Видео-Асс Известия №36 за 1998

Подсадные лица

Валентин ЭШПАЙ

Поклонники (из числа интеллектуалов) бывшего гонконгского режиссера Джона By (ныне – голливудского неофита) в восторге от его творчества. Они видят в его фильмах ту самую свежую грубость, освежающую окостеневшие жанровые структуры, которую задолго до этого Жан-Люк Годар и другие критики из «Кайе дю синема» отмечали в лентах, скажем, брутального примитивиста Сэма Фуллера. Поэтому его фильмы нравятся таким людям, как Мартин Скорсезе и Квентин Тарантино, причем последний с удовольствием цитирует режиссера в своих картинах.

А недавно на экраны вышел триллер Джон By«Без лица».

Самым интересным, однако, является то, что так называемые «простые» зрители тоже любят By– в прокате его последние новинки имеют стабильно крупные сборы (например, «Сломанная стрела», выпущенная в 1997 году, к ноябрю дала более $ 70 млн.).

Очевидно, By действительно удалось перевести характерное дурашливое, если не сказать грубее, кинонасилие в духе Джеки Чана (а шире – в духе гонконгской киноиндустрии) на новый художественный уровень, и тем самым вспрыснуть некое количество свежей азиатской крови в застоявшуюся жанровую структуру голливудского боевика.

Его фирменным приемом стали съемки рапидом сцен насилия. Как только у By начинается «разбороч-ная» сцена, камера включается на повышенную скорость, и в течение достаточно продолжительного времени зритель может наблюдать вылет пули из дула пистолета, ее медленное движение через простран-

4

ство экрана и постепенное внедрение в человеческое тело. Впрочем, только к эстетизированному насилию творчество Джона By, к счастью, не сводится.

В триллере «Без лица» By модернизирует классический хичкоковский инвариант ошибочной идентификации, который тот с блеском использовал в «К северу через северо-

запад». На этот раз благодаря достижениям пластической хирургии главные действующие лица обмениваются своими лицами. И террорист Кастор Трой (Николас Кейдж) превращается в Шона Арчера – федерального агента (Джон Травольта).

Безумный Трой шесть лет назад пытался застрелить Арчера, но по случайности убил его сына. С тех пор Шон преследует негодяя, который на этот раз задумал истребить все население Лос-Анджелеса при помощи биологической бомбы. By внес нечто свежее в стандартный мотив, устроив гонки автомобиля с самолетом на взлетной полосе. Вломившись в ангар, лайнер взрывается, террорист – в коме. Однако пусковой механизм бомбы действует, время идет, и вот тут Шон решает временно использовать «лицо» Кастора с тем, чтобы выяснить у его сообщников местоположение адской машины.

Его отправляют в тюрьму, а перед тем пересаживают «срезанное» лицо лежащего без сознания Троя. «Расслабься, он репа» – говорит один из докторов, гася сигарету о тело бандита. Вся линия пластической хирургии, конечно, является чистой фантастикой, впрочем, вполне органично вписывающейся в стиль By. Другой фантастический элемент – тюрьма особого режима расположена в океане на заброшенной нефтяной платформе, причем мы узнаем об этом только, когда Арчеру/Трою удается выбраться на поверхность. В тюрьме он должен наладить контакт с братом Троя – безумным хакером-взрывником (хорошая актерская работа Алессандро Ниволы).

Тем временем настоящий Трой очнулся и заставил докторов «пришить» ему лицо Арчера. После чего уничтожает всех сотрудников, знавших об операции, и занимает место Шона в полиции и в постели его жены (в последнее поверить трудновато, ведь жена должна бы узнавать мужа не только по улыбке). Понятное дело, весь отдел по борьбе с терроризмом переключается на поиски своего настоящего начальника – сбежавшего из морской тюрьмы Шона под личиной Троя.

В конце концов все проясняется, и после долгих мытарств физиономии находят своих хозяев. Но перед тем в единоборстве Шона и Троя есть несколько эпизодов, заслуживающих внимания не только головокружительными трюками (погоня на катерах, один из которых взлетает в воздух и пропиливает по оси полицейский корабль), но и претендующей на высокую философию идеей симметрии добра и зла (жизненные перипетии главных героев зеркальны, как негатив и позитив).

Оригинально то, как нервный Кейдж играет уравновешенного Травольту, а спокойный Травольта – дерганого Кейджа.

Сама по себе удачная находка обрела отличных интерпретаторов. Актеры не просто обмениваются ролями – они обмениваются стилями.

Это, пожалуй, лучшая работа Травольты со времен «Криминального чтива», а для Кейджа вторая подряд удача в сезоне (после «Тюремного самолета»). В очередной раз прекрасно показывает себя Джина Гершон («Связь», «Стриптизерши»).

Надо признать, Джону By удалось доказать, что «экшн» не обязательно должен быть плоским и глупым и что сложная драматическая структура не обязательно отпугивает массового зрителя. Это особенно отрадно на фоне нашпигованных «экшнами» дорогих картин этого лета типа «Скорости-2» или «Бэтмена и Робина». Самые сильные моменты, хотя и не выводят триллер за рамки жанра, делают его весьма ярким событием сезона.

5

Джон Травольта, вернрувшийся из забвения Можно ли дважды войти в одну и ту же реку славы? Никоим образом не оспаривая мнение мудрецов, признаем все же, что некоторым счастливчикам это удается. И к их числу, бесспорно, принадлежит Джон Травольта, кумир молодежи конца 70-х – начала 80-х. Затем в его биографии были годы почти полного забвения, когда многим казалось, что все достижения этого актера остались в прошлом. И вдруг – новый неожиданный взлет на самую вершину киноолимпа.

6

Сейчас гонорары Травольты исчисляются в миллионах долларов, и ангажировать его почитает за честь любой режиссер.

Этому видному парню, в родословной которого перемешались итальянская и ирландская кровь, суждено было сыграть особую роль в американском кино, куда он пришел из балета. Высокий, гибкий, длинноногий, он, казалось, специально создан для танца и начал профессиональную карьеру еще в шестнадцать лет – сначала в театрах Нью-Джерси (откуда родом), а затем на Бродвее. Его быстро заметили и пригласили на телевидение, где тот вкусил первый серьезный успех в мюзикле «Возвращайся назад, Котер» (1975). В этом же году Джон дебютировал в кино («Дождь дьявола»).

Но знаменитым его сделала роль главного героя в картине Д. Бэдэма «Лихорадка субботнего вечера» (1977). В ней, пожалуй, впервые Травольта доказал, что он не только хороший танцор, но великолепный драматический актер, не лишенный к тому же чувства юмора и самоиронии.

С конца 70-х на экране с завидной регулярностью стали появляться картины с его участием, и постепенно в сознании зрителей закрепился образ этого красивого голубоглазого парня с темными волосами и ослепительной улыбкой, к тому же умеющего замечательно танцевать.

Счастливым в жизни Джона стало решение Сильвестра Сталлоне пригласить его на главную роль в фильм «Оставаясь живым» (1983). Травольте удалось показать историю танцовщика, причем не только парадную сторону славы (аплодисменты, деньги), но и изнанку – тяжелый изнурительный каждодневный труд, пот, травмы и разочарования.

Последующие работы – и на телевидении, и в кино – в фильмах «Совершенный» (1985), «Эксперты» (1989), «Слышишь, кто-то говорит» (1993) – хотя и подтверждали его профессионализм, но не приносили особого удовлетворения.

Зато роль гангстера в ленте Квентина Тарантино «Криминальное чтиво» (1994), ставшей мировой сенсацией, была лучшим подарком Травольте к сорокалетию.

Он вновь порадовал зрителей своим искрометным талантом, снявшись в замечательном фильме Бэрри Зонненфелда «Достать коротышку» (1995), где в нужных пропорциях присутствуют триллер, боевик и комедия.

Теперь приглашения сниматься просто посыпались на Травольту.

7

Это и социальная фантазия «Бремя белого человека» (1995), и боевик «Сломанная стрела» (1996), и драма с элементами фантастики «Феномен» (1996), и комедия «Майкл» (1996), повествующая о приключениях архангела, прибывшего в «служебную командировку» в маленький провинциальный городок.

Словно обретя второе дыхание, заматеревший Травольта с азартом и удивительной легкостью исполняет роли самого разного плана. В его активе агент ФБР, готовый во имя поимки опасного террориста на все («Без лица», 1997), кандидат в президенты США («Основные цвета», выйдет в 1998 году) и другие. Уже

8

сейчас он заключил контракты на несколько новых работ. Эти фильмы обещают стать бестселлерами.

Что ж, познав забвение, он спешит наверстать упущенное, и в этом ему помогает семья – жена-актриса Келли Престон и четырехлетний сынишка, всегда сопровождающие отца семейства на съемках. Травольта хорошо знает цену богатству и славе. Фортуна была с ним и ласковой, и суровой. И живя сегодня, как Рокфеллер, удовлетворяя все свои капризы, владея тремя самолетами и несколькими виллами, увлекаясь гастрономическим изыскам и сайентологией, по сути он остается самим собой.

9

Второе явление Лолиты

Евгения Ильина

Америка сегодня перестала быть символом порока, который захлестнул было весь мир. Насытившиеся экологически чистыми и насквозь провитаминенными продуктами, с ног до головы промытые шампунями и гелями, изгнавшие даже намек на сигаретный дым из своих домов и офисов американцы пытаются сделать стерильным все пространство своего обитания.

Не приближаться к женщине-коллеге ближе чем на полметра, не оставаться с ней в помещении, если нет возможности держать дверь распахнутой. Приглашение отведать чашечку кофе после работы – это, конечно же, не что иное как самая грубая эротическая агрессия. Страна, из которой вырвалась и накрыла собой мир волна сексуальной революции, в ужасе содрогнулась при мысли о том, что может появиться на свет фильм о любви взрослого мужчины и несовершеннолетней девочки, почти ребенка.

Он появился. Набоков снова, в который уже раз, потряс сознание обывателя.

26

Две с половиной тысячи юных американок – блондинок и брюнеток, стриженых и с косичками, бледненьких и розовощеких, упитанных и худеньких, в меру невинных и в меру порочных – мечтали стать новой Лолитой. Удача выпала на долю 15-летней школьницы из Малибу Доминик Суэйн (на нашем экране ее можно увидеть в кровавом боевике Джона By«Без лица», где она сыграла дочку героя Травольты).

В «Лолите» Доминик делает все, что может, руководимая мастером эротических фантазий Эдрианом Лай-ном («9 1/2 недель» и «Роковое влечение», получившее семь номинаций на «Оскара») и замечательным англо-американским актером Джереми Айронсом, с симпатией отзывающийся о юной актрисе, которую считает «невероятно восприимчивой». Ее Лолита – миленькая и коварная, сексуальная и невинная, испорченная и непорочная. И очень-очень американская, как того и добивались авторы экранизации. Она весьма довольна собой и окружающими и преподает нехитрые уроки заокеанской жизни своему интеллектуальному европейскому другу, преподавателю французской литературы профессору Гумберту. Например, как тянуть жвачку и пускать жвачечные пузыри, как закидывать ноги куда попало, как носиться на машине по хайвэям. Недостатком является лишь то, что Лолита-Доминик тянет не то что на 12 набоковских или 14 лайновских, но на все 17 лет. Это хорошо развитая, зрелая девица, выглядящая много старше своего настоящего возраста.

Что касается Джереми Айронса, у него, в отличие от партнерши, конкурентов не было ни одного. Режиссер с самого начала хотел видеть в роли профессора только этого исполнителя с его европейским происхождением, интеллектом и внешностью, памятуя о ролях, в которых актер мог быть одновременно привлекательным и отталкивающим, мужественным и болезненным: гениальным танцовщиком («Нижинский»), офицером («Женщина французского лейтенанта»), героем шекспировских трагедий, меланхоликом у Шлендорфа («Любовь Свана»), гинекологом у Кроненберга («Вылитые копии»), полубезумным писателем у Содерберга («Кафка») или умирающим от СПИДа у Бертолуччи («Ускользающая красота»)…

Эдриан Лайн попал в точку. Лучшего профессора Гумберта не придумаешь – изысканный, элегантный, невероятно привлекательный для женщин, наделенный умом и воображением, сдержанный, но сжигаемый внутренним огнем, больной от незаживающей сердечной раны, нанесенной ему когда-то разлукой с первой любовью, девочкой Аннабел.

Самое прелестное в фильме, когда эти двое оказываются, наконец, вместе, избавившись от третьей лишней – жены Гумберта и мамаши Лолиты – в невнятном исполнении Мелани Гриффит, которая, по всей видимости, должна была создать образ жеманной, пошлой и безвкусной мещанки, претендующей быть тем, кем она не является, – молодой и хорошо воспитанной.

Менее всего профессор похож на коварного соблазнителя или похотливого развратника, в его глазах – радость, удивление, ведь он не только влюблен, но и через Лолиту открывает для себя множество прелестей жизни.

Пуританская Америка с самого начала раскрутки проекта (1995) устроила вселенский хай: как так – сексуальные отношения взрослого мужчины с несовершеннолетней! Лайн по этому поводу иронически заметил, что, отдай он бедную Лолиточку на съедение каннибалу, никто бы слова не промолвил – насчет насилия у штатовских ревнителей морали все в порядке. Да и зря они заранее так уж беспокоились, откровенных сцен здесь нет, а те две после того, чего зрители понавидались за последние годы, кажутся просто невинными детскими забавами…

27

Миф о Лолите

Марина Дроздова

Владимир Набоков всегда искусно кодировал свои произведения, защищая их от прямых прочтений, а заодно от кинематографических интерпретаций. Во всех его вещах присутствуют мерцающие эпизоды, бликующие персонажи, двусмысленные повороты интриг, таящие при попытке выявить их точное значение.

Искушенных читателей заинтриговало предположение, что «Лолита» – своего рода террористический акт в адрес примитивности жизненного уклада американского среднего класса и эквилибристическое издевательство над психоанализом.

Ленивый, неряшливый, комиксовый мир, пошло стандартизированные пространства школ, домов, гостиниц, мотелей – все это набоковские шаржи, виртуозное и вдохновенное издевательство над примитивностью как самого понятия «норма», так и над нормативными ценностями. Настоящей остается безутешная интонация повествования Гумберта Гумберта. И, кстати, в этой безутешности ключ к тому, почему при заданной неприличности истории, порок в ней выявляется вяло. Ибо вожделение печального отчима лишено какой-либо корысти и им самим воспринимается как самоубийственное. Это не удовлетворение социально неприемлемой страсти, а обреченная самопровокация, фаталь-

32

ная мечта сделать грезу реальностью. Впрочем, «Лолита» литературная и нимфетки, разбросанные по миру, не совсем одно и тоже – они похожи в том смысле, в каком современный миф соотносится с реальностью.

Оставим тех, для кого «Лолита» – юная мадам Бовари. Обратимся к тем, для кого выпущенная из набоковского сачка «нимфетка» оказывается символом волшебно недоступного идеала – ведь именно это превращает скандальный сюжет в облитое слезами повествование о бескорыстной и обреченной любви.

Вспомним, как Набоков, перевоплощаясь в Гумберта, с трогательной откровенностью описывает скептическое восприятие традиционной «женственности», неотъемлемым содержанием которой является корысть – и бытовая, основанная на буржуазной трактовке женщины как содержанки, и философская, претендующая на то, чтобы привести к схеме вопросы пола. А в понятии «нимфетка» сочетается бойскаутский бескомпромиссный мир подростка и божественное происхождение нимф, символизировавших в греческой мифологии живительные силы природы.

Однако в середине нашего века параллели с античными формами себя изжили – галантный восемнадцатый и буржуазный двадцатый создали в конце концов тот тип основательной, практичной женщины, который столь яростно разоблачает Гумберт. Считается, что для молодежи Западной Европы и Америки роман и героиня стали одними из первых знаков к тому, что пора развеивать викторианские условности, отменять иерархию «в постели», провозглашать в ней приоритет собственного мнения.

Внимательный читатель помнит, что идущий под откос Гумберт убивает Клэра Куильти (с которым сбежала его Ло), боясь того, что греза будет поставлена на поток вполне ординарного вожделения.

Обратим внимание на то, что эта история перекликается с более поздним произведением Набокова – «Адой», в котором «…чередою чарующих сцен разворачивается пылкий отроческий роман Вана и хорошенькой Ады», как, пародируя критика-графомана, пишет Набоков. Любопытно, что в «Аде» стиль описания подростковых соитий отличается от «совершеннолетних» иной стилистикой и лексикой, в результате чего ясно чувствуется разница между пронзительной тональностью юношеской любви и душещипательной взрослой. А текст изобилует игрой слов на тему «адского рая».

ЗАРЯ С ВОСТОКА

Дмитрий Салынский

Вы как хотите, а я-то думаю, что все дело в загадочной русской душе. Хотя Лолита и американка. Да ведь суть не в том, что она американка, а в том, что увидена глазами русского. Глазами человека, который видит душу человеческую там, где иные усматривают социальные отношения, психоанализ и прочие железобетонности.

Первую экранизацию романа Набокова «Лолита» не могли принять американцы, не могли принять французы. Не принимали и советские инстанции. Ровесникам моего сына, тинэйджерам, это, может быть, и неизвестно и не очень интересно, но я помню, как при советской власти сию книгу объявляли жуткой порнографией, что, впрочем, нашу публику того времени (50 – 60-х годов) не очень волновало, так как она и знать не знала, о чем речь: романа никто не читал. Солидарность советских держиморд от литературной критики с их заграничными коллегами объяснялась одним и тем же свойством: безразличием к душе. Ведь к «странностям любви» можно относиться по-разному. Например, кавалер Де Грие тоже отчаянно любил беспутную французскую Лолиту XVIII века – Манон Леско, но там, в романе Прево, страсть была понята как приключение. А приключение – это всегда преодоление какой-то материальной, в смысле – физической, вещественной – преграды. Манон ускользала, изменяла, Де Грие преследовал ее, вновь сходился с ней, и в конце концов в слезах похоронил на американском берегу, зарыв в землю дворянской своей шпагой. Гениальный финал. Суть той истории: преодоление. Суть набоковского варианта противоположна: что делать человеку, когда преодолевать нечего, когда он любит и любим, и счастлив в страсти, а жуть в том, что любит ребенка и любим ребенком, что и противоестественно, и аморально, но любовь чудовищным образом не хочет со всем этим считаться. Ситуация не романтическая, а уродливая, гротескная – но, опять-таки, что делать человеку со своей душой, если нет ему выхода из этой ситуации? Толстовский вопрос, из «Анны Карениной», из «Воскресения». Вопрос Достоевского. В «Преступлении и наказании» Свидригайлов, девицей попользовавшись, задумался – и «уехал в Америку», застрелился на мосту через канал. И вынырнул под именем Гумберт Гумберт, уже действительно в Америке. Набоков – продолжатель этой традиции, нашей, исконно-посконной, возросшей на вековой безысходности россиянина, когда ему только и оставалось, что в душе своей копаться, поскольку вещественно-материальная российская действительность никакому противодействию упорнейшим образом не поддавалась. Ситуация эта в его романе обострилась до карикатуры. Но не стала карикатурой лишь потому, что Набоков продолжил и другую традицию – поисков «сверхстиля», уже отчасти только русскую, от Серебряного века идущую, но еще более французскую, от Пруста, когда не стиль оформляет повествование, а само повествование рождается ради того, чтобы оправдать стиль. Ведь «Лолита» – шедевр не только по новизне и парадоксальности фабулы, но и прежде всего по языку, по стилю. И красота ситуации – при всей ее внешней дикости – выявляется в поразительном языке, каким она рассказана. Чтобы в этом убедиться, нужно, однако, книгу читать, а не кино смотреть. А всякие там идеи насчет психоаналитического восприятия Америки как юной страны – это сбоку.

Дмитрий САЛЫНСКИЙ

33

Кубрик – Набоков: сродство несовместимостей

С «Лолиты» тридцать пять лет назад началась кинематографическая карьера Набокова, которая теперь выглядит вполне счастливо сложившейся, – но был риск, что она не состоится вообще. Широкая публика воспринимала роман как провокацию и скандал. Знающие механику Голливуда уверенно предсказывали, как описанная история запретной страсти подвергнется переработке с целью предотвратить возмущение обывателей. Вопрос был в том, что останется от «Лолиты», когда ей придадут недостающую благопристойность.

Алексей ЗВЕРЕВ

Результат ожидался удручающим, тем более что экранизировать роман предстояло Стэнли Кубрику. До «Заводного апельсина» тогда еще было далеко, известность режиссера основывалась, главным образом, на «Спартаке». А это был типичный блокбастер с полным набором ходульных приемов, предусмотренных для мелодрам на пышном историческом фоне. Трудно представить что-нибудь более чужеродное тонкому, ироничному, психологическому повествованию Набокова. Скептики предсказывали провал, то есть еще одно подтверждение того, что настоящая литература Голливуду не по силам. Да и не нужна.

Они, однако, не учитывали, что сценарий написан самим Набоковым. Когда через двенадцать лет после фильма его текст опубликовали, выяснилось, что все отступления от литературной версии санкционированы самим автором. Это значило, что Набоков готов был на жертвы, чтобы увидеть свою книгу экранизированной. И что его несовместимость с Кубриком не самоочевидна.

Впрочем, продемонстрированное публике сродство и впрямь потребовало серьезных и, в общем-то, односторонних жертв. Впоследствии Набоков отзывался о фильме комплиментарно, но всячески избегал прямых сопоставлений с романом.

Там, где была эмоциональная и поэтическая сложность, возникли прямолинейность, целенаправленность, выпячивание, главным образом, экстравагантного сюжета, в котором доминантой становится болезненная страсть. О том, что иные смыслы, заложенные в романе, для Кубрика, по меньшей мере, второстепенны, ясно сказал уже пролог, задающий картине лишенную оттенков и переходов, а местами откровенно надрывную тональность. Г.Г., преследующий с пистолетом пьяного Куильти, крупным планом окурки в бокале, заваленная старьем квартира, пули, вонзающиеся в портрет прелестной юной женщины, – как все понятно и до чего упрощено. Словно бы дело и правда сводится к двум «треугольникам»!

Но есть и по-настоящему удавшаяся сцена с чтением стихов Эдгара По, кончающаяся тем, что книжка отброшена и Лолита кормит Г.Г., словно щенка, колбасой, запихивая ломтики ему в рот. Капитуляция перед инстинктом, отречение от культуры – очевидны. Чего стоит хотя бы разговор профессора с супругой о Боге, который он ведет, сидя на стульчаке, откуда переместится на смятую постель.

Аксессуары тривиальности в том или ином сочетании на протяжении всего фильма, накладываясь на откровенный мелодраматизм истолкования событий, создают впечатление, быть может, по-своему сильное, но уж во всяком случае не то, которым запоминается роман. Можно восхищаться точностью воссоздания среды, где развертываются события, – уродливыми фарфоровыми собаками на каминной полке, стандартными клумбами перед типовым домом (последний земной приют Лолиты, располневшей тетки с отвислым животом). Можно оценить старания Кубрика и его актеров в рамках конформистской версии сохранить хоть что-то от художественной дерзости, ошеломившей при своем появлении книги.

Легче всего объяснить случившееся с той первой экранизацией «Лолиты» особенностями кино, стирающего нюансировки и огрубляющего сюжет. Но ведь ничего подобного не произошло у того же Кубрика, когда он переносил на экран Берджесса, Теккерея… Там были найдены кинематографические уходы, сохранившие поэтику оригинала, не говоря о его содержательном объеме. Если этого нет в «Лолите», то не из-за творческих просчетов, а скорее все-таки ввиду незримого давления потенциальной аудитории с ее нормативным мышлением.

Роман Виктюк: Тело и тьма

«Лолита» в Театре Романа Виктюка по пьесе Эдварда Олби и телеверсия спектакля в программе Г.Скоробогатовой «Сенсации русского театра», реж. С.Виноградов.

«Читатель заметит, что пространственные понятия я заменяю понятиями времени. Более того: мне бы хотелось, чтобы он увидел эти пределы, 9-14, как зримые очертания (зеркалистые отмели, алеющие скалы) очарованного острова, на котором водятся эти мои нимфетки…» Острым чувством времени, одарившем несчастного Гумберта Гумберта его манией, а затем отпустившем ему недолгое украденное у судьбы блаженство, пронизана набоковская «Лолита». Дни, недели, числа, месяцы, годы, зафиксированные в больной памяти Г.Г., тщательно размеченные в его дневниках, «зацепившиеся» за далеко расположенные друг от друга городки и мотели, постепенно отнимают у юной нимфетки ее демоническое очарование и в то же время переводят сексуальную манию героя во всепоглощающую любовь.

В спектакле Виктюка времени нет вообще. Страдания щупленького как цыпленок человечка вынесены во вневременную, застывшую зону,пропитанную ароматом сладострастия и смерти. Среди металлических рам с натянутым на них полиэтиленом, под раскачивающимся на длинном проводе фонарем, рядом с клумбой восковых роз – ломкие, вычурно наряженные люди. Сомнамбулически выполняют они акробатические трюки, плавно двигаются, завороженные внутренней мелодией, управляющей каждым из них. Одинокие путники в ночи, волею всезнающего циничного Незнакомца, или, если хотите – Автора (С.Виноградов), вынесенные из тьмы на пятачок освещенного пространства, чтобы принять участие в публичной казни корчащейся, беззащитной души затравленного Г.Г., – маньяка и безумца, поэта, упивающийся собственной исповедью, получающего чувственное наслаждение от произносимых слов.

Слова – единственное, что имеет живую силу в этом холодном сконструированном мире. Они возбуждают, вдохновляют, возносят, и – убивают, уничтожают, распинают. Они пьянят, кружат, подчиняясь изысканному интонационному рисунку. Интонация – не просто стилевой акцент, она – художественная доминанта виктюковской «Лолиты». Интонация очерчивает энергетическое поле спектакля, окружая персонажей своеобразной аурой, дополняя главное – их осуществленность в собственном теле.

Тело для Виктюка – незыблемая константа эстетической реальности, некая самостоятельная ценность, с ним человеческое «я» находится в сложных отношениях всегда. «Телесные» мотивы вводятся режиссером в сюжет, на экспериментах с выразительными возможностями тела строятся мизансцены, тело включает в себя божественное и дьявольское, целомудренность и порочность, невесомость миража и тяжелую земную плоть.

Тело Гумберта Гумберта (Олег Исаев) – тюрьма для сжигающих его мозг желаний, а сам он – их несмирившийся их пленник, поплатившийся за то, что позволил себе непозволимое, и узнавший, что сладострастие и смерть – две стороны одной монеты, неразлучные как вдох и выдох. И смерть теперь рядом. Она в золотоволосой Лолите (в телеверсии – Л.Погорельская, в спектакле – Ирина Метлицкая, к сожалению, весной прошлого года покинувшая наш мир), кукольной диве в белой балетной пачке с загадочным рассеянноглубоким взглядом. Она в рыхлом, уютном ерничающем пересмешнике Куильти (Сергей Маковецкий). В Шарлотте (Валентина Талызина), тихо-властной, по-паучьи спокойно уверенной в своем праве на тело бедолаги Гумберта. В холодных глазах Незнакомца, то и дело презрительно вмешивающегося в чужие разговоры. И в никогда не живших роскошных цветах.

Тамара СЕРГЕЕВА

35

№ 4258: ХОЛОСТЫМИ НЕ СТРЕЛЯТЬ!

Эльдар Рязанов – мужчина необъятный: и в физических габаритах, и в масштабах творческих: более двух десятков кино-и телефильмов, большинство из которых стали шлягерами, множество документальных картин, полсотни авторских телевизионных программ, несчетное количество «Кинопанорам», четыре книги в прозе и одна в стихах, сценарии и пьесы… Звания, премии, награды – и тысячи благодарных писем от зрителей. И даже малая планета № 4258, открытая 1 сентября 1987 года, названа его именем.

99

Рязанов невероятно требователен и к себе, и к другим. Не терпит невежества, особенно в журналистах. Не любит пустых вопросов, разговор только по существу и по принципу: «холостыми не стрелять, патронов не жалеть!». Кстати, это фраза печально знаменитого генерала Трепова, сказанная перед расстрелом демонстрации 1905 года, и если вы, например, не знаете, кто такой Трепов, разговора с Рязановым не получится. Надо знать все, по крайней мере все то, что относится к теме беседы – это правило Рязанова, мастера телеинтервью со многими знаменитыми и порой весьма капризными особами…

Сам он в работе и в жизни следует именно этому. Живет в состоянии супернагрузок, умудряясь все делать одновременно. Кажется, что его день включает не 24 часа, а раза в три больше.

– Не тяжело, Эльдар Александрович? Ведь, извините за напоминание, вам недавно исполнилось 70 лет.

– Я работаю в полную силу, не привык халтурить и по-другому не умею. Все делаю с полной отдачей. Когда это совпадает с хорошим самочувствием и не мешают какие-то другие факторы – получается неплохо.

– На какой возраст вы себя ощущаете?

– Я живу с такой нагрузкой, что себя вообще не ощущаю. У меня не бывает ни секунды свободного времени. Каждый день, как лавина, наползают новые дела. Сейчас хочу объявить мораторий на поездки в Москву. (Э.А. живет в писательском поселке недалеко от Пахры. – Т.З.). Пока не получается, но попробую переломить ситуацию. Если я кому нужен, пусть сами приезжают ко мне. Невозможно стало ездить, каждая поездка связана с бесконечными пробками: три часа занимаюсь делами, а семь сижу в пробках. Хотел бы вообще не выезжать, но связан работой. Хотя Москву очень люблю.

– Последние семь лет вы работаете в телекомпании RENTV. Почему вы остановили свой выбор на ней?

– Это она меня выбрала, когда создавалась. И сначала я был там первым и единственным ведущим. Потом появились другие. У нас с Иреной Лесневской – президентом компании – одна группа крови. Нам нравятся и не нравятся примерно одни и те же люди, явления. У нас не бывает разногласий – ни идеологических, ни политических, ни морально-этических, ни общественных. Разумеется, могут быть вкусовые несовпадения, но это частности. И потом – я там делаю то, что хочу. Мои предложения, как правило, находят понимание и живой отклик у руководства компании. А это дорогого стоит, особенно для человека, который прожил в коммунистическом обществе и все время должен был любую тему, идею, заявку пробивать и доказывать ее право на существование. Кстати, у меня с RENTV нет никакого контракта, кроме устного.

– Вы сделали несметное количество авторских программ с отечественными и зарубежными знаменитостями. Как вам удается их разговорить?

– Ну, из наших – многие являются моими друзьями и мы получаем взаимное удовольствие от общения. А что касается иноземцев… Я ищу отмычку к каждому человеку. Перед разговором узнаю о нем все: в каких фильмах снимался, с какими режиссерами и партнерами работал, что любит есть, сколько у него было жен и почему он разводился, как звать его внука, почему он носит коричневые ботинки, из какого винограда делает свое вино и так далее. И вот когда я это все знаю – человек раскрывается и рассказывает мне такое, о чем сам не подозревал.

– Как же возможно все упомнить про каждого?

– Это большая нагрузка. К примеру, в Париже мы за 18 рабочих дней сняли 16 программ. Каждый день был новый персонаж. Я не помню Парижа – я там не жил, это была только работа. Особенно трудно было на съемках передачи «Княжеские посиделки», когда одновременно собрались 25 представителей графских и княжеских фамилий: Толстой, Воронцов-Дашков, Трубецкие, Чавчавадзе, Голицыны… За два часа я должен был рассказать об этих людях, которых видел впервые в жизни. Надо было помнить их имена и отчества, кто на ком женат… Хорошо, что я прилично знаю историю. Это меня спасло. Некоторым из них я рассказывал такие сведения про их предков, которых они сами не знали. Но это была адская работа.

Не мудрено, что на этих съемках случился конфуз. Удивительно, что только один. «Я рад приветствовать представителей славного рода Трубецких!» – обратился Рязанов к Голицыным. И повисла пауза. Но через три минуты все уже пили на брудершафт, играли на гитаре и пели песни.

– Как вам удается выходить на контакт с зарубежными звездами такого ранга, как Жан Марэ, Клод Лелуш, Пьер Ришар, Питер Устинов, Роман Поланский, Клаудия Кардинале, Анук Эмэ, Шарль Азнавур, Робер Оссейн, Марина Влади, и многими другими? К тому же известно, что они участвуют в съемках ваших программ бесплатно.

– Правда, ни один человек не попросил денег. А началось все, как обычно, благодаря случаю. Сначала я придумал серию передач о русских женах великих французов – художников, писателей, кинематографистов. Хотелось рассказать о русской женской экспансии во Франции, начиная с Ярославны. Начали работать – наладились какие-то отношения и связи. А потом мне нужно было освободить 9 месяцев для съемок фильма «Привет, дуралеи!». Но по договоренности с RENTV я должен был делать по две передачи в месяц. Возникла необходимость создать такой цикл, который бы поддерживал в зрителе постоянный интерес, и который можно было бы так снять, чтобы освободить себя для другой работы. Так появились «Парижские тайны» (первой была передача о Жане Маре, который снимался в одноименном фильме, отсюда и название цикла). Мы попросили Игоря Бортникова, тогдашнего представителя «Совэкспорт-фильм» в Париже, помочь нам в нашей затее, и он начал действовать. Кому-то из «клиентов» он про меня рассказывал правду, кому-то дико врал. В общем, не знаю, как он это сделал, но когда мы приехали, он устроил нам потогонную систему. Повторяю: за 18 дней – 16 программ! Страшно вспомнить.

– Эльдар Александрович, вы – всеобщий любимец. Но ведь бывают и исключения. Вас обижает чье-то негативное отношение к вашему творчеству?

– По-разному, поскольку здесь много нюансов… Конечно, хочется нравится и, к счастью, я этим не обижен, но все зависит от людей. Первый постулат свободы: каждый может думать, что хочет, делать, что хочет и жить, как хочет – но в рамках закона. Дальше все зависит от того, что это за человек. Бывает хвалебная публикация, от которой краснеешь и думаешь: «Хоть бы ее не было», потому что ее писал идиот. А бывает разносная статья, но написанная умным человеком, уважительно, из которой делаешь для себя какие-то выводы. Андрей Миронов любил повторять замечательную фразу. Когда ему кто-то говорил, к примеру: «Мне последний фильм Феллини что-то не понравился», он тут же отвечал: «Знаете, он о вас тоже неважного мнения». Я гораздо больше огорчаюсь, когда какую-то мою работу не видели. Обидно – работал, работал, а люди ее не посмотрели.

– Что из ваших многочисленных родов деятельности вам больше всего по душе?

– Мне все нравится. Вот этим летом у меня получился замечательный дебют: я научился коптить рыбу. Это тоже своего рода искусство. Копченый карп – самое вкусное, что существует на свете. И процесс приятен – на свежем воздухе сидишь у костра, да и физически работаешь, дровишки колешь. И хотя это, к сожалению, бывает очень редко, я горд от сознания, что овладел новой специальностью. Я человек любознательный и считаю, что учиться никогда не поздно и всегда полезно. Несмотря на то, что тебе… допустим, 197 лет.

Беседовала знающая не все, но многое Татьяна ЗАЙЦЕВА

100

Такого мы ещё не видели…

Александр Глебович Невзоров – журналист, телеведущий, а ныне и депутат Государственной думы. Скандальную известность получил благодаря авторской программе «600 секунд», выходившей в начале 90-х на ленинградском 5-м канале, в то время одном из самых смотрибельных и острых в России. Программу закрыли. В начале 1996 года Невзоров был приглашен на ОРТ, где несколько месяцев выходил в эфир с публицистическими программами «Дикое поле» и «Дни». Шквал критических откликов в прессе и в политических и телевизионных кругах побудил руководство ОРТ отказаться от услуг неуправляемого репортера. Более года о нем мало что было известно, кроме одного: Невзоров снимает художественный фильм в обстановке повышенной секретности.

И вот он, фильм, снят.

В России пока лишь немногие удостоились возможности посмотреть картину Невзорова «Чистилище», посвященную чеченской войне. Видеокассета-оригинал хранится в суперзасекреченном месте. Копий – це более двух, и Невзоров лично дает их посмотреть, кому хочет, тем, кто ни при каких обстоятельствах не допустит «утечки», то есть возможности сделать пиратскую копию. Тем не менее, как говорят, они уже появились…

120

КАК ЭТО СДЕЛАНО?

Автору этих строк в крайне узком кругу на закрытом просмотре довелось увидеть эту ленту продолжительностью почти два часа.

Много лет я писал о кино, изучал его. Отсмотрел не одну тысячу лент из отечественного и мирового репертуара. Но такого видеть не приходилось. И есть веские основания полагать, что «Чистилище» – уникальная работа в истории кино.

Представьте себе картину жестокого, кровавого побоища. В городских развалинах сражаются между собой два отряда. Вы в укрытии, из которого каким-то образом удается видеть в деталях почти все элементы и эпизоды боя и все слышать. И снимать скрытой камерой, чувствительным прибором записывать звуки: речь бойцов, автоматную стрельбу, стоны раненых…

С помощью документальной съемки такое не осуществимо.

Разве что один-два эпизода, дающие лишь некоторое представление о происходящем…

Невзорову удалось добиться почти полного эффекта присутствия зрителя при боевых действиях средствами не документального, а игрового кино. Видеоряд достигает степени не просто реализма, а гиперреализма, суперреализма, когда грань между художественным, режиссерским видением действительности и документальным ее воспроизведением смыта.

Вы скажете, что подобные ощущения возникали у вас не раз на лучших фильмах о войне. Приведете в пример работы замечательных советских режиссеров «ленинградской школы» Алексея Германа и Семена Арановича, конечно же вспомните потрясающие по достоверности эпизоды из лент «Апокалипсис сегодня» Френсиса Копполы или «Взвод» Оливера Стоуна…

Поверьте, самый искусно реставрированный, в кровавой достоверности воспроизведенный эпизод у Копполы или Стоуна покажется вам театрально-бутафорским в сравнении с потрясающим, чудовищным невзоровским натурализмом.

Как это сделано? Несколько приемов понятны, поддаются «расшифровке».

Прежде всего – сам метод съемки: не на кинопленку, а видеоспособом. Умышленный проигрыш в качестве изображения, в «картинке», в построении кадра. Но ощущение съемки «из укрытия», журналистского репортажа резко усиливается.

Звукоряд, фонограмма словно бы с браком. Порой слова персонажей заглушаются звуками боя. Грохот стрельбы из автоматов, гранатометов, танков слышен непрерывно все два часа, он становится естественным фоном, к нему привыкаешь, как привыкают сами бойцы.

121

Крутая русская матерщина (это вам не убогий американский fuck) во всем многообразии и изобилии сопровождает речь персонажей и довольно быстро начинает восприниматься как абсолютно органичный, неотъемлемый элемент солдатского лексикона. Что полностью соответствует грубой действительности.

Кроме трех профессиональных актеров, играющих (нет, точнее – воюющих) в качестве центральных персонажей, все люди на экране не имеют отношения к актерскому цеху.

Но кроме всего этого, по информации, просочившейся со съемочной площадки, Невзоров и его команда придумали несколько оригинальных трюков, пиротехнических и каскадерских приспособлений, еще более усиливающих эффект достоверности, сиюминутной подлинности происходящего.

ЧТО С ЭТИМ ДЕЛАТЬ?

Фабула картины весьма примитивна. Сюжет воспроизводит знаменитый бой за грозненскую горбольницу в канун нового, 1995, года. Тот самый страшный бой, на который российское командование обрекло молодых, необстрелянных ребят-новобранцев, когда им противостояли бывалые чеченские боевики, опытные афганские и прочие наемники, литовские снайперши…

Защитники больницы на грани полного истребления. Но к ним добирается маленькая группа спецназовцев, отчаянных и опытных профессионалов. Есть еще танк, чудом не уничтоженный боевиками. Есть полковник с вытекшим глазом, берущий на себя командование.

В полном согласии с историческими фактами, российские солдаты – герои фильма – сумели удержать здание. Боевики разгромлены. Идеологический (национально-патриотический пафос очевиден, хотя режиссёр явно старался его как-то сбалансировать.

Этот пафос не снимает относительная «гуманность» чеченских боевиков по сравнению с афганскими моджахедами, которым особое удовольствие доставляет отрезать пленным головы и гениталии, вспарывать животы. Его не приглушает страстная речь командира боевиков, который по рации в бешеном экстазе проклинает полковника и всех русских, пришедших на его родную землю с огнем и мечом. Этот пафос лишь подчеркнут композицией, драматургическим строем, в котором легко обнаруживается перекличка со многими советскими фильмами о Великой Отечественной войне: обескровленный отряд советских воинов-защитников (Брестской крепости, одесских катакомб, сталинградских окопов, безвестного городского дома и т. д.) выстоял в неравном бою и разбил врага.

Как сегодня «ляжет» такое произведение на процесс мирного урегулирования, установления цивилизованных отношений между Россией и Чечней, которая частью России себя не признает?

Невзоров еще со времени «600 секунд» приобрел известность человека, обожающего показывать окровавленные трупы, наимерзейшие последствия деятельности садистов и ублюдков. «Паталогоана-томические» репортажи и некоторые высказывания вызывали сомнение в его психическом здоровье. В недавнем интервью по поводу своего фильма он признается:

– Люблю войну безумно…. Каждая война была для меня колоссальным праздником. Я – репортер, и обязан любить крушения, катастрофы. Чем их больше, тем мне лучше. Это мой хлеб. Поэтому войну я должен видеть как репортер. Упиваться запахом говна, солярки…

– Это клиника, – замечает интервьюер.

– Клиника, – подтверждает Невзоров.

«Чистилище» – один из самых жутких фильмов, которые вообще появлялись на свет. Его сверхнатурализм заставляет даже людей с крепкими нервами время от времени отворачиваться от экрана. Окровавленные конечности, мешанина из человеческого мяса и костей, вой и стон, зрелище бесчисленных трупов, блевотина, слизь, грязь и матерщина – вот почти непрерывный аккомпанемент побоища.

Можно ли предлагать такое зрелище даже с предуведомлением о характере ленты? Можно ли официально распространять ее на видеокассетах?

Но возникает и другой вопрос: а искусство ли перед нами, или это нечто, холодно сконструированное циничным полупомешанным, злонамеренным, но умелым ремесленником, желающим ошарашить зрителей?

122

Никогда не принадлежал к числу поклонников Невзорова как политического персонажа или человеческого типажа. И сейчас, после просмотра, никакого заочного прилива теплых чувств к нему не испытал. Но как и большинство из узкого круга людей, посмотревших картину, вынужден признать: это потрясающее, мощное и несомненно талантливое произведение антивоенного киноискусства. И это бомба, сила заряда которой – социального, политического, нравственно-этического – очень велика. Впрочем, вопрос о том, где кончается искусство и начинается нечто иное, не снимает, наоборот – ставит перед нами упрямо и жестко. И субъективность ответа предопределена.

Показывать или не показывать?

Если да, то где, в котором часу, при каких условиях, с какой степенью политического риска и опасности для репутации соответствующего телеканала, видеопроизводителя.

Если не показывать, то кто возьмет на себя риск цензурирования, запрета, кто скажет такое «нет», которое не позволит приобрести и продемонстрировать невзоровский фильм коммерческим каналам, тому же НТВ, например.

Скорее всего, право «первой ночи», а, стало быть, и тяжкое бремя решения будет возложено на ОРТ, с которым Невзоров был связан до своего ухода в художественную режиссуру. И тем, кто это решение должен принять, сегодня не позавидуешь. Скандал вселенского масштаба неизбежен в любом случае. Последствия непредсказуемы. Ситуация тупиковая.

Будем ждать развития событий.

Сергей ДАНИЛОВ

К моменту сдачи этого номера журнала в типографию вопрос оставался открытым.

123

RUSSIAN COWBOY О РОЛИ НАЛИЧНОСТИ В ИСТОРИИ

«Единственное спасение наше – в золоте, в иностранном золоте! Надобно всыпать в нашу страну большие миллиарды франков, марок, фунтов, дабы хозяева золота в опасный момент встали на защиту его, вот как раз моя мысль!» – так устами Всеволода Шиловского в роли Захара Бердникова глаголит М. Горький в «Жизни Клима Самгина», которую экранизировал Виктор Титов. С экрана эта реплика звучит чуть иначе: «…встали на защиту его против всякой революции, вот моя мысль!».

136

Играющий тренер

Когда он был театральным актером, его не снимали. Хотя среди молодежи МХАТа Всеволод был весьма заметен – ему рукоплескали за Костылева в горьковском «На дне», и никто не мог поверить, что этого мерзкого старика играет 26-летний человек. Некоторые даже специально приходили в гримерную смотреть, как он меняет облик, готовясь к перевоплощению. А Алексей Грибов, один из столпов МХАТа, однажды так засмотрелся на игру Севы, что забыл свой текст.

После разделения театра Шиловский, в спектаклях которого свои последние, а может, и лучшие роли сыграли Михаил Яншин, Софья Пилявская, Алла Тарасова, Павел Массальский, из театра ушел.

В кино он играл персонажей нелепых и задиристых, часто невезучих, пьющих, врущих – как алкаш, приятель героя комедии «Влюблен по собственному желанию» или фатовый морячок, бывший ухажер героини «Военно-полевого романа», или сосед, безнадежно вздыхающий по «Любимой женщине механика Гаврилова». Показывал дельцов разного пошиба, оборотистых, норовящих кого-то обмишурить: коммивояжера в фантастической комедии «С роботами не шутят», подлого, трусливого Кадруса из «Узника замка Иф», забулдыгу, спекулирующего иконами («Аферисты»).

В так называемых отрицательных ролях Всеволод Шиловский весьма впечатляющ. Такие его герои, как директор в «Смиренном кладбище» (этакий маленький мафиози, держащий в ежовых рукавицах «гробокопателей»), двуличный полковник КГБ, когда-то завербовавший героиню «Высшего класса» или таксист, пытающийся стать сутенером вышедшей от безысходности на панель девчушки из «Я никуда тебя не отпущу», имеют страшную волчью хватку, хорошо изучили человеческую натуру, циничны и безжалостны.

Став режиссером (а первую работу – телесериал «День за днем» – он сделал еще в конце 60-х), Шиловский расширил и свой актерский диапазон. Отказавшись от характерных ролей, он освоил амплуа социального героя, к которому другие постановщики его не подпускали. В криминальной истории «Линия смерти» он сыграл наемного убийцу, «работающего» во имя очищения общества от «плохих» и «сытых». В детективе «Приговор» – прокурора одного из американских штатов, вынужденного бороться за свое честное имя. А в костюмной мелодраме «Избранник судьбы» по Бернарду Шоу сыграл Наполеона, о чем давно мечтал.

Впрочем, были у Шиловского, работающего в полярных жанрах от мелодрамы до политического триллера, и фильмы, где он не снимался: трогательные «Блуждающие звезды» по Шолом Алейхе-му, водевиль «Миллион в брачной корзине», напряженный «Кодекс бесчестия». Но в каждой ленте – замечательный актерский ансамбль. Что такое зрительский успех, он понял еще после сериала «День за днем», когда девушки на телевидении, читая письма, вызванные достоверной экранной историей, рыдали.

Петр ЧЕРНЯЕВ

У Всеволода Шиловского нет свободного времени.

– Вы много работаете?

– Да. Правда, здоровье уже надорвал, пришлось узнать, что такое реанимация, сердце забарахлило. Но постепенно прихожу в себя и начинаю осуществлять свои планы. Выпускаю спектакль в частной антрепризе. Затем буду снимать в компании замечательных режиссеров две серии с автономным сюжетом в многосерийке под общим названием «Курортный роман». Идет подготовка к двум триллерам – «Свидание с Америкой» и «Камикадзе» (рабочее название). А самое главное – собираюсь осуществить свою многолетнюю мечту – экранизировать «Царя Федора Иоанновича» Алексея Толстого. По крайней мере, как звучит одна из первых реплик пьесы, «на это дело крепко надеюсь я». Еще, конечно, сниматься буду, но это уже детали.

– Мечты мечтами, а как они осуществляются во времена, когда деньги больше чем когда-либо решают все?

– Снимая свои предыдущие фильмы, я убедился, что есть на Руси люди, которые верят в наше искусство, а в данном случае верят в меня. Я просто объясняю им, ради чего работаю. Видимо, у нас одна группа крови в ощущении России.

– Что вас сегодня больше всего волнует?

– Многое, но прежде всего я хочу знать, почему при реформах обязательно все должно рушиться: промышленность, сельское хозяйство, медицина, искусство… Ведь при всем маразме прежней системы мы же запускали спутники, космонавтов, ходячего робота. Кто-то все это делал, и занавес железный не был помехой! Да, я, конечно, помню, что совсем недавно у Малого театра была барахолка, где продавали чинарики в литровых банках – не было сигарет. Сейчас прилавки ломятся, всего навалом. Но вдруг мы поссоримся с господами с Запада и краник закроется – опять хоть шаром покати? Что означает такая реформа?

– У вас есть свой ответ?

– Этот вопрос к тем, кто нам пудрит мозги про разные пятьсот дней. А в это время одноногие инвалиды с протянутой рукой стоят посреди безумного движения. Ни в одной стране мира не увидеть такую картину. Да, и в Америке есть нищие, но они-то сами этого захотели, а не их сделали такими. Я много раз бывал в Соединенных Штатах и всегда безумно завидовал мальчикам, которые с гордостью за свою страну произносят: «Я – американец!». Они-то знают, эти мальчики, что если с ними что-то случится хоть в космосе, хоть у черта на рогах – вся страна придет на помощь. А у нас сотни тысяч людей понимают, что никто им не поможет – государству на них наплевать. Государству наплевать и на многое другое, взять, к примеру, искусство.

На гастролях за рубежом наши коллеги признавались, что умеют все, даже голыми ходить по сцене, только играть так, как мы, не могут. Даже Лоуренс Оливье и Пол Скофилд ждали, когда проснется гениальный Василий Александрович Орлов, чтобы с ним сфотографироваться! МХАТ был национальным утесом русского искусства, а государство наше разрешило разделить этот утес на им. Горького и им. Чехова. В следующем году МХАТу – сто лет, как же мы будем праздновать этот юбилей?

А кино? У нас ведь был и свой Голливуд, и свои звезды. Что же сделали

137

псевдодемократы на «великом» пятом съезде кинематографистов – они буквально в клочья разорвали наших старых мастеров, которые были гордостью нации. А что, простите, сегодня делает Ролан Быков, что он создает, кроме своего Фонда и фестивалей детского кино, на которых нечего показывать? Ничего, гребет под себя и спекулирует на детской теме. А какие у нас были сказки – «Морозко» – одна из лучших в мире!

За что мы только ругаем нашу молодежь – она впитывает то, что ей дают. С помощью телевизионного ящика можно спокойно конспектировать, как грабить, насиловать, убивать, что, собственно, дети и делают. А главной духовной пищей для молодых людей стали эстрадные звезды, причем в большинстве поющие плохо. А помните Утесова, Шульженко, Райкина – какие феноменальные актеры! Но и они в свое время были, как говориться, второй эшелон. А первый – поэзия, книги, за которыми мы гонялись, спектакли, фильмы и какие! Ребенок, которому сегодня двенадцать лет, в какой эстетике он вырос? А те, кому в 1985 году исполнилось пятнадцать, двадцать лет?

– Перестройка была нужна…

– А я спрашиваю – кому она была нужна? Вот на следующий год мне – шестьдесят лет. Мои спектакли во МХАТе шли десятилетиями. «День за днем» – пионер телевидения. С «Миллионом в брачной корзине» я был в Чернобыле вскоре после трагедии. «Кодекс бесчестия», «Линия смерти» – картины, на мой взгляд, скелетизирующие наше общество. Мелодрама «Блуждающие звезды». Я уже не говорю про свои роли, про общественную деятельность. И вот Народному артисту Шиловскому – шестьдесят и 330 тысяч рублей пенсион. Это какое же у нас государство, если даже в войну, а я хорошо помню то время, наши ведущие мастера театра и кино были в полном порядке и создавали великие фильмы с верой в победу. Какая колоссальная идеологическая машина работала на полные обороты!

Кроме разрухи, что сейчас у нас создается? Что вообще происходит, если мужчины плачут, а дети падают в голодные обмороки? А новое правительство по-новому руководит. В Америке тоже приходят и уходят президенты, но страна-то остается! А Клинтона – президента! – подумать только, как его трясут то за одно, то за другое. Обратную картину, хоть на секунду, можно у нас представить?

– Но в адрес Ельцина тоже раздается немало критики.

– Такая критика только воздух сотрясает. Сейчас можно писать про все, что угодно. Такие компроматы льют друг на друга. Но почему я, простой гражданин, должен знать про эту грязь дворцовых интриг, она мне не нужна. Я хочу верить, что в правительстве сидят умные люди, а не амебы или… Я задаюсь очень детским вопросом: как в одночасье могли возникнуть банки, крупные синдикаты; родиться супербогатые люди, которые скупили каналы телевидения? Откуда начальный капитал? И этот вопрос сидит внутри у всего народа.

– Чубайс обнародовал сумму своих доходов. Вас шокирует эта цифра?

– Если бы знал, где платят за лекции такие деньги, сам бы стал их читать. И вообще меня очень угнетает этот цинизм общения власти с народом. Но если мы сами все позволяем, значит стоим именно этого правительства.

– Митингующие под красными знаменами, по-вашему, правы?

– Единственная, колоссальная вина этих людей в том, что они открещиваются от сталинских репрессий. А делают они это по простой причине, я бы сказал, физиологической – самосохранения. Чаще всего эти пожилые люди – небольшого образования и интеллекта. Интеллигенты же тихо сидят, бывает, страшно смотреть, и в

138

мусорных ящиках копаются или… Или предают – за деньги, разумеется. Я. их тоже не обвиняю, знаю, что им жрать нечего, но – порицаю. А себе доставляю роскошь говорить то, что думаю. Многие считают, у Шиловского дурной характер, но я не борюсь за награды и ни под кого не подстраиваюсь, как это делают наши мастера на своих юбилеях – все места лижут правительству, ну просто противно.

– Как вам в СССР работалось и дышалось?

– Мне лично? Я что хотел, то и делал. А дальше еще больше бы работал. Но у нас в стране все решения принимаются в одночасье и спьяну, думать-то некому. Вот и резали по живому, дескать потом как-нибудь договоримся. А зачем договариваться, когда заранее, не выворачивая суставы, можно было все решить. А знаете, что бывает с кроликом, которого после клетки, где он провел несколько месяцев, вдруг выпускают на свободу? – инфаркт. Вот мы сейчас в обширном, я бы сказал, инфаркте.

– Но с демократией что-нибудь к лучшему у нас изменилось?

– Слово «демократия» забудьте. Она есть на Западе, да и то «в отдельно взятых странах». Демократия – это закон и один для всех! А какие у нас законы, если наша жизнь не принадлежит нам с вами – вдруг мы кому-то не понравимся, из-за ерунды уберут, и никто искать не будет. Государство не гарантирует даже жизнь! И живем мы все хуже и хуже, что будет завтра – не знаем, а заболеем – на какие деньги лечиться?

– В каком обществе мы живем?

– У нас общество без названия.

– А какой строй?

– Неизвестный.

– Куда же мы идем?

– Никто не знает. Счастлив буду, если кто-нибудь мне объяснит, а пока – не вытанцовывается.

– Кто конкретно во всем виноват?

– Россия настолько большая страна, что одному не под силу ее развалить. Вот, к примеру, был Сталин, а рядом – Бухарин, Троцкий, Тухачевский, Ворошилов, Киров… Они все были вожди. Так Сталин или они – кто виноват? Вместе, а породил эту систему Ленин, который в своем завещании ни про одного из них хорошего слова не написал. А то, что сегодня у нас происходит, даже системой назвать нельзя – маразм какой-то. По крайней мере, Черномырдины, Чубайсы и Немцовы – не главные, не они управляют страной…

– Вам приходилось общаться с людьми преступного мира?

– Конечно, это талантливые люди, жизнь заставляет их быть сообразительными, а иначе по стенке размажут. Вашу бы энергию, я им говорю, да в мирных целях. Но в конце концов они все ближе и ближе к государственным структурам и когда срастутся с ними, то станут самыми добропорядочными гражданами России. Вот в какой стране мы живем!

– Противостоять можно?

– Как? Дернешься – «пришьют», вот и все. Но единственное, в чем я уверен, что каждый из нас может иметь свою позицию и не предавать себя. Я всегда борюсь до последнего патрона – за единство МХАТа, например. А не получилось – ушел в никуда. Но Бог, а я человек верующий, после того как уничтожили уникальное произведение человечества МХАТ, дал мне вторую жизнь – в кинематографе. И я начал новый раунд.

– Несмотря на широкий диапазон ролей, вас считают актером криминального жанра, как вы думаете, почему?

– Это самые выгодные роли. А потом Станиславский, помните, говорил, что, играя доброго – ищи в нем злого, играя злого – ищи в нем доброго (играя русского – ищи в нем еврея, – переиначили мы летучее выражение). Действительно, я никогда не думаю о том, как буду выглядеть на экране. Я адвокат своей роли, и поэтому зрители видят во мне живого человека.

– В России есть люди, которые верят в вас, а в Америке, где вы сняли свой «Приговор», тоже есть такие?

– Знаете, великое дело – народная дипломатия, которая сближает совершенно чужих людей, и они начинают друг друга понимать. Американцы уважают тех, кто владеет ремеслом и знает, что делает. Они восхищались советским кинематографом, нашими артистами. Им нравилось, что фильм на американскую тему точно об их жизни. Они всячески помогали «русскому ковбою», так меня там называли, делать кино: все отдавали бесплатно. А какие они были гордые на премьере! Кстати, американцы искренне думали, что я очень богатый человек. Мне потребовалось много сил объяснить, что у нас все по-другому. Я скоро на всех углах буду кричать, что у меня пенсия 330 тысяч рублей!

– А что в таком случае делать миллионам наших сограждан?

– Это самая больная тема. Но я никогда не темню – я против уравниловки. Другое дело, что над народом издеваются – людям жрать нечего, но это – совсем другая государственная проблема. Она относится ко мне так же, как ко всем. Для воспитания этого же народа Шиловский вам нужен?! Ханжи упрекают меня в нескромности. А почему нет, если я уверен в себе! Бог так положил.

Беседовала Наталья МАЗУР

139

НЕУЛОВИМЫЕ ЗРИТЕЛИ

«Я люблю правдивые фильмы. Они жестоки, иногда даже слишком жестоки, но они открывают глаза на внешний мир. Если ты существуешь – живи, а запереться внутри себя и плевать на все – это не жизнь». Так писала четырнадцатилетняя Наташа Бочарова, родом из Курской губернии, юная поэтесса, прозаик и, кажется, несколько уже критик, в своем эссе о кинематографе во Всероссийском детском центре «Орленок», что находится на берегу Черного моря близ Туапсе и круглый год собирает сотни, тысячи мальчишек и девчонок из всех уголков России. В основном, это дети из провинции, не избалованные поездками на Канары, родительскими иномарками и обилием модной аппаратуры. Но, скорее всего, именно они и есть завтрашний день наш, о котором спорят, говорят и не верят в него.

И все же верить имеет смысл. Сужу об этом после того, как мне довелось неделю стать председателем детского жюри игровых фильмов в дни I Фестиваля визуальных искусств, проходившего в «Орленке» в конце минувшей осени.

Он был задуман в некотором роде как «проба пера»: новые места, новые люди, кинопремьеры, любимые юными телепрограммы, компьютерные игры. Занятия в «мастер-классе» проводили актеры, режиссеры, критики не по жестко отработанной схеме, а в живом, интенсивном диалоге.

Мы часто судим о сегодняшних подростках по шумным, сквернословящим группкам, стоящим по вечерам у станций метро. По газетным и журнальным публикациям, нередко не без удовольствия смакующих сюжеты из области детской преступности. По телепередачам, повествующим о жестокости младших. Но ведь это далеко не все те мальчики и девочки, которые вот-вот войдут во взрослую жизнь.

На самом деле этические проблемы серьезно интересуют наших ребят. Мы волновались перед показом новых картин. Какой будет, к примеру, реакция зрителей и детского жюри на трогательную, сентиментальную историю о богатой девочке – англичанке Саре Кру, в одночасье ставшей нищей, а потом все же вернувшейся к былому высокому статусу («Маленькая принцесса» Владимира Грамматикой)? Как воспримут жесткий, многомерный фильм француза Люка Бессона «Леон»? Или новую версию «Ромео и Джульетты», где режиссер Баз Лурман перенес действие в современность?

Опасения наши оказались напрасными. Взращенная вроде бы американскими боевиками, их российскими подражателями и примитивом сегодняшнего телеэкрана детвора как-то сразу все это отмела.

У нас в жюри усердно работал тринадцатилетний Леша Абрамов из Махачкалы. Он смело рассуждал о классицизме во французской литературе и повести Вольтера «Кандид», о невероятных голливудских спецэффектах, технике современных съемок и зарубежных композиционных конструкциях, проникающих в русские сказки, что Лешу совершенно не устраивало. Посмотрев у себя дома на пиратской кассете «Пятый элемент», он осудил авторов за поверхностный взгляд на будущее. Ребята отказывались принимать как данность жестокость, насилие, агрессию, хотя прекрасно сознают, что, к сожалению, таковы приметы наших дней.

Показывали в «Орленке» и сказки, в том числе новый американский хит «Доблестные воины», где борьба Добра и Зла персонифицирована в героев какой-то восточной легенды и экстраполирована в мир безумных спецэффектов, на которые так щедр Голливуд. Трюки зрителям нравились, но примитивность истории вызвала довольно насмешливый ропот. Симпатии в жанре сказочном были решительно отданы российско-китайской картине «Волшебный портрет» (Геннадий Васильев).

«Детское кино – это вечное счастье детства, – написала Лена Коханова из города Печоры. – А счастье детства везде творит свои чудеса». Причем чудес наши зрители ждали даже в самых реалистических лентах. Они радовались удачному завершению судьбы учителя Монье из «Опасной профессии» с любимым ими Жераром Депардье (увы, зарубежные звезды знакомы им куда лучше наших). Но было интересно наблюдать за итогом их суждений. При всей приверженности к справедливому Монье детей оскорбил сленг, господствовавший на экране, бесконечные кровавые разборки и взаимоотношения учителя с его подругами. Нет, эти дети совсем не пуритане, они знакомы с далеко не самыми светлыми сторонами нашего быта. Но муссирование таких сторон – этого они не хотели! Между прочим, отношение ко многим картинам нередко оказывалось схожим у старших и младших.

В том, как дети «Орленка» воспринимали фильмы, сказалась методика в их воспитании, исповедуемая местными педагогами: личность должна быть свободна, но свобода не должна причинять зло другим. И еще один знаменательный момент. Оргкомитет фестиваля решил наградить бесплатными путевками на отдых в следующем году самых одаренных и активных членов детского жюри, по два от каждого. Дети сами выбирали будущих счастливцев и относились к этому честно и достойно. У них есть свои стойкие нравственные критерии. И это относится не только к суждениям о кинематографе…

Эльга ЛЫНДИНА

182

Видео-Асс Известия, № 36 за 1998