Приключения Робин Гуда / The Adventures of Robin Hood (1938)

Богомолов Юрий. Пришествие со второй попытки // Экран. – 1991, № 18. – С. 29.

по диагонали

Ведет Юрий БОГОМОЛОВ

Пришествие со второй попытки

Для Фреда Астера нет ничего невозможного

Первая состоялась давно – в 17-м. Октябрь уж наступил, а железный занавес еще не опустился, и на отечественных экранах замелькали мужественные ковбои и писаные красавицы из голливудских лент. Не было недостатка и в мелодраматических персонажах.

Рыночные отношения оказались не вдруг преодоленными. Москва была не сразу «разрушена».

Щедрое предложение имело широкий спрос.

Американская деловитость, напористость, предприимчивость и все остальное, что сквозило в каждом жесте и Фэрбенкса, и Харта, и Микса, как ничто другое соответствовало амбициям тех, кто был ничем и кто надеялся стать кем-то.

В самых первых голливудских картинах была ощутима поэзия движения. Фильмы отличались динамикой всего сущего на экране – страсти и поступка. Поступок возвышался над сомнением. И это тоже импонировало тем, кто вышел строить и месть в сплошной лихорадке буден.

Что еще объединяло победившую в России революцию и победительных киногероев из Голливуда, так это неопределенность правовых норм складывающейся государственности – как на условном Диком Западе, так и в реальных обстоятельствах революционной стихии. Нормы и законы созревали и дозревали непосредственно по ходу действия и отождествлялись с тем или иным персонажем. И добродетельный шериф, и суровый комиссар в одинаковой мере являли собой источники законотворчества, одновременно вмещали в себя функции судебно-розыскные вкупе с репрессивными.

Словом, большевики, наверное, в чем-то и как-то при известном воображении могли войти в положение голливудских ковбоев, которым, в свою очередь, не чужды были некоторые из лозунгов профессиональных борцов за народное счастье.

Те и другие не поладили по вопросу о коллективизации. Ковбои остались принципиальными и непримиримыми единоличниками. Вообще все западные киногерои, даже социально нам близкие (как бродяга Чарли), оказались заклятыми индивидуалистами, в связи с чем и был опущен железный занавес. С того момента наши пути разошлись: те двинулись каждый сам по себе, полагаясь лишь на себя, а мы – строем, переходя в нужные моменты на парадный шаг…

Стало быть, в далекие двадцатые годы американское кино нам не пригодилось.

Следующая мимолетная встреча с ним носила почти нелегальный характер. Я имею в виду появление на наших экранах в первые послевоенные годы трофейных картин. В коммерческом отношении эта операция оказалась удачной – на дармовщинку прокатывали фильмы, собиравшие битком набитые залы. Но в идеологическом отношении то был подрыв и прокол.

Оборванец Тарзан, дитя джунглей и лучший друг мартышки Читы, предстал апологетом основных буржуазных ценностей – абстрактной человечности и истовой индивидуалистичности. Но на нас, тогдашних тимуровцев, он производил неизгладимое впечатление. И Тарзан, и Робин Гуд, и мститель из Эльдорадо, и гангстер из «Судьбы солдата в Америке» действовали на свой страх и риск, под личную ответственность.

«Личная ответственность» была самым большим сюрпризом. Мы не знали, что тимуровские подвиги и просто благородные жесты можно совершать неорганизованно, то есть не будучи членом хотя бы пионерской организации.

Тогдашнее свидание с типичным голливудским кинематографом оказалось недолгим и оттого особенно романтичным. Оно ведь состоялось еще до первой оттепели. Оно было едва ли не единственным светом в окошке в пору малокартинья, когда кинозритель жил визуальными впечатлениями от «Падения Берлина» и «Сказания о земле Сибирской». Такие фильмы, как «Серенада солнечной долины», или «Капитан армии свободы», или «Ярость», пробуждали, хотя бы ненадолго, совсем уж было забытые индивидуалистические инстинкты. И, конечно же, наши идеологические надсмотрщики были по-своему правы, когда прикрыли свет в окошке и отправили все трофейные ленты в спецфильмофонд. Человек, для которого господом Богом является Общее Собрание, не имел права водиться с человеком, полагающимся главным образом на самого себя. Возникала опасность ненаучного атеизма.

Тогда ковбой был для нас будто инопланетянин. Мы тянулись к нему, порой из чистого любопытства. Он интриговал, как сегодня занимают НЛО.

Неопознанные скачущие объекты манили и притягивали в силу не вполне сознаваемых мотивов.

Другое дело, когда они явились к нам сегодня.

Скачущие, стреляющие, а также поющие и танцующие «объекты» особенно часто возникают на наших домашних экранах с начала 1991 года. Произошло это по инициативе уволенного а августе Л. П. Кравченко с идеей достаточно прозрачной – отвлечь население от политических реалий, подводивших страну к военному перевороту.

Переворот, как известно, не удался, а наши встречи со старыми американскими лентами идут своим чередом.

Одна из последних – «Вторая попытка», картина с заурядным сюжетом и легендарным Фредом Астером, персонаж которого со второго захода добивается признания, благополучия и руки любимой девушки.

То, как он этого достигает, не кажется вполне безупречным с позиций нашей коллективистской морали. Он слишком часто поступает не по-товарищески со своим ближайшим приятелем. Впрочем, тот ему платит тем же. В борьбе за место под солнцем оба. ни минуты не колеблясь, при первом удобном случае ставят друг другу подножки, и нередко довольно подлые. Но при всем том в конечном счете исхитряются остаться закадычными друзьями.

Нам этого не понять при всем желании. Но, может быть, это произойдет помимо желания, когда мы поживем и поработаем в условиях бескомпромиссной личной конкуренции. Тем более что конечные результаты «американского образа жизни» для нас не только приемлемы, но и желанны. Желанны, в частности, не только «ихние» супермаркеты с супербилдингами, но и общительное искусство Гленна Миллера. мастерство Фреда Астера, фильмы Форда и Чаплина. Между тем и огня без дыма не бывает. А чуда – без чада.

Америка не вечный карнавал, как кажется издалека, но бесконечное состязание каждого с каждым. Там господствуют спортивный дух и правила игры. И особая спортивная этика. Правила нередко нарушаются – иногда нечаянно, иногда в азарте борьбы. Американские киногерои (будь то клерки или ковбои) – спортсмены, не жалеющие в клинче ни соперника, ни себя… А после драки не питают друг к другу иных чувств, кроме искренней приязни.

Вот и для героя Фреда Астера с приятелем жизнь – увлекательный спорт, от занятия которым они получают ни с чем не сравнимое удовольствие. И, между прочим, не случайно грубость и жестокость так часто входят в правила спортивных противоборств, культивируемых по ту сторону океана. Вспомним американский футбол, бейсбол или более нам знакомый канадский хоккей. Вспомним, что нищий бродяга Чарли бывает столь же коварен, как и толстосум-миллионер.

Конкуренция, оказывается, столь же великая школа индивидуализма, как профсоюзы – коммунизма.

Одну школу мы уже прошли, а в другую только поступаем.

И в качестве учебного пособия смотрим и пересматриваем старые американские картины.

29