Тегеран-43 / Tegeran-43 / Teheran 43 (1981)

Макаров Ан. Ален Делон // Экран 80-81. – М.: Искусство, 1983. – С. 206-210.

Ален Делон

Ан. Макаров

Сначала одно личное наблюдение. На парижских улицах лет пятнадцать тому назад автору нередко встречались молодые люди, похожие на Алена Делона. Почему-то сразу сделалось понятно, что дело тут не в подражании только что взошедшей звезде, а в распространенности его (то есть Алена Делона) физического типа во Франции. Разумеется, красавцы с тонкими сосредоточенными лицами не попадались на каждом шагу, но нечто сразу узнаваемое, «делоновское» сквозило то и дело и в студенте, присевшем на субтильный гнутый стульчик в Люксембургском саду, и в солдате, снявшем с головы в вагоне метро берет с кожаным раздвоенным хвостиком, и в рабочем, который с французской обстоятельностью завтракал в уличном бистро, запивая проложенный ветчиной батон неизменным красным вином. Замечать, улавливать это внезапное сходство было и удивительно и приятно. Будто с кем-то из давних знакомых сталкивался на перекрестке.

Но вот странная вещь: эта самая типичность, распространенность внешнего облика знаменитого артиста в его стране не сообщали образам Делона, когда потом ты их видел на экране, ни малейшего признака народности. Проще говоря, интригуя тебя, приковывая к себе взор и мысли, овладевая на время твоим сознанием, эти образы не очаровывали тебя, не становились тебе лично близкими. Ты не отождествлял себя с ними, а это неизбежный почти эффект истинности актерского существования на экране. Между тобой, доверчивым зрителем, и героями Алена Делона постоянно ощущался некий зазор, несомненное отчуждение. Может быть, и по-прежнему весь секрет в том же личном восприятии?

Вот тут приходит на ум одно соображение, не связанное непосредственно с кинематографом. Замечали ли вы, что классическая французская литература в отличие от русской, скажем, не так уж часто настаивает на том, чтобы переживания героя вызывали в нас соответственные душевные движения, чтобы духовная его сущность отвечала нашему нравственному чувству. Растяньяк, Люсьен до Рюбампре, Жорж Дюруа, даже Жюльен Сорель в известном смысле – страстные, одаренные, честолюбивые молодые люди и при этом эгоцентричные до крайности, как-то органически вненравственные. Тут не о вульгарной бессовестности речь, не о грубом бессердечии, но о каком-то постоянном внутреннем холоде, закрытом сердце. О расчетливости, настолько убежденной и вдохновенной, что как бы даже оттененной подобной искренностью и способной вызвать уважение. Не

206

эту ли ветвь французской культурной традиции развивают герои Алена Делона?

Вспомним, как начинал он в фильмах Антониони, Клемана, Висконти. Как глубокие эти мастера уловили в красоте молодого актера поразительное отсутствие теплоты и лиризма, а в спортивной его подтянутости, в «десантной» тренированности угадали особую пренебрежительную элегантность манер, почти аристократическую свободу поведения. В картине Антониони «Затмение» Делон сыграл поистине героя новейшего буржуазного времени, молодого биржевого маклера, чья смелость и неиссякаемая энергия обескураживают бывалых волков бизнеса, человека всерьез одержимого и в одержимости этой прекрасного, если отключиться на секунду от предмета этой страсти, от цели такой отваги, от смысла данного вдохновения – от денег. Понятно, почему именно подобный актер понадобился социальному психологу Антониони: сдержанный даже в чувственном порыве, способный самим собой облагородить самую жестокую алчность и, облагородив, с особой достоверностью обнажить выжженность этой очарованной наживой души.

Чуть раньше Ален Делон снялся в фильме Рене Клемана «На ярком солнце», придав этой мастерски сделанной, однако же в меру банальной истории черты высокой драмы, напоминающей о героях Достоевского и Камю, о «человеке из подполья», снедаемом честолюбием, мучительной душевной изжогой. Что из того, что герой Делона в отличие от забитого петербургского чи-

207

новника силен и хорош собой, что за нужда, что не в углах Васильевского острова разворачивается действие, а под благословенным солнцем Италии, в прелестных ее приморских городах, – герой все равно унижен и оскорблен своим положением секретаря и приживалы при богатом бездельнике, положением тем более невыносимом, что хозяин относится к нему как к другу, – хороша дружба! Невыносима взаимная, счастливая любовь хозяина и прелестной, умной девушки, нестерпима великолепная непринужденность этих людей, какую разночинец, даже красивый, даже одаренный от природы, может лишь изображать, имитировать. Низкая душа исполняется великой страстью. Или, наоборот, топкая натура, способная на высокое чувство, охвачена мучительной завистью. И зависть эта реализуется с методическим хладнокровием, которым отмечен характер всех без исключения героев Делона. Корректный исполнительный секретарь, ни разу даже в угаре дружеской пирушки не переступивший грани, отделяющей господина от слуги, убивает своего хозяина. Но не для того, чтобы самоутвердиться, проверить, человек он или «тварь дрожащая», и уж не за тем, чтобы хотя бы в мыслях облагодетельствовать человечество, просто с расчетом завладеть хозяйским богатством и хозяйской возлюбленной, чтобы стать на хозяйское место. Тут уж знамение времени, иначе не скажешь. «Человек из подполья» бунтует не ради идеи, а для того, чтобы сделаться господином и самому потом унижать других. С какой методичностью бунтует, с какой изобретательной обстоятельностью!

Делон, как и многие замечательные актеры, предельно достоверен на экране. Но едва ли не впервые эта покоряющая, завораживающая достоверность экранного бытия служила не раскрытию мятущейся души, не моральному подвигу противоборства с миром, она убеждает нас в подлинности, в обыденности, почти в необходимости преступления. В том, что это наиболее целесообразный и верный вызов обществу, самый закономерный способ

208

личности осуществить себя. Подделывание документов, уничтожение улик, талантливое соблазнение чужой женщины – сколько раз будет Ален Делон заниматься этим на экране! Не заурядных уголовников изображая, но, так сказать, мыслящих преступников. Философов грабежа и налета, отлично воспитанных, читавших, может быть, и Сартра и Камю и в силу этой общей своей образованности и «возделанности», как говорят французы, более беспощадных, нежели обыкновенные бандиты.

У крупного киноактера, в каких бы разнообразных ролях ни приходилось ему сниматься, нередко выстраивается от фильма к фильму единая творческая тема, наверняка обнаруживается та самая пресловутая «дуда», в которую он и «дудит» всю свою жизнь. (По ней-то, между прочим, то есть по приверженности к одному психологическому типу, к одному типу вопросов художника чаще всего и узнают.) Что же Ален Делон? Какова его мелодия? Бунтари встречались среди его персонажей, классической французской традиции он тоже отдал дань, неприкаянность поколения, мужавшего между окончанием вьетнамской авантюры и началом «грязной войны» в Алжире, тоже отразилась в его работах. И все же истинным его героем чаще всего оказывался современный индивидуалист, бросивший вызов обществу лишь с целью занять в нем более благополучное место, человек с двойным дном и двойной моралью, вечный оппортунист, настолько дерзкий и азартный, что азарт этот зачастую его подводит.

209

герой до такой степени увлекается самой игрой, непосредственно гонкой за удачей, что подчас проносится мимо добычи, не в силах остановиться, покуда не догонит его пуля соперника или не остановит железная рука закона, пока не откажет на бегу, на пределе автомобильной скорости его сердце. В великолепном пробеге по улицам красивейших городов мира, по залам наимодернейших аэропортов и лестницам знаменитейших дворцов все отчетливее слышится одышка, короткая, с хрипотцой, с сердечным перебоем. И взгляд нетерпеливого победителя жизни время от времени настораживает предсмертной тоской.

Алену Делону, артисту счастливых данных удачника и спортсмена, себялюбца и супермена, в последнее время очень свойствен стал этот надрыв – он и на актерские возможности заставляет взглянуть по-новому и традиционную тему артиста углубляет и усложняет. Сквозь привычную маску красавца все чаше проступает постаревшее лицо думающего и страждущего человека. Ибо не просто об индивидуализме приходится теперь думать, но о крахе буржуазного индивидуализма. О тщете одиночки, взявшего на вооружение весь имморализм современного западного общества, об обреченности интеллектуального рыцаря, отчаянию которого все равно не превзойти жестокостей окружающего мира.

Делон большей частью снимается теперь в ролях полицейских и гангстеров, авантюристов и одиноких смельчаков. В одних лентах преследует он, в других преследуют его. Коммерческий кинематограф, как это уже случалось не раз, приручает и осваивает крупную актерскую индивидуальность. И опять же, как это часто бывает, истинная личность художника оказывается значительнее, крупнее и хитроумных обстоятельств сюжета и нехитрой его идейной концепции. Сама подлинность присутствия Делона на экране, аутентичность его существования в роли сообщают каждой его картине внезапную холодящую настораживающую серьезность. Сквозь игру просвечивает жизнь во всей ее будничной беспощадности.

В большом политическом фильме А. Алова и В. Наумова «Тегеран-43» Ален Делон занят, по существу, лишь в нескольких эпизодах. Однако каждый проникнут той самой волнующей, беспокоящей подлинностью, о которой шла речь. Это свойство актерского дарования знаменитого француза наполнено здесь особым смыслом. Не с обычными гангстерами воюет на этот раз комиссар парижской полиции Фош, на свой страх и риск он бросил вызов подпольному клану международного фашизма. В этой необъявленной войне он гибнет как демократ, как защитник справедливости и свободы, гуманизма и обыкновенной человеческой порядочности. Сраженный пулей террориста, он падает на парижский булыжник, усыпанный желтыми ладонями каштанов, на тс самые святые камни, на которых вот так же умирали другие демократы, борцы и бойцы французских революций.

210