Стальные магнолии / Steel Magnolias (1989)

Плахов А. «Чернуха» и чёрная дыра // Советский экран. – 1990, № 12. – С. 27.

Гамбургеровский счет

Рубрика, которую открывает «Советский экран», позволит поразмышлять на тему: советское кино во все более открытом и все более чуждом, загадочном мире.

А. Плахов

ПЛАХОВ Андрей Степанович. Родился в 1950 году. Окончил механико-математический факультет Львовского госуниверситета и киноведческий факультет ВГИКа. Кандидат искусствоведения. В 1987 году получил премию по критике СК СССР.

«ЧЕРНУХА» И ЧЕРНАЯ ДЫРА

Почему так получилось? Почему так получилось, что как только дал трещину железобетонный занавес, наш кинематограф оказался перед лицом реальности, почти столь же загадочной и проблематичной, как жизнь в космосе? Раньше мы существовали в Системе Прекрасной или безобразной, но Системе. Которой противостояла другая Система. Безобразная или прекрасная. С некоторых пор мы обитаем в Хаосе, среди осколков и пыли, оставшихся от вчерашних мифов.

Пресловутая «чернуха», хлынувшая на наши экраны, – проекция этого хаоса, бушующего и вокруг, и внутри нас. Такого не изобретала еще ни одна кинематография мира. Была черная волна в британском кино, живописавшая быт кухонь и прачечных. Было нашествие американских «неприкаянных». Была югославская черная серия, мрачные польские и венгерские гротески. Но такого не было – чтобы и кошмар коммунальных задворок, и проклятия истории, и жестокий, безрадостный секс, и агрессия очередей, и казарменно-тюремный скрежет стали фоном и смыслом всей экранной жизни. Плюс запоздалые всплески авангарда и андерграунда, плюс доморощенный сюрреализм, плюс неизжитый фрейдизм – есть перед чем встать в тупик западному зрителю, оставившему все подобные прелести в далеком историческом прошлом.

Но и для нас их кино – другая галактика Смотришь американский фильм «Стальные магнолии». Пять великолепных актрис разыгрывают целую симфонию милых женских отношений. Маленькие недоразумения. Маленькие выяснения. Ширли Мак-Лейн топнула ножкой, сделала «противную» гримасу. Больше ничего не происходит, все тонет в загородной зелени, в архитектуре аккуратных домиков, в обаятельной атмосфере совместных завтраков и ленчей. В промежутке можно сделать прическу. Обсудить перипетии вяло текущего романа. Драматический конфликт достигает кульминации, когда от смертельной болезни умирает самая молодая из героинь. Это рок, это откуда-то свалившаяся страшная несправедливость. В сущности, тоже недоразумение. Потому что ничто не должно мешать гражданам Американских Штатов быть молодыми, красивыми, богатыми, здоровыми. И жить вечно. Так и поступают оставшиеся четыре «стальные магнолии». Жизнь, которая недоступна нашему пониманию, продолжается.

Голливудская сказка? Да, о’кей, но возможна ли у нас такая? Думаю, что уже нет. И еще бог знает сколько – нет. У нас Тамара Александровна как попадает в больницу с каким-то несчастным перитонитом, так и не выходит из нее до самого конца фильма («Муж и дочь Тамары Александровны»), а в ее отсутствие делается такое… (См. два абзаца выше.)

Но вот произошло ожидаемое и все же непредвиденное.

Пока мы с пеной у рта спорили о пользе и вреде копродукций. о том, возвращаемся мы с их помощью в цивилизованный мир или распродаем по дешевке национальные таланты, спор приобрел уже не абстрактный, а жизненный характер. На последнем Каннском фестивале едва ли не в каждой программе шли фильмы наших режиссеров, сделанные – частично или полностью – на западные деньги.

Самым громким из этих фильмов стал, конечно, «Такси-блюз». И самое удивительное, что снят он не в Нью-Йорке, не в Тель-Авиве, не во французской деревушке, а в перестроечной Москве, которая, как засвидетельствовали критики в Канне, выглядит ночью словно Лас-Вегас.

Не обходится, конечно, без койтуса и, конечно, в еще одной неканонической позе – следующий шаг на пути прогресса после «Маленькой Веры». На самом деле, однако, сделан шаг посерьезнее. Фильм Пичула был «проглочен» Западом скорее бессознательно и столь же бессознательно был ему предложен. Произошло кви про кво: то, что у нас было трагедией рушащихся основ (морали, традиции, мифологии), у них воспринято как неореалистическая комедия, как забавная экзотика с эротическим ароматом.

То, что сделал Павел Лунгин в «Такси-блюз», куда более продумано и взвешено на весах мирового кинобизнеса. Да, нашу «чернуху» согласились на корню купить, как купили в свое время тот же неореализм. Но с одним условием. Нужно переменить освещение – чтобы черное стало чуть розоватым. Чтобы оно вызывало знакомые ностальгические ассоциации – с «Таксистом» Мартина Скорсезе, вообще с двадцатилетней давности американским кино. Странная, так и не состоявшаяся романтическая дружба двух социальных антагонистов способна оправдать и перебор «крутых» сцен, и не понятные никому, кроме нас, приколы и отсылки (к Кашпировскому, например), и еще многое, что, в сущности, ни уму, ни сердцу для загнивающего в своем процветании Запада.

Словом, сгодится все. что обладает знакомым непритязательным привкусом гамбургера. – и почти американский сюжет, и почти французская легкость режиссерской руки, и не в последнюю очередь наша родимая «чернуха». Только слегка очеловеченная.

Кстати, как перевести это понятие на международный язык? Так случилось, что я смотрел «Такси-блюз» с английскими субтитрами и обратил внимание на промелькнувший в фильме диалог «Чернуха какая-то», – произнес один из героев, демонстрируя ироническую степень авторского отстранения. А в титрах было написано: black hole, что означает буквально «черная дыра».

Лингвистическая разница существенна. Та тупиковая чернота, с которой мы давно свыклись, на которую взираем устало-обреченно, со стороны воспринимается как нечто противоестественное, пугающее своей операциональной чуждостью, холодным бесчеловечным космизмом. Чтобы переварить это, нужны оттенки более универсальных эмоций. И грусть. И нежность. И юмор, но не тотально «черный», а здоровый, «мужской», окрашенный сентиментальностью и сарказмом. Все эти качества и проявил Павел Лунгин, первым понявший, что никто, в отличие от нас, фаталистов, не жаждет провалиться в беспросветно черную дыру.

27