Судьба солдата в Америке (1939): материалы

Эйрамджан Анатолий. Уроки Эдди Бартлетта // Экран. – 1991, № 18. – С. 18-19.

УРОКИ ЭДДИ БАРТЛЕТА

Оригинальное название этого фильма «Бурные двадцатые годы». У нас же он назывался поучительно – «Судьба солдата в Америке». Действительно, плачевная судьба: вернувшись с первой мировой войны, солдат Эдди Бартлет оказался никому не нужным. В стране был введен «сухой закон», процветал подпольный бизнес, и Эдди был втянут в нелегальную торговлю спиртным, со временем превратился в профессионального гангстера, разбогател, а после отмены «сухого закона» разорился и в конце концов погиб от пули бывших дружков. Вот так вкратце выглядит сюжет этого фильма, очень далекого от проблем, которыми жила послевоенная наша страна. И вдруг этот фильм на фоне всеобщей разрухи становится экранным бестселлером. Его смотрят в среднем по 5–7–10 раз, а некоторые (признаюсь, и я в их числе) смотрели более 50! Музыка из фильма записывалась на «костях» – рентгеновской пленке (бытовых магнитофонов тогда не было), многие мои сверстники пытались одеваться «под Эдди Бартлета», а один мой приятель умудрился найти себе жену, как две капли воды похожую на очаровательную Присциллу Лейн, исполнительницу главной женской роли Джин Шерман. Фильм как бы стал паролем, визитной карточкой нашего поколения. «В моду входят танец «Шимми» и пулемет «Томми»,– говоришь своему ровеснику и слышишь в ответ: «Акции падают, и женские юбки катастрофически укорачиваются!» Опять же, что общего с нашей «той» жизнью: какие акции, какие «Шимми»?!

И все же решусь сделать такое предположение: этот фильм преподнес нам, имеющим школьно-ортодоксальное пионерское воспитание, суровые уроки житейской нравственности, порядочности, мужественности, благородства… Фильм про гангстера? Да!

Давайте вспомним, как Эдди Бартлет провожает Джин Шерман домой. Пришли они туда далеко за полночь, и он говорит Джин, что неплохо было бы, если б она оставила его у себя на ночь. И мы в свои 13 – 14 лет понимаем, что речь идет не просто о ночлеге. Неожиданно Эдди роняет что-то, раздается грохот. «Простите, я, наверное, разбудил вашу маму?» – говорит Эдди. «Моя мама умерла»,– говорит Джин. Эдди поражен. И нам уже ясно, почему вчерашняя школьница Джин танцует в кордебалете подозрительного заведения: надо зарабатывать на жизнь. Джин приглашает Эдди войти в дом, «Нет, уже поздно. Спокойной ночи!» – прощается Эдди. И мы, пацаны, которые еще и не были близки с женщиной, понимаем, что Эдди поступил как настоящий мужчина. И таких уроков Эдди преподнес нам в фильме множество: верности в дружбе, умения постоять за себя, бескомпромиссности с подлецами… Все это откладывалось у нас в подкорке, а тогда мы все же больше следили за сюжетом (теперь, став сценаристом, я понимаю, как безукоризненно сделан сценарий), еще и еще раз переживая за Эдди Бартлета. Его беззаветная любовь к Джин Шерман! Никто из нас не бросил бы в нее камень за то, что она не любила Эдди Бартлета. Ведь она честная, порядочная, наивная девушка, а Эдди хоть и отличный парень, а все-таки гангстер. Нет, не пара он ей! А вот Ллойд Харт, друг Эдди, за которого Джин вышла замуж, хоть вроде и честен, и порядочен, и принципиален, не был нам симпатичен. Ведь он тайком ухаживал за девушкой друга! И когда Эдди узнал об этом – другой гангстер изрешетил бы такого «друга» пулями, – так он мало того, что оставил их в покое, так еще и на смерть пошел ради Джин и Ллойда. А Панама Смит, верная подружка Эдди, «безголосая канарейка»?! Зная, что Джин ее соперница, тем не менее призывает Эдди помочь ей в беде. Кругом уроки, уроки, уроки… И когда в финале Эдди, отстреливаясь, не прячется в машину, где сидит Панама, а бежит

18

по безлюдной улице, мы понимаем, что по-другому он поступить не может: хоть и есть шанс спастись в машине, но подвергать опасности жизнь близкого человека он не может. И мы за все эти уроки на всю жизнь полюбили этого невысокого (ничего общего с теперешними киносуперменами), симпатичного, благородного и вроде бы обыкновенного человека, у нас на глазах ставшего героем.

Теперь мы знаем, что Эдди Бартлета сыграл Джеймс Кегни – звезда американского кино, а негодяя Джорджа – великий Хемфри Богарт. Кроме удивительно правдивых актеров, мастерского сюжета, был еще один компонент, который делал картину эпохальной,– музыка. В те годы, когда джаз у нас был запрещен, в этом фильме пели и танцевали под джаз. Теперь я знаю, что музыка в фильме очаровала всех нас не случайно: она вошла в разряд «эвергрин», то есть «вечнозеленой». И «Грустный беби», и «Это должна была быть ты» исполняли и исполняют многие выдающиеся певцы. Не случайно одна из книг В. Аксенова (человека нашего поколения) называется «В поисках грустного беби». Еще не читая книги, я не сомневался, что «грустный беби» – тот самый, из «Судьбы солдата».

У меня в домашней видеотеке имеется оригинал «Бурных двадцатых».

Рядом с ней я держу кассету с фильмом американского режиссера Эмми Хекерлинга под названием «Джонни Рисково». Это смешная, современная пародия на гангстерские фильмы сороковых годов, с цитатами то и дело из «Бурных двадцатых», а под конец фильма даже с кадрами из оригинала. Значит, не только нас поразил в свое время этот фильм, но и американских кинематографистов, если через столько лет вдохновил их на создание остроумной комедии. И, выходит, не только мы, долгое время лишенные возможности видеть мировое кино, но и наши более информированные коллеги помнят этот фильм. Значит, есть за что.

Анатолий ЭЙРАМДЖАН

19

Валуцкий Владимир. Спасибо товарищу Сталину… // Экран. – 1991, № 18. – С. 4.

Спасибо товарищу Сталину…

Есть все-таки доля смысла в словах, не раз хором произнесенных в пионерском возрасте: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». Я бы только уточнил: за наше счастливое кинематографическое детство.

Странное было время: с одной стороны, травят безродных космополитов, с другой стороны, в каждом кинотеатре, каждый день, за рубль (тот!) – такой иноземный подарок.

Тем не менее именно это послевоенное время подарило нам счастье поглядеть десятки иноземных картин. Чьих именно – мы не знали, национальность фильма скрывалась под вступительной надписью: «Этот фильм взят в качестве трофея после разгрома немецко-фашистских захватчиков в 1945 году». (Выучилось наизусть.) Других титров не было. Было только название, чаще всего тоже законспирированное. Были субтитры, видимо, для простоты изготовления – на черном фоне, закрывающем порой полкадра.

Сидя в темном зале «Зуевки» – клуба имени Зуева, моего самого близлежащего кинотеатра, вчитываясь в эти рябящие субтитры, я тогда и не подозревал, что гляжу не просто трофейный фильм, а шедевр американского кино, картину Ф. Капры, которая называется на самом деле «Мистер Дидс переезжает в большой город». И что идеологически уточненное название «Судьба солдата в Америке» тоже не соответствует настоящему – «Бурные двадцатые годы». Что «Путешествие будет опасным» – это псевдоним «Дилижанса» Д. Форда.

Но я догадывался, что смотрю хорошие фильмы.

Конечно, нам показывали не одни шедевры. Но разве не благодарны мы прокатчикам за четырехсерийный крик «Тарзана», от которого до сих пор ностальгически холодеет сердце? За «Петера» и за «Маленькую маму» с очаровательной Франческой Гааль. За «Тяжелые годы», скрывавшие за этим названием трогательного «Дэвида Копперфильда», которого так сроду бы никто не прочитал. За «Железную маску», за «Багдадского вора», за «Джунгли», благодаря которым мы узнали, что приключения в кино могут быть веселыми и совершенно не обязательно связаны с выявлением шпионов, диверсантов и прочих врагов народа.

В 1951 году, по примеру более интеллектуальных приятелей, я тоже взялся вести дневник, и он чудом сохранился.

И вот что интересно. Наряду с ужасом перед завтрашней контрольной по геометрии, наряду с телефонами таинственных Н. и В. в дневнике аккуратно фиксируются все посещения «Зуевки». И даже по свежему впечатлению дается краткая характеристика увиденному. Так, например: «Смотрел «Именем закона» (оказалось – «Отверженные»). Хорошая картина».

Или: «2-я серия «Тарзана» хороша, но еще более интересно, сколько стоял за билетами. Ужас!» Или: «Смотрел «Таинственный беглец». Ничего, но слишком похоже на «Мятежный корабль».

Есть, впрочем, и такая примечательная запись:

«Смотрел «Тараса Шевченко». Вообще все советское кино больше смахивает на какую-нибудь передачу вроде «Песню мира пой, молодежь».

В те годы я и мысли не имел посвятить себя кино. Я любил его потреблять, как и все мои ровесники, не более. Но оно было составляющей нашего детского быта. Оно – на восемьдесят процентов «трофейное» – существовало в жизни так же непреложно и естественно, как уроки, футбол, вечер танцев в женской школе. И, как выясняется, формировало вкус.

Не говорю уже о нетрофейных ленд-лизовских «Серенаде солнечной долины», «Джордже из Динки-джаза», о более поздних фильмах итальянского неореализма, о потрясающем «Риме, 11 часов».

Если бы не этот чудесный прорыв. не эта информационная роскошь с таким разбросом тем и жанров. не этот идеологический парадокс, суть которого лучше всего пояснят экономисты, что бы осталось на нашу долю? Это был период застоя и малокартинья. Тиражировались редкие, до скуки выверенные, запланированные киношедевры, вроде того же «Тараса Шевченко» (Глинки, Мусоргского, Павлова, Пирогова и т. д.). Парадные фильмы-концерты, тоскливые фильмы-спектакли. Не будь трофейного кино, эта продукция навсегда отбила бы – у меня, во всяком случае,– вкус к кинематографу. Как чуть было не отбила школа к литературе.

И если уж не товарищу Сталину, то спасибо за это кинопрокату и судьбе.

Владимир ВАЛУЦКИЙ

4