Опасные гастроли (1969): материалы
РОССИЯ/ПАМЯТЬ
Тот же лес, тот же воздух и та же вода…
Уверен, что близость Марины Влади с Владимиром Высоцким, их супружество многое дало и ему, и ей. Марина скрасила жизнь большого художника, не могущею раскрыть все свои способности в тех условиях, в которых он находился.
На сочинском пляже, как всегда в ясную солнечную погоду, многолюдно. Выкупавшись, я сидел в шезлонге и читал газету. Вдруг кто-то окликнул:
– Господин Баскаков!
Я обернулся и с удивлением увидел улыбающуюся Марину Влади. За ней – Высоцкий и какой-то плотный, загорелый мужчина в морской форме.
Я расцеловался с Мариной, как со старой знакомой. Она бывала почти на всех Московских фестивалях, где я как директор этих смотров оказывал ей знаки внимания. Встречались мы и в Канне, и в Париже. Несколько раз мне приходилось устраивать двух ее сыновей от первого брака в пионерлагеря – Марине и особенно ее матери, аристократке, смолянке, хотелось, чтобы ребята пообщались с русскими сверстниками и заодно поупражнялись в языке и, конечно, отдохнули.
– Мы на минутку. Выкупаемся и уедем. Вы знакомы с Володей?
Я ответил, что знаком, но шапочно. – А это замечательный капитан Анатолий Горогуля. Он везет нас из Одессы в Сухуми и обратно на своей «Грузии». Нам очень нравится.
На пляже ходил фотограф, мы все снялись. Не знаю, есть ли это фото у Марины, а мне оно дорого – Высоцкий лежит на камнях, Марина и моя жена сидят в обнимку, я – слева от них.
Вечером мы пришли в просторную каюту капитана «Грузии». На столе какие-то заморские напитки, орешки, фрукты. Высоцкий пел.
Конечно, я и раньше слышал его записи, но вот так, рядом, в непринужденной обстановке – впервые. Высоцкий любил петь, ему нравился сам процесс. Это было даже не пение, а творчество, шлифовка того, что уже вылилось в острые стихотворные строки и разошлось по стране с невиданной, победоносной, всесокрушающей силой. Он чувствовал жизнь, его окружающую, быт этой межеумочной эпохи, ее рутину и контрасты. Аллегории были метки и общепонятны.
Месяца через два после сочинской встречи Высоцкий и Марина приехали к нам в подмосковный пансионат «Лесные дали» – они были у кого-то в гостях рядом, на Николиной горе. Мы гуляли по лесу и у реки. Высоцкий не пел, у него, очевидно, не было подходящего настроения, да и, конечно, считал неуместным (хотя гитара лежала в машине).
Прибыл к «начальству», чтобы его развлечь? Смешно. Невозможно. Человек гордый, ранимый, по-моему, очень серьезный. И совсем не было в нем позы, «актерства».
В тот день мы разговаривали о его работе в кино. Она, наконец, обрела какую-то разумную динамику. Это уже были не случайные роли. Пожалуй, все началось с «Вертикали». Я был в курсе привлечения Высоцкого к съемкам этого фильма. Сергей Тарасов, выпускник ВГИКа, считался моим помощником, потом ему надоела канцелярская деятельность, и он поступил на Высшие режиссерские курсы. Позже написал сценарий об альпинистах, а поставили картину дебютанты-вгиковцы Станислав Говорухин и Борис Дуров. Они-то и решили зазвать Высоцкого. Тогда это был акт смелости – впервые его песни прозвучали не за кадром. А потом, не без посредничества Говорухина, Владимир сыграл главную роль в дебюте Киры Муратовой «Короткие встречи». К сожалению, фильм не имел должного резонанса, пресса отнеслась к нему сдержанно. Появилась одна рецензия в «Искусстве кино», да и то кислая. Фильм шел не слишком заметно, хотя никаких административных запретов не имел.
46
Я спросил, почему он соглашается играть и в слабых картинах.
– Неужели вам симпатичны, например, «Опасные гастроли»?
– А вам этот фильм совсем не показался? – ответил вопросом на вопрос Высоцкий.
– Нет, мне нравятся песни. Но сам сюжет с революционерами, изображающими артистов, нелепыми жандармами…
– А мне было забавно сниматься в такой картине. Да и почему это не считать киноопереттой? Ведь в опереттах, как правило, все нелепо.
Высоцкий хотел играть и играть – ему нравилось кино. В какой-то степени, я думаю, актер начал тяготиться своим местом в театре – возникали ссоры с главным, некоторая напряженность в труппе. В ту пору он уже участвовал в работах видных режиссеров. У Иосифа Хейфица – фон Корен в экранизации чеховской «Дуэли», у Евгения Карелова в недооцененной картине «Служили два товарища», играл у Михаила Швейцера и Александра Митты, получил роль капитана Жеглова в сериале Станислава Говорухина «Место встречи изменить нельзя». Поговаривали, что в последнее время тяготел к режиссуре. Не успел…
С Мариной Влади я познакомился еще в 1963 году на Каннском фестивале. Впрочем, актриса была в Москве за четыре года до того вместе с первым мужем, актером и режиссером Робером Оссейном. Я еще не был директором Московского кинофестиваля и видел звезд из зрительного зала. Марина была кумиром публики. Только что с триумфом прошла «Колдунья», и девушки хотели быть похожими на юную дикарку, носили такие же прически. Французская актриса, да еще русская по происхождению, обвораживала загадочной улыбкой, оригинальной внешностью.
В Канн тогда мы привезли на конкурс «Оптимистическую трагедию». Картина получила один из призов фестиваля, его вручила Жанна Моро, сказав несколько подходящих к случаю слов. И Маргарита Володина, и Всеволод Санаев, и режиссер Самсон Самсонов, и оператор Владимир Монахов, и я в лучах прожекторов фестивального дворца приняли диплом и вернулись на свои места в первом ряду.
Главный приз – «Золотую пальмовую ветвь» присудили Лукино Висконти за фильм «Леопард» – на сцену вышел сам знаменитый режиссер, Клаудиа Кардинале, Ален Делон и Берт Ланкастер. А потом объявили приз за лучшую женскую роль, и из зала по лесенке поднялась Марина Влади.
Она снялась в «Пчеломатке» Марко Феррери – итальянского режиссера с репутацией разрушителя привычных догм и моральных табу. Марина играла молодую женщину, которая, как бы не замечая, так, между прочим, истощила и довела до смерти своего мужа (Уго Тоньяцци) неуемной лаской, сексуальными излишествами. Но актриса проводила рискованную роль в жестких эротических сценах как-то даже целомудренно.
Марина сошла со сцены и села рядом со мной.
Церемония закончилась. Мы встали, чтобы скорее направиться к выходу – в зале было жарко от обилия юпитеров.
Марина заговорила первой.
– Вы заместитель министра Владимир Баскаков? Мы не знакомились, хотя я была в Москве. Но вы ведь знаете, что я русская?
– Да, конечно, и нам приятно поздравить вас с наградой.
– Я, наверное, говорю не очень хорошо по-русски. Все-таки практика у меня не велика.
Действительно, тогда она говорила хотя и свободно, но с акцентом, даже вернее, не с акцентом, а с каким-то неуловимым певучим русско-французско-аристократическим произношением.
– Скоро в Москве фестиваль. Мы хотели бы видеть вас среди гостей. Мы направим приглашение.
– Постараюсь приехать. Я люблю Москву.
Следующие встречи проходили в первопрестольной, когда она была гостем и членом жюри фестиваля.
И снова в Канне – в бурный май 68-го, когда фестиваль был сорван бунтующей молодежью. Марина тогда пришла в холл, где обычно собиралась советская делегация, – радостная, возбужденная, в «демократическом» брючном костюме. Она с увлечением говорила о Годаре, Трюффо, Лелуше, поддержавших юных бунтарей. Я налил Марине немного водки в стакан, она бросила два кусочка льда, разрезала ножом лимон и выдавила сок. Мы тоже выпили – кто водки, кто вина, кто минеральной воды.
Но настроение у членов нашей делегации – режиссера Александра Зархи, актрис Татьяны Самойловой и Анастасии Вертинской – было неважное: фильм «Анна Каренина» на каннский экран не попал, поскольку мятежники уже захватили Дворец фестивалей и прекратили показ конкурсных картин.
Позже мне довелось видеть Марину во время съемок Сергеем Юткевичем «Сюжета для небольшого рассказа», в организации которого мне довелось принимать участие: были проблемы, связанные с оплатой гонорара французской актрисе. Марина прекрасно сыграла Лику Мизинову.
Тогда она уже была вместе с Высоцким, счастливая, помолодевшая. В Москву с ней приехали сыновья и мать.
Марина совсем юной девочкой начала сниматься в кино. Пятнадцати лет она уже исполнила главную роль в фильме Андре Кайята «Перед потопом», играла в других французских и итальянских фильмах. В Италии она дружила с режиссерами, в ту пору раскрывавшими свой талант, – Лукино Вискони, Джузеппе Де Сантисом, Карло Лидзани. Все они занимали «левую» позицию, были близки к компартии.
Марина специально отвезла Высоц-
48
кого в Рим и показала те места, где она в юные годы работала.
В 60-е Марина была одним из организаторов творческого кооператива, который поставил фильм из жизни французских рабочих «Время жить», – там она снялась в одной из главных ролей.
Словом, ее кинематографическая биография велика и многообразна. Она играла и в кино, и в театре, была знакома со многими интеллектуалами Европы. И, конечно, могла серьезно обогатить представления Высоцкого о мировом экране, европейском искусстве.
До знакомства с Мариной он не выезжал дальше Софии и Белграда, да и то вместе с театром. А теперь увидел Париж, Рим, Мюнхен, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Мексику…
Однако организовывать такие поездки было нелегко. Вышло так, что мне пришлось иметь определенное отношение к этой, кажущейся сегодня такой нелепой проблеме. Я возвращался с Каннского фестиваля и сделал однодневную остановку в Париже. Вечером, часов в десять, ко мне в гостиницу приехал представитель «Совэкспортфильма» и сказал, что меня хочет видеть посол. Мы сели в машину и через четверть часа были в старинном доме на улице Гренель, где помещалась резиденция посла. Тот проводил какое-то совещание в своем кабинете на первом этаже. Но когда я вошел, объявил перерыв, взял меня под руку, вывел в сад и предупредил, что разговор будет конфиденциальный. «Вы, конечно, знаете Марину Влади и Высоцкого». «Знаю». «Я хочу им помочь, облегчить их поездки в Париж». Затем он сделал паузу и добавил, что его беспокоит одно обстоятельство: если Высоцкий останется здесь, то будут неприятности. Я ответил – он не останется. Высоцкий хочет посмотреть мир, но привязан к родине, к театру, к кинематографу…
В ту пору вопрос об отъездах за рубеж стоял остро, каждый «прокол» грозил очень серьезными последствиями для тех, кто к этому причастен, потому вопрос меня не удивил. Посол выполнил обещание. Поездки для Высоцкого и Марины были облегчены.
Не думаю, что мои слова имели большое значение, но все-таки… Казалось бы, пустяк, нелепость. Сейчас кажется странным, почему человек не может свободно ездить к своей жене, а она – к мужу. Но тогда из таких пустяков и нелепостей складывалась жизнь.
Внешне казалось – у Высоцкого все в порядке. В театре, хотя у него здесь были и конфликты, и неудовлетворенность, он сыграл Гамлета и чеховского Лопахина, Хлопушу в есенинской поэме и Галилея в пьесе Брехта. В кинематографе завоевывал одну позицию за другой.
Но было и такое, что его мучило и унижало – невозможность печататься.
Неужели поэты с влиянием в литературных кругах не могли бы продвинуть, пусть не книгу (это было действительно тогда трудно), но цикл стихотворений в журнале, хотя бы в «Юности»? Ведь звучали же его стихи с экрана, и их слушали миллионы зрителей.
Но у него были и настоящие друзья. В молодости он сблизился с Леоном Кочаряном – ассистентом режиссера, а потом режиссером (я знал его). В квартире Кочаряна бывали и Тарковский, и Шукшин, и киносценарист Артур Макаров, и другие молодые литераторы, актеры, режиссеры.
Недавно мы узнали Высоцкого – прозаика и драматурга.
В кинематографе ему старались помогать, но, думаю, дар Высоцкого требовал большего к нему внимания.
Друг Высоцкого болгарский искусствовед Любен Георгиев в своей книге написал такие слова: «Сейчас Сергей Есенин и Владимир Высоцкий лежат недалеко друг от друга на Ваганьковском кладбище в Москве. Эта близость наводит нас на определенные сопоставления… Так же, как и Василий Шукшин, который тоже был сражен инфарктом в начале пятого десятилетия, Владимир Высоцкий является феноменом, который долго будет озадачивать исследователей социально-эстетической инфраструктуры нашего современного быта».
Не хочу делать сопоставления, измерять масштабы талантов. Но взаимосвязь здесь, конечно, имеется. Высоцкий умер «не дожив», «не допев». В расцвете сил и уникального дарования.
Владимир БАСКАКОВ
49
Добавить комментарий