Восемь с половиной / 8 1/2 (1963)

Караганов А. По лестнице, ведущей вниз // Экран. – 1991, № 10. – С. 4-5.

два взгляда в прошлое

ПО ЛЕСТНИЦЕ ВЕДУЩЕЙ ВНИЗ

А. КАРАГАНОВ

К 1963 году Московский международный кинофестиваль набрал обороты. В 1959-м он (это был первый) отметил своим Большим призом «Судьбу человека» Сергея Бондарчука, в 1961-м открыл кинематографическому миру поразительный фильм тогда еще молодого японского режиссера Кането Синдо «Голый остров», разделивший Большой приз с «Чистым небом» Григория Чухрая. В 1963-м Федерико Феллини везет в Москву новый фильм «Восемь с половиной».

Вспоминаю открытие фестиваля. Оно было торжественным, красивым – так полагалось тогда. В зале – великие мастера мирового кино (пожалуй, только Бергмана и Форда не хватало), десятки просто крупных, видных, выдающихся, называй как хочешь. Такого созвездия знаменитостей я не видел ни в Канне, ни в Сам-Франциско, ни в Карловых Варах (называю фестивали, на которых к тому времени мне довелось побывать).

Не только в день открытия, но и в «будни» фестиваля у гостиницы «Москва» собираются сотни охотников за автографами. У фестивальных касс – тысячные очереди. Бурно и радушно встречали участников фестиваля на киностудиях, в научных институтах, на заводах (фарцовщики и проститутки тогда не засоряли фестивального пейзажа). Особенно весело проходила еще не успевшая стать «мероприятием» поездка по каналу Москвы. На пароходах гремели оркестры, слышались разноязыкие песни, самые почтенные мэтры пускались в пляс, словно бы возвращаясь в свои восемнадцать.

Признаюсь, даже в часы самого бурного веселья я не мог выкинуть из головы тревожившие меня предчувствия. Дело в том, что за несколько дней до открытия фестиваля мы с председателем жюри Григорием Наумовичем Чухраем получили неоспариваемую директиву: «Восьми с половиной» Большой приз не давать: фильм, как было сказано, сильно модернистский, слишком сложный, народу непонятный, фестивальному девизу не отвечает. В случае спора дать ему один из трех Золотых призов, а Большой на этот раз не присуждать вовсе. После просмотра фильма мы поняли, насколько же трудно будет исполнить не подлежавшую обсуждению директиву.

Спор начался в жюри на первом же заседании. Жан Маре, активно поддержанный Стенли Крамером. вносит предложение: Большой приз – фильму Феллини, других претендентов на столь высокую награду в фестивальной программе нет. К Маре и Крамеру тут же присоединяются режиссеры Сатьяджит Рей из Индии, Кёхико Усихара из Японии, Нельсон дос Сантос из Бразилии, итальянский киносценарист Серджо Амидеи, директор египетского киноинститута Мехамед Керим.

Дискуссия продолжалась более двух часов. Спорили мы, вяло поддерживаемые членами жюри из Польши, Югославии, Болгарии, Чехословакии, Венгрии (они гоже получили соответствующие «накачки»), упрямо и даже, я бы сказал, изощренно. Однако наши оппоненты остаются непреклонными. В разгаре дискуссии они получают неожиданную поддержку третьего члена жюри от СССР Шакема Аймамова уподобившего фестивальный конкурс соревнованию самолета с повозками. После его по-восточному украшенного выступления спор приобретает новый накал. Дело доходит до ультиматума: или Большой приз фильму Феллини, или мы выходим из жюри и уезжаем из Москвы.

Понимаю, такой отъезд лишит Московский фестиваль его «международности». Но что делать? Пишу записку председателю жюри «Г. Н., заговаривай зубы, а я пойду погуляю». Чухрай понимающе кивает головой, и я бегу в дирекцию, звоню А. В. Романову*. Тот через десять минут приезжает. Рассказываю о ситуации. С первых же слов Алексея Владимировича понимаю: с ним вопроса не решить. Зная, от кого шла полученная нами директива, он начинает обзванивать дачи членов Политбюро и секретарей ЦК (дело было в воскресенье). Чтобы не получить подтверждения роковой для фестиваля директивы, предлагаю Романову отделить присуждение Большого приза от девиза фестиваля специальной формулой «за высокохудожественное воплощение драмы художника в поисках правде!». Формула одобряется, ее санкционируют Воронов, Ильичев, Суслов.

Возвращаюсь в зал заседаний жюри, при полной неспособности к актерству разыгрываю некий «этюд»: вот я погулял, подумал о наших спорах и решил предложить новый вариант постановления о Большом призе. Все радуются: тупиковая ситуация никому не нравится, голосование – единогласное. На волне общей эйфории наши оппоненты предлагают дать Серебряный приз второму советскому фильму – «Порожний рейс» (первый – «Знакомьтесь. Балуев!» – был нашим кошмаром: он на жюри даже не упоминался). На закрытии фестиваля решение жюри бурно приветствуется, публика овацией встречает Федерико Феллини. Московский фестиваль обретает новый статус как фестиваль, присудившим свои Большой приз «Восьми с половиной».

А дальше события развивались так. Словно добрыми ангелами хранимые, мы все трое на следующий же день разъезжаемся: Чухрай на Кавказ, Айманов – в Алма-Ату, я – на Рижское взморье. Проходит несколько дней. М С. Хрущев смотрит фильм. Не понимает. Гневается. «Кто был от нас в жюри?» – сердито вопрошает он своих помощников. Ему называют наши фамилии. Следует команда. «На Секретариат. Надо им всыпать, как следует». Давшие нам санкцию на присуждение Большого приза молчат, нас ищут. Пока искали, Никита Сергеевич остыл: как известно, он был человек отходчивый. И когда ому доложили, где мы, он махнул рукой: «Черт с ними, пускай отдыхают». Так мы избавились от «строгачей» (это в лучшем случае, под горячую руку могли и исключить). Выполняя совет руководства. Романов проводит пресс-конференцию. на которой фактически осуждает решение жюри, объясняя его тем. что жюри-то было международным. Но пресс-конференция практически ничего не изменила: на Московский фестиваль накатился девятый вал славы.

Его репутация остается достаточно высокой до семидесятых годов, когда началось постепенное, поначалу еле заметное увядание. Хотя и Фрэнсис Коппола приезжал в Москву с «Апокалипсисом сегодня», и Анджей Вайда с «Землей обетованной», и Этторе Скола именно в Москве стал «фестивально знаменит», былое не возвращалось. Больше не собирались здесь вместе Федерико Феллини, Лукино Висконти, Микеланджело Антониони, Витторио до Сика, Чезаре Дзаваттини, Акира Куросава, Стенли Крамер, Рене Клеман, не красовались в одном и том же созвездии Софи Лорен, Элизабет Тейлор, Джина Лоллобриджида, Клаудиа Кардинале, Тосиро Мифунэ, Жан Маре, Моника Витти. Если кто-то из них и приезжал, то на один-два дня и без блистательных «соперников» перед камерами корреспондентов.

Что же случилось? Шло постепенное накопление «завалов». Про катастрофическое падение «ненавязчивого сервиса» писать не буду – оно у всех на виду. Вспомним о «завалах», скрытых под искусственно взбадриваемой праздничностью.

Формально все оставалось прежним – и подъем флага при открытии, и послания генсека гостям и участникам, и поездки на заводы, в пионерлагеря. в Ленинград… Но все приобретало налет рутинности, слишком видимой организованности. То, что для впервые приехавших имело обаяние непривычности, новизны, превращалось в обыденность, в привычку для всех тех, кто приезжал сюда в третий, четвертый раз. А на обновления организаторы фестиваля не отваживались. И даже интереснейшие на фестивалях 60-х годов дискуссии губились подбором «штатных» ораторов (не рисковали приглашать «непроверенных»: наговорят лишнего, а там давай отпор, пиши объяснения…)

Но главные осложнения, конечно же, были связаны с формированном программы и системой премирования.

Поначалу в крупные кинематографические страны «полпредами» ММКФ ездили видные режиссеры, сценаристы, киноведы, понимавшие толк в фильмах, имевшие международный авторитет и связи: они могли и фильмы хорошие отобрать, и авторитетных коллег пригласить. Постепенно такого рода поездки стали превращаться в разновидность аппаратных «взаимопремирований».

Оказенивался отбор советских фильмов. Для начала шлепнулись с фильмом «Знакомьтесь,

_______
* В ту пору – председатель Госкино СССР.

4

Балуев!». Но это случай фельетонный. Отбор фильмов по-прежнему осуществлялся на нескольких аппаратных уровнях с неизбежной в таких случаях чересполосицей вкусов и критериев, которая «уравновешивалась» соображениями относительно важности и актуальности темы. Кандидатуры на фестивальный конкурс не проходили проверки на широких обсуждениях в коллегия Госкино и секретариате творческого союза председатель Госкино и первый секретарь Союза подписывали представления в «инстанции» на заранее согласованные фильмы.

Для советских организаторов ММКФ стало «патриотическим долгом» добиваться больших наград для своих фильмов. Ритуальность награждения советских лент, поначалу вызывавшая лишь добродушную иронию у зарубежных гостей, постепенно стала их раздражать. Так же как и вторжение «дипломатии» в фестивальные дела. Скажем, если принц Нородом Сианук (в пору дружбы с ним) прислал в Москву свой любительский фильм, его нужно было обязательно наградить. При распределении призов жюри и общественных организаций (количество таких призов выросло невероятно) ни в коем случае нельзя было пропустить Чехословакию, Венгрию, ГДР, Болгарию, Польшу, Вьетнам, Монголию, Кубу.

Все это (а я назвал лишь некоторые из «завалов») и привело к постепенному падению международного авторитета московского киносмотра.

Ждали, надеялись, что 1985, 1987, 1989 годы принесут новый подъем ММКФ. Не принесли. Судя по всему, линия организаторов фестивалей в «перестроечные» годы была такая: отбросить стереотипы, «заорганизованностъ», придать ММКФ привлекательную демократичность. Намерение, что и говорить, хорошее. Но как оно реализовалось? Наряду с осточертевшей казенщиной были отброшены и такие особенности, которые делали Московский фестиваль праздником мирового кино: вместо обновления их просто перечеркнули.

Как дурной сон вспоминаю открытие фестиваля 1987 года, которое свелось к невнятному выступлению председателя Оргкомитета и провинциально, на грани вульгарности, спланированному концерту. Открытие фестиваля 1989 года было срежиссировано получше, но все равно праздника не получилось, а главное – на фестивале уже не было ни «созвездий», ни гостей, ни вершинных произведений мирового кино (их сложно было посмотреть только о ретроспективах).

Как это понять? Падение стало необратимым?

Думать так не хочется.

5