

18

душевно талантливого, способного на глубокое чувство, на подвиг, обрел свое живое воплощение. За броской внешностью юного греческого бога, Кокто разгадал душу странствующего рыцаря. Именно поэтому позднее Марэ так естественно «впишется» в мир его произведений.

И в то же время огромная пропасть лежала между эстетом Кокто и мальчиком из Шербура, мягко говоря не отягощенным образованием. Ни знаний, ни особых профессиональных навыков у Марэ не было. И Кокто словно Пигмалион начинает неутомимую работу над своей «статуей». Начнет с простейшего: двадцать названий из мировой литературы: «Красное и черное», «Война и мир», «Идиот», «Блеск и нищета куртизанок», Метерлинк, Оскар Уайльд, Эдгар По, Томас Манн и др. – так откроются перед Марэ сокровища мировой литературы. Профессиональный художник, Кокто заметит у юноши недюжинные способности к рисованию и заставит упорно заниматься живописью. Блистательный эрудит, он научит его путешествовать по историческим эпохам, свободно чувствуя себя и в рыцарских латах, и в вычурном камзоле рококо, и в римской тоге. Кокто посвятит своему «Жанно» стихи и поэмы – они войдут в классику французской лирики, напишет для него пьесы и сценарии, возведет на Олимп славы. Но главное, Кокто поддержит в нем лучшие природные задатки – благородство, мужество, щедрость души, которые так будут пленять публику в его ролях. «Он родился красавцем от красавицы матери, – напишет поэт, – Ему требовалась соответствующая душа, чтобы носить этот прекрасный костюм». Жан и Жанно будут разделять триумфы общих театральных и кинематографических побед и глумленье молвы. Она не оставит их дружбу ни на минуту. Но это все впереди…

А в год их встречи, 1937-й, радостная атмосфера разделенных чувств подстегивает обоих к творчеству, а истовая работа помогает пережить горечь обид. В уединенном местечке Монтаржи всего за восемь дней Кокто пишет для Марэ и актрисы Ивонн де Брэй «Трудных родителей», где под маской бульварной пьесы прячет искаженное страданием и страстью лицо греческой трагедии. По ходу он «примеривает» на Марэ образ главного героя, Мишеля, – впору ли, – придавая тому черты своего друга… В этом спектакле Марэ через несколько месяцев завоевывает парижскую сцену, а сама пьеса впоследствии – сцены всего мира.

Все мастерство профессионала, всю хитрость стратега, закаленного в многолетнем единоборстве с публикой, употребляет Кокто, чтобы упрочить славу своего ученика не только в театре, но и в кино. В 1942 году он создает сценарий «Вечное возвращение», где его постоянная тема любви и смерти, сплетенных воедино, облечена в форму современной легенды о Тристане и Изольде. Кокто действует наверняка – сценарий передан не только отличному мастеру, но и давнишнему другу, тонко чувствующему стиль автора, Жану Деланнуа. Вместе с ним словно маг колдует поэт над своим кинематографическим «зельем»… Старинный замок, снежные вершины, бушующее холодное море, вспышки молний. Завораживающая пластика героев – Патриса (Марэ) и Натали (Мадлен Солонь), столь красивых и одинаково златовласых, что кажутся не только возлюбленными, но и братом и сестрой… И вот это «зелье», приправленное чарующей музыкой Жоржа Орика, готово. Французская публика, угнетенная стыдом оккупации, тяготами военного быта, с отчаяностью припадает к этому «напитку», замешенному на молодости, красоте и вере в бессмертие чувства… и влюбляется в картину так же безоглядно, как Патрис и Натали, пригубившие колдовской напиток. Марэ становится по-настоящему знаменит. В моду входят жаккардовые свитера а ля Патрис. Девушки стригутся под Мадлен Солонь. А вместе с актерами сладость популярности разделяет любимый пес Марэ, Мулук, вовсе не по протекции, а за несомненное дарование приглашенный Кокто на одну из ролей.

Из мира легенды поэт и актер увлекают зрителей в страну сказки, снимая в 1947 году «Красавицу и чудовище» (французский вариант «Аленького цветочка»). Оба они фанатики работы, не знающие усталости, не ведающие «звездной» изнеженности. Грим Зверя, в которого должен перевоплотиться Марэ занимает более пяти часов, пока маска (устрашающий шедевр знаменитого французского пастижера) наклеивается на лицо. Еще более мучителен процесс разгримировки, когда

19

маску приходится буквально сдирать с кожи (Лоренс Оливье, кстати, заметил, что никогда бы не согласился на подобную пытку). У самого Кокто, не уходящего со съемочной площадки, внезапно разыгрывается страшная кожная инфекция… Он ведет работу, скрываясь под черным забралом и не может бриться. Тем не менее, преодолевая боль, шутит, обращаясь к Марэ: «Видишь, Бог справедлив, он наказал меня за те мучения, на которые я тебя обрек. Теперь я тоже покрыт шерстью…»

«Красавица и чудовище» имела шумный зрительский успех. Но и эта сказка, и романтическая драма «Двуглавый орел» (1948) были всего лишь «репетициями» перед главным фильмом в биографии Кокто, – «Орфей» (1949) где Марэ сыграл, без сомнения, свою лучшую роль в кино. Нет, не любовью к земной Эвридике влеком поэт Орфей в кинопоэме Кокто. Его манят загадки бытия, таинственное «Зазеркалье». А роковая любовь, вернее, непреодолимое взаимное тяготение, навсегда свяжет его со Смертью, олицетворенной в образе прекрасной женщины. Ради Орфея, Смерть ослушается высших божеств и отпустит избранника из потустороннего мира. Ибо судьба поэта – возрождаться и жить силой своего таланта в веках. Жан Марэ, Мария Казарес, Франсуа Перье, Мария Деа – все созвездие исполнителей с поразительной тонкостью и точностью воссоздало в «Орфее» мир чувствований, загадочных предощущений, строгую законченность поэтической мысли Кокто. Он мог быть счастлив…

…Трагедии разрыва не было. И дата его поэтому не важна. Пути Кокто и Марэ разошлись так же – как их персонажи, движущиеся навстречу друг другу? в последней картине режиссера «Завещание Орфея» (1959). Орфея сыграл здесь сам Кокто, или точнее, не сыграл, а без грима, в своей рабочей куртке с засученными манжетами прошествовал среди руин своих же воспоминаний, мимо друзей и персонажей, среди которых был и ослепленный, безмолвный Эдип-Марэ. Перефразируя грустный афоризм поэта, волна, которая уносила от него все самое дорогое, унесла и его друга. Они продолжали переписываться, ценили советы друг друга, были в курсе новых увлечений каждого. Иногда больной, стареющий поэт гостил в доме Марэ в Мари-ля Кокетт. И лишь однажды, незадолго до смерти, Кокто не выдержал избранного им тона благоразумной дружбы… После одного из визитов к нему актера, Марэ получил письмо: «Мой Жанно! После твоего отъезда я пережил ужасный приступ грусти и одиночества. Видеть твой отъезд для меня все равно что падать в пропасть, когда ты падаешь в другую… И я спрашиваю себя, могут ли эти тяжкие проблемы быть решены в эпохи беспорядка и жестокости?… Ты забыл свои меховые перчатки. Я взял их наверх в свою комнату и целовал со слезами в горле… Обнимаю тебя изо всех моих слабых сил. Жан».

Кокто умер 11 октября 1963 года. Марэ провел бессонную ночь у смертного ложа, которое украшали Орден Почетного Легиона, шпага бессмертного Члена Французской Академии и несколько алых роз, брошенных на голубое покрывало. Ночь, полную воспоминаний, размышлении и слез. По желанию поэта на могильном камне были выбиты слова «Я начинаю…»

…Будучи «учеником чародея», Марэ унаследовал от своего наставника поразительную разносторонность дарований и интересов: не только играл в театре и кино, но рисовал картины, создавал керамику и новые ароматы духов, издал книжку детских сказок. Разве что стихов не писал. Впрочем, чем не стихи, эти строки о руках Кокто: «Твои руки изваяны для любви и дружбы. Твои руки созданы из мягкости и благородства, из простоты и элегантности. Это руки внимательного рабочего, гениального ремесленника. Гибкие, ловкие, таинственные, неразгаданные и ясные. Это руки поэта и благородного гения. Они коснулись меня в 1937 году, и я родился. Более чем своим родителям я обязан тебе своим рождением».

Нои завершить эту историю следовало бы неожиданным «аккордом». В том же 1963 году Марэ усыновил цыганского мальчика, Сержа, дал ему образование, благосостояние, одарил поистине сказочными возможностями. Любовь Орфея, как и все прекрасное в этом мире, возвращается вечно.

Е.МОСИНА

20