Ребро Адама / Rebro Adama (1990)

Сашко К. Мама и Маша // Советский экран. – 1991, № 9. – С. 23.

Как мы в гости ходили

«Экран» пригласили в Центральный Дом кинематографистов. «Экран» с удовольствием принял приглашение и взял с собою в гости в ЦДК своих авторов и героев.

Поговорили о том о сем. Эльдар Рязанов, невзирая на простуду, рассказывал что-то смешное и даже читал вслух самого себя – статью собственного сочинения из журнала «Экран». Андрей Пылаев представлял нашу, уже известную читателям «Му-му». Вадим Добужский пародировал. Целой «командой» прямо из Кремля, с российского съезда народных депутатов, появились на сцене ЦДК представители Всероссийской телерадиокомпании. И какие – целое созвездие популярных телеведущих! – Александр Гурнов. Евгений Киселев, Виталий Максимов, Юрий Ростов, Светлана Сорокина, Владислав Флярковский…

Всем – спасибо! Жаль, что не нашел времени и возможности приехать молодой актер и начинающий режиссер Олег Фомин. И мы, и зрители ждали его, но он не удостоил…

Более эксцессов не было, и вечер, к удовольствию зрителей и гостей, прошел довольно славно.

Фото Ю. Федорова

С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!

В Киеве родился новый журнал о кино. Возможно, наш партнер. Возможно, конкурент. Но мы все равно ему рады. И шлем свой пламенный привет.

Киев, Саксаганского, 6, в редакцию журнала «Вавилон».

Братски обнимаем Тебя, дорогой Новорожденный, новая поросль славной семьи отечественных киножурналов! Ты вызван к жизни насущной потребностью. Сеять разумное. доброе, вечное – может ли быть благодарней задача? Нести свет знаний тому, кому и в самом деле кино кажется важнейшим из искусств, приобщать широкие массы к прекрасному, напоминать о высоком, уточнять главнейшие духовные ориентиры… Бог Тебе в помощь, как говорится! Пусть Ты не знал бы на этом гордом пути ни наших трудностей, ни ошибок, ни бурного воодушевления от пустяков, ни позорного и муторного отрезвления. Хорошую бы Тебе мужскую взыскательность, чтоб не кормили Тебя мякиной и не водили на поводке. Доброй Тебе, настоящей запальчивости, чтоб смело спорить и даже воевать с теми, кто. по-твоему, не помогает делу, в том числе почему бы и не с нами, ветеранами, латанными, подлеченными, завистливо равняющимися на молодежь…

Знал бы Ты, сколько будет еще доброхотов взять Тебя в руки, повертеть туда-сюда, настоять из самых лучших чувств на пошлости и подлости, а то и кулачком пристукнуть, ножкой топнуть, если Ты не поддашься на льстивые речи.

Запомни. Малыш, тут никаких новых рецептов не придумаешь – остается старый: неси свой крест и веруй. Только этот.

Не в самое легкое время появился Ты на свет. Тебе еще расскажут о перестройке – так вот. она идет под гору. Кто-то уверенный скомандовал на верхнем этаже: «Полный назад!» Скомандовал шепотом. Нас постепенно выправляют – правее, еще правее, еще чуть-чуть, – пока не станет поворот кругом. Большая Ложь подымает голову, не добитая нами, живучая. полезла из всех щелей. Радио, телевидение, газеты, будто по кнопочке Президента, перестали стыдиться вранья. Идет завинчивание гаек. Государство становится правовым – в оглядке на крепостное право. Да здравствует великий, могучий, обновленный Союз – тот же лагерь, только с человеческим лицом на колючих воротах. Чукча знает, чье это лицо.

Времена не выбирают, это так. Но суровое детство закаливает организм и душу. Поэтому только вперед! Становись поскорее на ноги! Мы очень на Тебя надеемся. Гуртом. говорят, хорошо батьку и бить.

Да пошлется Тебе удачливая, достойная судьба!

«ЭКРАН»

22

МАМА и МАША

Вот такое совпадение: Лариса Голубкина смотрела фильм «Ребро Адама», где одну из главных ролей сыграла ее дочь, в том же мосфильмовском кинозале, в котором когда-то смотрела впервые свою «Гусарскую балладу». По ее собственному признанию, ей тогда хотелось спрятаться куда-нибудь, а зал – даже с погашенными лампами – казался чересчур освещенным.

Семнадцатилетняя Маша Голубкина входит в кинематограф так же стремительно, как мама, но, пожалуй, несколько посмелее. Во всяком случае, на актерском фестивале «Созвездие» она никуда не пряталась – с удовольствием изображала кинозвезду, вела светские беседы, охотно давала интервью. Все это вовсе не означает, что для Маши все так уж ясно и безоблачно. Просто нынешние подростки независимее, «взрослее» своих сверстников тех далеких шестидесятых.

Предложение сняться в «Ребре Адама» поначалу было встречено Машей с недоверием. Проще говоря, она решила, что кто-то ее разыгрывает. И когда позвонили с «Мосфильма», и когда вынула из почтового ящика сценарий, и даже когда приехала на студию, все думала – разыгрывают. К фильму сейчас относится скептически: не понимает. почему ее ровесница-героиня решилась в 15 лет родить ребенка. Маша считает, что представительницы ее трезвомыслящего поколения в реальной жизни вряд ли на такое решились бы.

Маша – девушка самостоятельная и согласие на участие в картине давала сама, без совета с мамой. Впрочем, мама в этот момент была в отъезде, а когда вернулась, посмотрела кинопробы и уверенно подтвердила, соглашайся!

– У меня только одна тревога, – говорила мне о Маше Лариса Ивановна Голубкина. – Станет она актрисой или нет. лишь бы не появился цинизм, лишь бы не порушилось в душе что-то важное. главное. У Маши всегда была домашняя жизнь – бабушки, няньки. Если мы в Москве, то всегда дома были и завтрак, и обед, и ужин. Это в последние три с половиной года я как-то немножко «отпустила» дом. И все-таки стараюсь сохранять его таким, каким любил Андрей Александрович Миронов. Он вообще был очень домашним человеком, ценил уют. семейное тепло. Иногда мне кажется, что он может вдруг войти в квартиру и сказать: «А у вас беспорядок…» Вот это мое ощущение, что все, что я делаю в доме, делаю для него, мне кажется, и Маше передается…

Правда, Маша призналась мне, что в ее комнате порой царит творческий беспорядок.

– Как у обычной семнадцатилетней девушки?

– Нет, не как у обычной. Не у каждой девушки по комнате разбросаны этюдники и кисти.

– Что ты рисуешь?

– Когда что… Это просто для удовольствия. Так – широкий жест, развлечение для богатых. Не в том смысле, что я богатая, а просто рисовать – такое приятное развлечение. И интеллигентное…

Что касается сценического дебюта Маши, то он состоялся несколько лет назад. В «мамином» театре – Центральном театре Советской Армии – она играла в спектакле «Макбет»… сына леди Макдуф «Было смешно – и интересно, и почему-то весело. Там такая трагическая сцена, вроде бы умирать надо, а я смеюсь». Вот пока и весь сценический опыт.

Когда этот журнал придет к читателям. Маша Голубкина окончит школу. О будущем просила пока не распространяться. Что касается ее теперешней учебы, то дается она довольно легко. Маша признается, что до восьмого класса всех смешила на уроках – ощущала себя немножечко клоуном. Теперь стала серьезнее.

У них добрый старомосковский дом. хранящий традиции, приветливый к гостям. Это дом Андрея Миронова, дом. каждый обитатель которого известен и любим кинозрителями. Теперь вот узнали и Машу – в Смоленске ей вручили приз за лучший дебют.

Может быть, они еще сыграют когда-нибудь вместе – мама и Маша? Может быть, даже маму и дочку?..

К. САШКО

Фото Н. Гнисюка

23

Гербер Алла. Неужели это никогда не кончится?! // Советский экран. – 1991, № 11. – С. 6-7.

аукцион мнений

НЕУЖЕЛИ ЭТО НИКОГДА НЕ КОНЧИТСЯ?!

РЕБРО АДАМА

Жил рядом с нами такой замечательный человек – тонкий, мудрый и тихий.

У него был очень красивый тембр голоса, но говорил он тихо. Писал о масштабнейших вещах, о кровавых проблемах, но говорил о них со сдержанной интонацией. Тихо, словно самому себе, он пел бархатным баритоном и никогда не хотелось ему подпевать, потому что важно было его УСЛЫШАТЬ. «Все будет хорошо. – Анатолий Аграновский, перебирая струны гитары, грустно улыбался одними глазами – Зачем такие спешки?»

…Давно нет нашего любимого Учителя, но в трудные наши дни я всякий раз повторяю: «Все будет хорошо, все будет хорошо…» Тихая интонация и почти утерянное чувство надежды – вот чего нам больше всего не хватает в искусстве. И не победное, эйфорическое – все хорошо! – а мягкое, человечное – будет, ну обязательно что-нибудь хорошее да будет, а иначе, граждане-товарищи, как жить дальше?

Говорят, кино будет загублено рынком. Рынок – вещь нормальная. Рынок социалистическо-капиталистический гибрид с нечеловеческим лицом, но и от него нельзя отказываться. Беда в том. что кинорынок, на который рванули ремесленники с отечественным плохим товаром, – не рынок вовсе, а самая обыкновенная затрапезная барахолка, когда на подержанные подштанники наклеивается американский ярлык, а все остальное наше, советское – и дырки, и покрой. и несоответствие размерам… От того, что мы раздеваемся на экране (если бы того требовало художество. пусть бы вообще не одевались. хоть две серии подряд), от того, что неумело проходим на глазах у зрителя науку однополой любви ни свободы, ни раскованности не прибавилось. Напротив, все это с запахом трудового пота, с тяжелой одышкой, по-ученически старательно… Экран, забитый поделками, дискредитировал наше кино в глазах соотечественника. Лучше уж глянуть на «ихнюю» жизнь – по крайней мере без обмана. А про нас неужто никто нам больше не расскажет? И – чтоб без мата, но и без сиропа, без карикатур. но с юмором, без надрыва, но с чувством, без пафоса, но с любовью. во всяком случае, с нашей потребностью в ней неужели это невозможно?

А теперь я скажу самое, быть может, для некоторых неожиданное – такое кино у нас есть, и единственное, чего ему не хватает. так это зрителя. Если раньше в братскую могилу искусства кино попадали фильмы, приговоренные цензурой, то теперь расстрел массовый. и неизвестно, с кем судиться. Легче всего сейчас пропасть тем. у которых тихий голос, благородство интонации, грустная надежда. что все будет хорошо… Должна признаться, что я услышала такой голос и такую интонацию в фильме, где режиссер не повернут спиной к собственной картине, где вкус и стиль все сошлось и стало произведением негромким, не острым, не сокрушающим и разоблачающим. а тем самым, что когда-то называлось камерным и чего сейчас так не хватает. Это фильм «Ребро Адама» режиссера Вячеслава Криштофовича. всегда удивлявшего меня и вкусом, и тактом, и чувством слова, и уважением к актеру.

В его фильмах всегда почти чеховская интонация, мягкая недоговоренность и романсовая, как бы на втором плане, как бы в самом себе, печаль («Два гусара», «Володя большой и Володя маленький»).

И вот новая картина. И снова без публицистических реминисценции. Здесь другое, о чем с тупым упорством пишу и пишу, – как нам. женщинам, сегодня сохранить то. чем генетически, как часть человечества. владеем, должны владеть дом. семья, любовь?.. И как самим сохраниться, если многое из этих вечных ценностей утеряно? Если сами перестали быть женщинами в общепринятом смысле. Если мужчины наши, кастрированные партией, подстриженные под одну гребенку диктатурой пролетариата, когда один как все. и все как один, сегодня с большим трудом возвращаются к образу своему, а точнее, к его подобию. Инфантильные до старости и усталые с молодости, они лишают женщину возможности быть беззащитной. Инна Чурикова в роли Нины Елизаровны. одинокой матери взрослых дочек, пронесла через весь фильм, действие которого замыкается несколькими днями, типичную судьбу нашей женщины последней хранительницы домашнего очага, в котором уже нет огня. Но сколько в этой женщине скрытой силы и одновременно растерянности, сколько неутоленной потребности любить и таланта – любить! Рядом с прикованной к постели матерью (поразительно, как удалось Елене Богдановой, не сказав ни слова, передать властный, непримиримый характер этой старухи, по судьбе и по сути своей – неистребимой комиссарши). Нина Елизаровна в исполнении Чуриковой каждую секунду изысканно интеллигентна.

Когда-то я назвала одну свою беседу с Чуриковой – «Королева и очередь». В фильме Криштофовича Инне удалось убедить нас. что можно с тяжелыми сумками, с пустым кошельком, с дочками, у которых все не ладится, с матерью, которой надо вовремя подать горшок и накормить из ложечки кашкой. не увидев при этом в глазах ни благодарности, ни любви, оставаться королевой. Только один раз срывается она, когда тирания матери отнимает у нее ворованные секунды случайной, наспех притулившейся на узком диванчике любви. Годами собранная в кулак боль вырывается потоком жестких, но справедливых слов.

Но вдруг она слышит себя и теряется от собственной грубости.

И опять она королева, а ведь только что была измученной, разъяренной, из московской коммуналки, бабой. Как же все это выдержать, когда на работе изо дня в день ложь (гид в музее революции). Когда дома вроде бы ничто не принадлежит тебе – ни время, ни комната. ни собственные дочери – и они попали в капкан хамства и жлобства любви по-советски – быстрой, заемной, на чужой койке, в чужой квартире, когда не любят, а «трахаются», когда не свидание, а «пересып». Но и дочки воспитаны их матерью. И какой бы сверхсовременной по языку и повадкам ни была младшая Настена (ах, какой дебют Маши Голубкиной!), и какой, наоборот, несовременной, точно сошедшей со страниц тургеневских романов, ни казалась старшая Лидочка (опять же прекрасная роль Светланы Рябовой), они выстоят, потому что в них есть то, что и в Нине Елизаровне – порядочность, чистота и благородство.

Картина чем-то напоминает пьесы Чехова, да и снята она нашим оператором-волшебником Павлом Лебешевым в прозрачном свете вишневого сада, хотя действие разворачивается в тесной типовой квартире. Но в ней. в этой квартире. – неуловимый дух чеховской атмосферы, а все. что на улице, кажется, таит в себе мрак и духоту барака. Там. на улице, точно нечем дышать, а в доме, их доме, свежесть и простор усадьбы, о которой совсем чеховские метания и томления, тоска по другой жизни

В какой-то момент герои фильма собираются все вместе. Они разъединены, разобщены, но есть нечто, что сильнее их социальной и человеческой разобщенности, что не дает им разбежаться, и. по-видимому. еще не раз соберет за одним столом. Это нечто – любовь всех, и дочерей, и бывших мужей к Нине Елизаровне, с которой не страшно. Слаб Александр Наумович. отец Настеньки, которого Игорь Кваша сыграл с филигранным мастерством. Слаб бывший красавец, хозяин нашей жизни, но никогда не своей – человек с лицом вечного ответственного работника – отец старшей дочери Лидочки (Браво Ростиславу Янковскому!) Но вот робкий и неумелый, до смешного провинциальный Евгений Анатольевич (поклон Андрею Толубееву) не слаб, потому как не-

6

сет в себе ту же устойчивую подлинность. что и героиня Чуриковой. И она это понимает – с ним тоже не страшно, с ним надежно. Все будет хорошо, думаем мы. когда появляется в нашей жизни хоть на минуты это редкое чувство надежности. И когда в финале три женщины, словно три сестры, склонившись над столом, тихо обсуждают. куда поставят кроватку будущего ребенка пятнадцатилетней Насти, – нам становится тепло и уютно в темном кинозале. Но у фильма есть еще один финал, совсем не такой оптимистический: старуха-комиссарша после того, как ее ударила по голове сорвавшаяся со шнура рында, встала и… пошла. Ошеломленные дочь и внучки увидели ее что-то напевающей в столовой. На этом, а не на идиллической ноте женского трио, кончается фильм. Так что же – все сначала?! Все возвращается на круги своя?! Неужто это никогда не кончится?!

Алла ГЕРБЕР

7