Носферату – призрак ночи (1979): материалы

Тодорская Е. Симфония ужаса // Видео-Асс Фаворит. – 1993, № 1. – С. 18-20.

СИМФОНИЯ УЖАСА

«Вампир никуда не может войти первым – его должен кто-нибудь позвать».

БРЕМ СТОКЕР. «ДРАКУЛА»

Матово-белые стены больничной палаты. Синеватый свет ламп, соперничающий с мертвенно-розовым закатом. Лицо на подушке похоже на маску – восковое, лишенное всякого выражения: ни боли, ни страдания… «Такое лицо у него бывало, когда он встречался с кем-то чужим», – скажет потом кто-то из близких. Так уходил из жизни 18 марта 1931 года величайший немецкий режиссер Фридрих Мурнау. Жизнь не поскупилась на траурный декор, который своими призрачными тонами так напоминал кадры его фильмов.

А спустя несколько дней весь ареопаг немецкого экрана склонился над застекленным гробом, охваченный не только скорбью, но и непонятным чувством тревоги. А этим людям трудно было отказать в отсутствии чутья: Фриц Ланг, всю жизнь обостренно вслушивавшийся в голос Рока; Карл Майер, так тонко умевший ввести в свои фильмы о маленьких людях дуновение трагедии и тайны; гениальный лицедей Эмиль Яннигс, чьих героев не однажды приводила к гибели неумолимая судьба.

В самих обстоятельствах этой преждевременной смерти будто бы не было ничего таинственного – обычная автокатастрофа. И все же проглядывала за ними некая странность. Мурнау отправился в дорожную прогулку с молодым полуполинезийцем. У автоколонки отказался от услуг нанятого шофера, и несмотря на уговоры последнего передал руль своему спутнику. А через двадцать миль из-за поворота выскочил грузовик…

За несколько дней до трагедии режиссер стал остро ощущать тоску по родине. На 31 марта он заказал каюту на корабле, отплывавшем в Европу. А 18 марта в Нью-Йорке должна была состояться премьера его картины с символическим названием «Табу» (запрет). Но этот жизненный рубеж ему уже не суждено было преодолеть. Возможно, шифрограмму Судьбы следовало читать так: преступить запрет не позволено никому…

Кто же был, тот чужой, кто промелькнул перед его взором на роковом повороте? Какое видение озарило его затухающее сознание и заставило окаменеть лицо? Может быть кто-нибудь из рожденных его гением мрачных героев? Сатана ли, расправивший крылатый плащ над отблесками адского пламени? Двуликий ли доктор Джекиль? Или легендарный вампир Носферату?

Мурнау был если и не первым, то первым серьезным режиссером в мировом кино, кто обратился к теме вампиризма, избрав для экранизации роман ирландца Брема Стокера «Дракула», написанный в 1897 году. Несмотря на шумный читательский успех (осторожные немцы не переводили его почти двадцать лет) фильм не намного опоздал по сравнению с переводом. С впечатляющей достоверностью Мурнау воплотил на пленке макабрическую фантазию Стокера. Благодаря ему возникли воочию старинный трансильванский замок, пугающий пустыми глазницами, нашествие крыс, выползающих на борт корабля, подобно Летучему Голландцу, везущему лишь мертвецов, и, наконец, сам Дракула-Носферату – граф Орлок, бессмертное существо, способ-

18

ное становиться и рептилией, и летучей мышью, и принимать человеческий образ и восстанавливать силы кровью своих жертв.

Фильм «Носферату. Симфония ужаса» (1922) хранил еще одну загадку. Поразительный грим Носферату – с голым черепом, выступающими клыками, заостренными поднятыми ушами – навсегда скрыл от зрителей истинное лицо исполнителя. В титрах значился никому не известный, якобы театральный актер Макс Штрек. Однако среди киноведов существует догадка, что это умышленно ложное утверждение, и вампира сыграл сам Мурнау. И хотя веских доказательств тому нет, бесспорно одно, если он и не был исполнителем, то действовал как мастер-кукловод, руководящий послушной «марионеткой».

Не потревоженная ли тень Носферату мстила вызвавшему ее к жизни создателю? И как ни бунтует против такого ирреального объяснения наше материалистическое сознание, трудно объяснить иначе неожиданные недуги, смерти, несчастья, уже после гибели режиссера преследовавшие участников его фильма? А Джеймс Уэлл, отважный англичанин, излюбленной темой голливудских картин которого также были вурдалаки и всякая прочая нечисть? Не достигнув и 27 лет, он утонул в своем бассейне при самых загадочных обстоятельствах. Прикосновение к тайне зачастую бывает небезопасным. Достаточно вспомнить череду смертей, сопутствовавшую вскрытию гробницы Тутанхамона и ставшую источником многих, кино- и литературных произведений, в том числе и вышедшего из-под пера Агаты Кристи. Нечто подобное происходило и с «Дракулой». Обращение к роману неизбежно навлекало беду на заинтригованных экранизаторов. Правда, нелишним будет сказать, что дух вампира оказался утонченным эстетом. Он отзывался лишь на высокохудожественные произведения и презрительно игнорировал второсортные поделки, которых особенно много появилось в последнее время.

Спустя более полувека после Мурнау еще один немецкий кинематографист обратился к образу Носферату – Дракулы. Это был Вернер Херцог. Влюбленный в работы великих маэстро экспрессионизма, благословленный на творчество «феей-покровительницей» немецкого кино 20-х годов, автором знаменитого исследования «Демонический экран» Лоттой Эйснер, Херцог был заворожен легендой о вампире. На главную роль он

19

пригласил «черного магистра» экрана, актера, маниакально приверженного воплощению Зла, Клауса Кински. Для создания грима Носферату, столь же виртуозного, как когда-то у Мурнау, была специально вызвана выдающаяся художница-гример из Японии. И вот монстр ожил вновь. В версии Херцога были кадры, узнаваемые любителями кино, снятые как бы «в память Мурнау». Но было и два новшества, изменивших звучание фильма в целом. Носферату 1978 года был уже не только палачом, но и жертвой, лицом почти страдательным. Тысячелетняя тоска сквозила в его глазах, полуприкрытых опухшими веками без ресниц. Он истинно влюблялся в юную героиню Люси и падал мертвым возле предмета своей страсти на восходе солнца. Умирала и Люси, считая, что спасает тем самым человечество от вурдалака. Но в отличие от ленты Мурнау эта жертва оказывалась напрасной. Ее жених, Джонатан Харкер, очнувшись от летаргического сна после укуса вампира, сам становился им и с дьявольской усмешкой вскакивал на коня, произнося заключительные слова: «Теперь у меня много дел…»

Возможно, сострадание к вампиру оградило Херцога от непоправимых несчастий, но неумерщвленное зло не отступило от участников и этой экранизации. Клаус Кински заболел опаснейшей лихорадкой. Начало съемок следующей картины Херцога омрачилось тяжелыми последствиями. Разбился самолет съемочной группы. Постоянный оператор режиссера, Томас Маух, снимавший и «Носферату», сломал руку, а его помощник – два ребра. Оба едва не утонули в реке. Наконец, сам Херцог, упав в реку, получил тяжелый перелом. Симфония ужаса подошла к своему крещендо…

Однако в истории кино есть человек, поплатившийся за свои художественные экзерсисы на тему вампиризма гораздо более жестоко. В середине шестидесятых Роман Поланский, молодой, но уже завоевавший всемирную известность режиссер, находился в зените карьеры. Его гостеприимная вилла в Беверли Хиллз славилась не только роскошью апартаментов, но и ослепительной красотой хозяйки дома, рыжекудрой Шарон Тейт… Обаяние тьмы, потаенные глубины подсознания, дьявольщина, сверхъестественное влекли Поланского так же, как и Мурнау или Херцога. Но «черная серия» о вурдалаках, заполнившая экраны, вызывала у него лишь усмешку. Вампиры-женщины, вампиры-любовники, вампиры-дети – чего только ни напридумали ее создатели. Поэтому остроумный, обладающий тонким художественным чутьем и вкусом Поланский задумал снять картину чуть-чуть не всерьез, с легким налетом пародии на эти фильмы. Свой сценарий он шутливо озаглавил «Отважные охотники за вампирами, или Извините, но ваши зубы у меня в шее» (нашим кинолюбителям фильм 1967 года известен под заголовком «Бал вампиров»). Поланский проделал с сюжетом Стокера ту же трансформацию, что когда-то произвел с комедией дель арте Карло Гоцци: он оставил от него лишь фигуры основных персонажей – граф-вампир, живущий в отдаленном замке, невинная девушка, старик ученый и юноша, помогающий ему в борьбе с вампирами.

Можно представить, как ликовал режиссер при очередных забавных находках – придумав появление вампира-гомосексуалиста или буфонную сцену, где хозяин харчевни, также становящийся нежитью, вожделея, крадется к служанке. При этом блистательные съемки карпатской зимы, обветшалого замка – пристанища вурдалаков сохранили магию пугающей таинственности. А красота молодой селянки (Шарон Тейт), очутившейся в плену у графа, заставляла зрителей содрогаться за ее судьбу. После фейерверка замечательных кинотрюков Поланский, как бы играючи, закончил свой фильм эффектным финалом. В вихре вьюги мчатся по заснеженным Карпатам сани. Старик-ученый хлещет лошадей, увозящих подальше от замка молодого коллегу и спасенную красотку. Но за его спиной происходит немая сцена: улыбка девушки превращается в звериный оскал и она впивается смертельным поцелуем в шею своего возлюбленного-спасителя. Отныне они оба вампиры. «Профессор не знал, что он увозит с собой… Так вампиры завоевали весь мир» – не без иронии звучали последние закадровые слова «Бала вампиров». Но стоило ли шутить? … 8 августа 1969 года окна виллы в Беверли ХилАз, где жила чета Поланских, были празднично освещены. Беременная Шарон Тейт принимала в отсутствие мужа немногих избранных гостей: дочь «кофейного короля», известную владелицу сети салонов красоты, неофита-художника и оператора Фриковского, тоже, кстати, участника съемок «Бала вампиров». Светская болтовня, звон бокалов, споры об искусстве, музыка были звуковым фоном последних кадров «того» вечера…

То, что увидели люди, подъехавшие утром к вилле, с лихвой превосходило кровавые триллеры голливудских коллег Поланского. Один из гостей с простреленной грудью сидел за рулем машины. Фриковский и кто-то из женщин с проломленными черепами и колотыми ранениями лежали на лужайке. Но самое ужасное ожидало Поланского в доме. Шарон лежала на полу своей комнаты буквально искромсанная ножами. Светлый пушистый ковер насквозь промок от крови. Так что даже золотисто-рыжие ее волосы слиплись от пурпурной влаги и казались медными.

Убийство было совершено бандой Менсона, которая воспринимала своего предводителя как новоявленного Христа и Сатану в одном лице. Кровь с экрана как бы овеществилась, обрела теплоту и солоноватый привкус настоящей крови. Это странное смешение кино и жизни еще больше подчеркивалось тем дьявольским фактиком, что банда, как оказалось, проживала в так называемой долине Смерти на ранчо, специально построенном кинематографистами для какого-то боевика.

… Ах, тысячу раз был прав седовласый профессор Ван Хельсинг из романа Стокера, тот самый, которого пародийно скопировал Поланский в своей комедии ужасов. Потрясая худыми старческими руками, вооруженный извечным оружием против вампиров – облаткой причастия, ножом и колом, он убеждал своих друзей: «Вампир никуда не может войти первым: его должен кто-нибудь позвать. Но потом он уже приходит в дом, когда ему заблагорассудится… «

… Не будите вампира. Не прикасайтесь к тайне. Не нарушайте запрета. Но беда в том, что настоящие художники, как и дети, всегда делают то, чего нельзя…

Е.ТОДОРСКАЯ

20