Сирано де Бержерак / Cyrano de Bergerac (1990)

Желтова Вера. Под солнцем Депардье // Экран. – 1993, № 5-6. – С. 24.

ПОД СОЛНЦЕМ ДЕПАРДЬЕ

Очень личные заметки

Вера ЖЕЛТОВА

Если быть буквоедом, то французское «Depardieiu» читается именно как «Депардье», хотя мы привыкли к иному. Ведь «дьё» по-французски «Бог». Я не видела первых его кинематографических опусов, но уже «Возвращение Мартена Герра», «Соседка», «Лулу», «Дантон», «Последнее метро» – это встреча с животной, магической силой, с вулканом в стадии ремиссии. Внутри актера клокочет магма, а может быть, и сера, но взгляд приобретает по временам ангельскую голубизну и пронзительность всеведения. Припомним, что сам он говорит о себе: «Я просто животное, которое кусается, если кто-либо пытается его клеймить». Определить – поставить клеймо. Так что не буду пытаться.

Его искренность пугает. Он, «первый актер Франции», не стесняется писать о том, что по-прежнему любит подворовывать: «Когда вижу красивую дверную ручку, не могу устоять. Это своего рода желание оставить о себе память. Обожаю пепельницы в больших отелях. Эти штуки сводят меня с ума. Подчас испытываю угрызения, когда случается стибрить что-либо у своих лучших друзей. Представьте. завтра я ужинаю в Елисейском дворце!..»

Он гордится своим неприкаянным детством в маленьком городке Шатору, приводами в полицейский участок и любовью пожилых проституток, пьяницей отцом и матерью, которая плакала от злости, рожая его на второй день Рождества в далеком 1948 году, не меньше, чем своей идеальной женой Элизабет, единственной и неповторимой на всю жизнь, научившей его читать, жить и играть, или своим сыном, которому он старается «не мешать жить», и своими замечательными виноградниками, куда он выбирается в любое свободное время, чтобы потом дать любимому анжуйскому вину поэтическое название «Моцарт» или «Сирано»…

Он слишком искренен, в ущерб правде говорит то, что чувствует в данный момент. Например, что никогда не играет в жизни, потому что слишком уважает людей. В то же время его жена Элизабет уверяет, что с каждой новой ролью Жерар меняется и она уже не знает, за какого Жерара вышла замуж больше двадцати лет тому назад.

Он врывается в роль, как в горящий дом, искренне сочувствуя тем актерам, которым нужно время, чтобы «войти в образ», и которые прекрасно существуют на экране благодаря технике и таланту, поскольку для него техника и талант – лишь дополнение к тому, что он понимает под словом «актер». Ему интересен не характер, а судьба. И он настолько увлекается, что она долго не отпускает его. Вспомним скандал после фильма «Уран», где Депардье играл горького пьяницу поэта, – тогда Жерар был оштрафован за управление автомобилем в весьма нетрезвом виде.

На съемках он подавляет режиссеров своим «прочтением образа» до такой степени, что они, даже самые крупные, вынуждены подчас подстраивать весь остальной фильм под могучую фигуру актера, поскольку его герой из реальной плоти и крови уже существует и действует так, как это присуще лишь ему одному. Вместе с тем он внимательно прислушивается ко всем замечаниям, исключая лишь те. что касаются его внешности. Когда Жан Поль Раппно (режиссер «Сирано де Бержерака») сказал ему: «До чего же ты толстый, Жерар!» – Жерар в ярости ответил: «А Сирано твердили, что у него длинный нос». И разбил руки в кровь, колотя ни в чем не повинный шкаф, когда мэтр позволил себе повторить замечание.

Он был толстым всегда (в тринадцать лет он весил уже 63 кг). И всегда чувствовал себя Сирано. Даже когда не умел говорить так красиво, как сейчас. «В каждом из нас живет Сирано. Но я борюсь с ним»,– замечает он лукаво.

Мне всего дважды удалось поговорить с ним. И то на бегу. Он не может ходить медленно и боится замкнутого пространства. Первый раз – солнечным фестивальным днем, когда он впервые посетил Москву и победил ее.

«Что вам больше всего нравится в Москве?» – спросила я, задыхаясь от галопа.

«Женщины», – улыбаясь, сказал он, не замедляя шага.

«Они вам еще не надоели?» – ехидно поинтересовалась я.

«И никогда не надоедят!» – восторженно ответил однолюб, заставив меня надолго запомнить ощущение пронзительного счастья от того, что я тоже женщина.

Пасмурным февральским вечером этого года в разгар высадки большого французского десанта на наш терпящий бедствие кинематографический российский корабль он пришел на пресс-конференцию в «Метрополь», кутаясь во что-то серое и бесформенное, с трудом напоминающее плащ. Окруженный сплетнями и почитателями, он явно проигрывал рядом с аристократическим Пьером Ришаром в театрально-черном элегантном пальто. Он был сонный и неласковый после встречи с нашим бывшим президентом, пытаясь изобразить из себя примерного мальчика, которому строго-настрого запретили громко разговаривать и вертеться по сторонам в присутствии взрослых. Был крайне серьезен и добросовестно отвечал на все вопросы, морщась от несовершенства перевода и мучаясь невозможностью говорить с нами на одном языке. Хулиган промелькнул в нем лишь на мгновение – когда (в который раз!) ему пришлось отвечать на вопрос об отношении к женщинам-партнершам:

«Самая лучшая женщина-партнерша – сидящий рядом Пьер Ришар!»

«Я пошутил»,– испуганно добавил он, почувствовав странноватую реакцию публики. А он всего лишь развивал собственный тезис о том, что кинематограф делает женщину мужественной, а мужчину – женственным.

Поговорить с кумиром удалось, лишь загнав его в угол в прямом смысле слова, мучительно отбиваясь от дышащих в затылок коллег. Три-четыре вопроса, заданные впопыхах, не принесли ни мне, ни интервьюируемому сколько-нибудь ощутимого удовлетворения.

Сначала я очень расстроилась. А потом поняла – все к лучшему. Потому что, сколько бы я ни пытала его, какие бы замечательно оригинальные или каверзные вопросы ни придумывала, я все равно не смогла бы пробиться к глубинам этого айсберга. именуемого Жераром Депардье.

Он так и остался бы для меня мучительной тайной.

24