Воры в законе / Vory v zakone (1988)

Иванова Наталья. Охота на табу // Искусство кино. – 1989, № 3. – С. 82-86.

Поиски жанра

Наталья Иванова

Охота на табу

На международной встрече творческой интеллигенции в Копенгагене в марте 1988 года Василий Аксенов с некоторой бравадой сказал, что наша культура, по его мнению, переживает замечательный период: от «социалистической казармы» мы уже ушли, а к «капиталистическому базару» не пришли. За абсолютную точность слов не ручаюсь, но их смысл был именно таков.

Мы с воодушевлением и энтузиазмом приветствовали идею перевода книгоизданий, кинематографа, театра на хозрасчет. Упивались мыслью об относительной – хотя бы относительной! – самостоятельности. И как-то забыли подумать о другой стороне медали – о коммерциализации искусства, естественно сопровождающей его «самостоятельность».

У них там, на Диком Западе, в Вашингтоне да на Голливудщине, есть миллиардеры, которым то ли некуда девать деньги, то ли не хочется платить налоги. И еще – хочется слыть покровителем искусств. Поэтому они предоставляют средства для развития некоммерческого искусства. И оно – худо ли, бедно – развивается.

В родных же палестинах о миллиардерах-меценатах пока не слышно, поэтому в роли такого «мецената» должно выступать общество. А пока этого нет, все идет четко: хозрасчет так хозрасчет. О последствиях идеи тотальной самоокупаемости мы пока не задумываемся. А зря.

Я много думала об этой проблеме в связи с проблемами публикаций в Москве писателей из республик. Не так уж весело раскупаются книги – вне зависимости от качества; если перейдем на коммерческую основу – вообще издавать прекратим. Нет спроса, и все тут. А поддержкой «малых» литератур, вниманием к ним пусть отличается… ну, уж не знаю, кто тогда рискнет. Ежели только какое западное издательство. Кстати, для них яркая национальная специфика – плюс, а не минус, как для нашего воспитанного в духе интернационализма читателя.

Пока что мы находимся в начальной стадии «рынка». Довольно специфической – в силу естественной его неблагоустроенности. И здесь вам, зрителю, как глупенькой Саломее, вынесут сегодня на блюде что угодно, хоть голову Иоанна Крестителя.

Хочешь тридцать седьмой год – будет тебе почти тридцать седьмой. Хочешь «красивую жизнь» – будет красивая жизнь. Газеты наперебой сообщают об отечественных мафиози – будут тебе и отечественные мафиози, тем более что «лев», как нам наконец объявили посредством «Литгазеты», уже «прыгнул».

Когда в отстреле львов участвует средней руки профессионал-сценарист – не жалко.

Но когда в первооснове – проза, да и отличная, – возникает довольно мучительное чувство, что все взяли да и «отредактировали». Адаптировали. Только не в старом, «застойном» стиле, а в новом. В расчете на привлечение свежего, «коммерциализированного» зрителя.

82

Проза Фазиля Искандера вроде бы проста для восприятия и интерпретации. Но попробуйте ее внятно проанализировать! Задача очень и очень нелегкая – сама пыталась (и продолжаю). Проза эта словно ускользает, протекает между пальцами аналитика. Вроде бы ясный, отчетливый сюжет – вспомним «Созвездие Козлотура», с которого и прочно утвердился в сознании читателя Искандер, – но осмельтесь свести его к сатире на хрущевские нововведения в области сельского хозяйства – ткань потускнеет, померкнет, игра лирики и смеха исчезнет.

В рассказах, по мотивам которых снята картина «Воры в законе», знаменитый смех Искандера неожиданно стал качественно другим, обрел мрачные оттенки. «Чегемская Кармен» и «Бармен Адгур», опубликованные в «Знамени» (1986, № 12), повествовали не только о коррумпированной действительности брежневского застоя, но и о драме исчезающей народной жизни. О том, что на месте полнокровной жизни, национальных обычаев остался фальшивый ритуал. О том, что экспансия бездуховности распространилась и на родной Чегем. Ведь оттуда родом – красавица, которая не слишком задумывается о нравственности, не прочь и наркотиками побаловаться, и провести время шикарно; и бармен, лихо отстреливающийся от группы милиционеров, нанятой для того, чтобы с ним расправиться. В то же время мы, читая новую прозу Искандера, почему-то испытывали не только отталкивающее чувство или неприязнь к героям, но и вдруг прорывающееся сочувствие, симпатию. Ибо официальная «нравственность» вокруг них была несравненно фальшивее и потому – отвратительнее.

Но сложную, неоднозначную, подлинно художественную и социально неравнодушную мысль Искандера кино превратило во вполне однозначный боевик.

Стереоскопическая реальность адаптирована в открытку. Глянцево-открыточное восприятие заявлено с первых же кадров: облитые солнцем снеговые вершины, нестерпимо яркая зелень листвы и травы, радостно пульсирующая плоть жизни. Летайте на Кавказ самолетами Аэрофлота! И вот – трагедия: «соблазнитель» (да какой уж это соблазнитель, ворчливо отмечаешь ты, если эта местная Кармен по имени Маргарита столь радостно ему отдается) убивает камнем старушку, случайно ставшую свидетельницей игривых развлечений юной внучки. Но эта трагедия отнюдь не изменяет открыточный стиль. Именно в его духе решены и дальнейшие эпизоды: ярко, отчетливо, плоско.

Маргарита (Н. Самохина) – на набережной; уверенна, беззастенчива, однозначна. Ничего «абхазского» в ней нет, как, впрочем, и во всех остальных героях фильма (маскарадная фигура отца Маргариты здесь ничего не меняет).

С одной стороны, вроде бы это и правильно – Зейнаб (так звали героиню рассказа «Чегемская Кармен») выбирает жизнь вне нации, теряет свою связь с домом. Но в фильме она не наделена ничем, кроме смазливой внешности и желания жить красиво. Бармен теряет и свою фантастическую лихость, и свою коррумпированность, становится «положительным героем». А главным героем-красавцем, героем-любовником, героем-страдальцем становится тот, кто в рассказах Искандера вообще не появлялся – местный «вор в законе» Артур, друг Маргариты. В фильме он представлен как Крестный Отец (только нашенский), действующий с невероятным размахом. Обитающий в белоснежном дворце, разъезжающий в белом костюме в белом «мерседесе». В. Гафт, снявшийся в этой роли, по-моему, пытался внести в фильм некоторую ироничность, что могло бы спасти ситуацию (как и 3. Гердт, с оттенком пародийности играющий адвоката), но до высот подлинной пародийности «боевика наоборот» фильм, увы, не поднялся.

По закону адаптации (а именно по этому пути последовали создатели фильма) глубина психологии, горечь авторской мысли подменяются нарастанием внешнего действия, нагнетанием событийности.

Чего здесь только нет! Приемы во дворце у Крестного Отца и его преследование другой мафией – во главе ее

83

стоит некто Рамзес, который на томно-ироничные увещевания Артура только скрежещет белыми зубами и пучит глаза; гонки на роскошных автомобилях – под колеса летит младенец из коляски, а мы, зрители, не дрогнем, потому что ведь открытка! – и дальше, дальше; а вот уже наручниками приковывают к водопроводной нити «конкурирующего» бандита, и он, чтобы спастись, сам отпиливает собственную кисть; тюремные нравы, психопаты-уголовники и благородный лейтенант милиции; рыдающая над его трупом вдова и совестливый бармен, решивший заявить в прокуратуру… А прокуратура-то давно куплена… Прокурор, со зловещей усмешкой в уголках губ отодвигающий в сторону папку, подготовленную благородным лейтенантом; наркоманы и проститутки, супружеская кровать и брачный танец, исполняемый Маргаритой, соблазнившей бедного, но честного молодого и красивого ученого (Б. Щербаков), обитающего почему-то в роскошных апартаментах.

Здесь и пытки раскаленным утюгом, и попытки удушения, и столкновение в пропасть, и наезд автомобилем. Авторы фильма представили нам каскад событий, из которых вытекает одно: жалость к умному, такому интеллигентному Артуру и его милой Маргарите, убитой отцом за распутство. Она, если судить по картине в целом, вовсе и не распутница, а преданный Артуру человек. Мало того, что Ю. Кара выдал замуж искандеровскую Кармен, он заставил ее добывать деньги для Артура, попавшего в неприятность, то есть под следствие.

Эта бесконечная карусель событий, происшествий, приключений, втиснутых в «каркас», взятый из рассказов Искандера, подменила то, ради чего они и были написаны, – глубокую грусть по утерянной человечности.

Авторы фильма пошли другим путем: противопоставили брежневскому застою (в фильме не раз появляются и портреты генсека – то ли как соучастника, то ли как иконы, «освящающей» сговор прокуратуры и милиции) свободного внутренне Артура. Вот поистине творец добра: щедр, справедлив (возвращает угнанную машину), действует только по девизу «грабь награбленное» и никогда не обижает честных людей. Такой трогательный мафиози.

Романтик, последний романтик!

Он любит поэзию – настоящую. Благородный, устраивает «подрезанному» конкурирующей фирмой «своему» цеховику операцию и, не задумываясь, щедро

84

выкладывает сторублевки обалдевшему студенту-хирургу.

«Я люблю тебя», – говорит он своей Марго и перед кровавой перестрелкой нежно высаживает «любимую» из автомобиля.

А последние реплики Артура и Риты (перед арестом героя) достойны цитирования: «Артур. Пойми, я не жилец. Меня все равно убьют. Если не они, так свои. А я хочу, чтоб ты жила. Рита. Я хочу быть с тобой. Артур. Это невозможно. Прощай».

«Уж не пародия ли он?» – спросила я себя тихонько. Если бы!.. Нет, увы, не пародия. Не пародия, а адаптация, невольно, независимо от желания авторов фильма выглядящая пародийной. При этом адаптация глянцевая, стремящаяся все происходящее облагообразить, выверить интерьеры и пейзажи, напоминающие картинки рекламных буклетов.

Именно от эстетики рекламы и шли, по-моему, создатели фильма. И в этой эстетике героиня, конечно же, должна умирать красиво, платье от хорошего модельера – алым пятном на прелестной зеленой мураве абхазского дворика. Я не хочу сказать, что рекламная эстетика не имеет права на существование, – я лишь считаю, что кинематографу, воплощающему образы писателя такого масштаба, как Фазиль Искандер, грешно ею пользоваться.

Разоблачение коррупционности, мафиозности оборачивается любованием красивой жизнью мафии.

Зато самые бесцветные и невыигрышные герои фильма – честные люди. Даже обаятельнейший жулик, искандеровский бармен, превратился в оптике Юрия Кары в блеклого застенчивого парня, в прошлом отличника воинской подготовки.

Ну что ж, спросят меня, разве все эти «воры в законе» – не более смелые, открытые и даже по-своему честные? Ведь они «лучше» законных воров в законе?

Для меня, как говорится, – оба хуже. И те, и другие уничтожали, растаптывали человеческие жизненные ценности. И «болотные цветы застоя» выдираются нынче обществом вовсе не для того, чтобы украшать ими наш досуг.

Юрий Кара снял фильм «Завтра была война» по повести Б. Васильева (все ее слабости отчетливо видны в сравнении, скажем, с трифоновским «Домом на набережной», действие которого развивается в тот же исторический период, а герои тоже подростки). Что дальше? Либо разрабатывать жизненно важное,

85

«свое» режиссерское направление, либо начать «снимать пенки» с других тем, на которые тоже раньше был наложен запрет? Ранее запретная тема – разве это не гарант успеха? Проследим за направлением мысли режиссера: после фильма о сталинщине он захотел снять фильм о наших солдатах в Афганистане. Горячо? Еще бы! Поехал уже на выбор натуры в Узбекистан. А там, как сказано в редакторской аннотации к фильму «Воры в законе», «творческая группа много услышала (курсив мой.– Н. И.) о чудовищном произволе, творившемся в то время (конец 1986 – начало 1987 годов? – Н. И.) в этой республике». Одновременно появились рассказы Искандера – и тема Афганистана была быстро заменена «темой организованной преступности» (так сказано в той же аннотации). Ну хорошо, предположим, что Ю. Кара тему эту не то чтобы выстрадал (такое слово в перечне типично журналистских, легко сменяющихся пристрастий автора здесь как-то не к месту), а хотя бы пришел к ней – в результате внутренней работы. Но почему тогда серьезную и актуальную тему подменило соревнование «хорошего» мафиози с «плохим»? Думаю, что это как раз и явилось результатом поверхностного, приблизительного отношения к действительности – на тематическом уровне. Ведь не будем же мы утверждать, что рассказы Искандера посвящены «теме организованной преступности»! Весь художественный смысл, вся аура рассказов от такого определения съеживаются, исчезают.

Будет ли фильм иметь зрительский успех? Сегодня это уже риторический вопрос. Картина, что называется, нарасхват. Наш патриотически настроенный зритель хочет смотреть отечественную адаптацию, хотя сегодня, ему доступны высокопрофессиональные образцы западного развлекательного искусства на «тему организованной преступности».

Но для меня важна сама проблема. Нужен ли нам профессиональный развлекательный кинематограф? Безусловно. Но не за счет настоящей литературы, не за счет «охоты» на тему, которая только вчера была «закрытой». Иначе мы ее благополучно «закроем» и для глубокого анализа, серьезного осмысления, предупреждения общества об опасностях, ему грозящих.

P.S. После того как рецензия была закончена, я узнала, что на фестивале «Золотой Дюк» в Одессе фильму «Воры в законе» киноклубы присудили антиприз «трех К»: конъюнктура, коммерция, кич.

Примите поздравления!

86