Земля / Земля (1930)

Полнометражный фильм.

Другое название: «Земля» / «Earth» (международное англоязычное название).

СССР.

Продолжительность 75 минут.

Режиссёр Александр Довженко.

Автор сценария Александр Довженко.

Композитор Лев Ревуцкий (без указания в титрах), Вячеслав Овчинников (в титрах как В. Овчинников, версия, восстановленная в 1971-м году), Александр Попов (1997).

Оператор Даниил Демуцкий.

Жанр: драма

Краткое содержание
Крестьянин-середняк Опанас Трубенко (Степан Шкурат) не очень одобряет сына Василя (Семён Свашенко), ставшего во главе комсомольцев-активистов, агитирующих земляков вступать в колхоз. Всё село сбегается посмотреть на чудо — прибытие первого трактора, который, несмотря на небольшие технические неполадки, производит неизгладимое впечатление своими возможностями. А ночью кулацкий отпрыск Хома Белоконь (Пётр Масоха) подло убивает тракториста Василя, идущего домой со свидания с любимой невестой Натальей (Елена Максимова)…

Также в ролях: Юлия Солнцева (дочь Опанаса), Николай Надемский (Семён), Иван Франко (кулак Белоконь), Владимир Михайлов (священник), Павел Петрик (секретарь комсомольской ячейки), Павел Уманец (председатель сельсовета), Е. Бондина (молодая крестьянка), Лука Ляшенко (молодой кулак), Василий Красенко (Петро).

Евгений Нефёдов, AllOfCinema.com

Рецензия

© Евгений Нефёдов, AllOfCinema.com, 24.10.2013

Авторская оценка 10/10

(при копировании текста активная ссылка на первоисточник обязательна)

«Земля» появилась на свет в тот момент, когда звук всё настойчивее покорял экран, оставшись в истории искусства в качестве «последнего великого фильма немого кинематографа», хотя характеристика Николая Лебедева¹, разделяемая многими киноведами, всё-таки несправедлива по отношению к достижениям других отечественных мастеров (от Александра Медведкина до дебютанта Михаила Ромма). Завершая славную «Украинскую трилогию», Александр Довженко, вновь, как и в проникнутой болью и яростью повести о восстании рабочих завода «Арсенал», взявший на себя роль политического бойца, решился создать, по его собственным словам, первую картину о коллективизации, выступив маленьким предвозвестником этого исторического процесса. За основу взята простенькая фабула, которая сгодилась бы и для очередной агитационной короткометражки, призванной убедить в неоспоримых преимуществах коллективной жизни, ратующей за установление новых порядков в деревне, где по-прежнему неколебимы многовековые патриархальные устои. Сухой пересказ сюжета, хуже того, неизбежно вызовет в памяти выпад Михаила Шолохова, вложившего в романе «Поднятая целина» (первая часть, между прочим, писалась примерно тогда же, хотя и была опубликована позже, в 1932-м году) язвительную реплику в уста раскулачиваемого Нагульновым Титка: «Имущество забираете, да еще отрез последний? Кулак должен быть с отрезом, так про него в газетах пишут. Беспременно чтобы с отрезом. Я, может, им хлеб насущный добывать буду, а?» И сегодня способна, право, изрядно удивить острая полемика (её обстоятельно и всесторонне воссоздал, в частности, Александр Марьямов²), развернувшаяся на допремьерных показах и вскоре – переместившаяся на страницы прессы, апогеем которой стал печально известный фельетон Демьяна Бедного «Философы», опубликованный в «Известиях» 4-го апреля 1930-го. Но я бы поостерёгся верить безапелляционным утверждениям западных – и прозападных – пропагандистов в том духе, что работа Александра Довженко подверглась надругательству со стороны цензуры: верх в дискуссии остался за сторонниками режиссёра, причём из числа не только коллег-кинематографистов, литераторов, журналистов, но и представителей крестьянских, рабочих, красноармейских, наконец, партийных организаций. Картина вышла в широкий прокат с несущественными купюрами – с изъятием «раблезианской» сцены, когда активисты остроумно выходят из курьёзного положения (с нетерпением ожидаемый односельчанами трактор заглох на полпути, поскольку в радиаторе не осталось воды), вспомнив, что накануне пили пиво, и с сокращением душераздирающих кадров, когда обнажённая Наталья в исступлении носится по хате, стеная об убитом женихе. Более того, без признания на Родине этого бесспорного достижения украинского и всего советского киноискусства, с гордостью демонстрировавшегося гостям, был бы невозможен успех за границей, тем более поразительный в свете угасания интереса к «великому немому». Было бы невозможно признание огромного значения произведения и его влияния, в частности, на итальянских неореалистов, от лица которых выступили Карло Лидзани и Массимо Мида (статья «Чему учит Довженко» опубликована в журнале «Иностранная литература», № 9 за 1957-й). Был бы невозможен триумф на Всемирной выставке в Брюсселе в 1958-м. А одним из многочисленных свидетельств того, что о «Земле» не забывают и поныне, служит эпизод в «Манхэттене» /1979/ Вуди Аллена, где его Айзек, нью-йоркский интеллектуал, выходит с сеанса именно этого шедевра.

Даже по формальным признакам ответ на вопрос о том, кем являлся Довженко (большевистским художником, далёким или близким попутчиком или же, напротив, хорошо замаскировавшимся классовым врагом), кажется очевидным. О какой недостаточной проработке социального конфликта, чуть ли не о политической безграмотности режиссёра-сценариста могла идти речь?! Сложно вообразить произведение более страстное, убеждающее в верности и – в хорошем смысле – неизбежности победы на селе «генеральной линии», если воспользоваться первым названием близкой по тематике постановки Сергея Эйзенштейна и Григория Александрова «Старое и новое» /1929/³. В экономической и хозяйственной целесообразности объединения в колхозы и вместе с тем – в моральной правоте поборников обобществления крестьянских хозяйств, выступающих не просто орудием неумолимого, как бы ему ни сопротивлялись «кулаки да дурни», прогресса, но и выразителями чаяний народных масс, пусть и относящихся к новшествам с опаской и недоверием. Василь, подло застреленный, безвременно покинувший близких людей, остаётся (подобно персонажам того же Семёна Свашенко в «Звенигоре» /1928/ и «Арсенале» /1929/) навеки в сердцах сородичей живым олицетворением бескорыстного борца за высокую идею, мученика за правду и справедливость – и буквально на глазах мертвеет Хома, которому, готовому со стыда зарыться с головой в землю, и публичное признание в совершённом преступлении не поможет заслужить прощение. Батюшка из местного прихода, уязвлённый до глубины души «неслыханным» поступком Опанаса (устроить похороны сына по-новому, без попов и дьяков), насылающий проклятия на головы богохульников, бессилен против могучей коллективной воли, не склоняющейся перед смертью – взывающей к неиссякаемой, непрекращающейся, вечной жизни. В финале автор озвучивает, хочется сказать, ещё более смелую (ведь так называемая сплошная коллективизация началась, как считается, не раньше ноября 1929-го, то есть уже после окончания съёмок) надежду, обещая устами выступающего на траурном митинге оратора, что «полетит слава про нашего Василя по всему миру… как вон тот наш большевистский аэроплан!».

Впрочем, было бы опрометчиво заявлять, будто содержание фильма исчерпывается его социальной проблематикой. Даже такая историческая веха, как коллективизация представлена проявлением нового – частью нескончаемого и безостановочного процесса вечного самообновления природы, заснятой оператором Даниилом (Данилой) Демуцким с невыразимой нежностью. И хотя необязательно соглашаться с высказанным Марко Царинником (в исследовании «Мифопоэтическое видение Александра Довженко») предположением, что режиссёра интересовала не политика, а философия – вопросы бытия вообще, сложно не заметить, как конкретные события, включая небольшие бытовые зарисовки, печальные и радостные, получают расширительное звучание. Своим масштабом экранные перипетии вызывают в памяти отголоски древних мифов (в частности, поучительные сказания об Икаре или Прометее), а марксистко-ленинский подход на удивление органично и… красиво сочетается с «биологическим», «пантеистическим» началом. Чего только стоит многозначное название!

Земля – это почва, придающая силы родная почва, без которой нет жизни ничему. Её обработка на тракторе и косьба, сбор зерна и выпечка хлеба исполнены загадочности и торжественности, представая священным обрядом (нет ли здесь прямого влияния на пролог «Листопада» /1968/ Отара Иоселиани?), особого рода таинством, недоступным человеку извне. Эту землю с раскинувшимися на ней яблонями, с подсолнухами (кадры ещё не раз возникнут на экране и стараниями менее одарённых последователей, к сожалению, превратятся в клише) нельзя не любить, не стремиться улучшать, преображать ежечасно, ежеминутно.

Но земля также суть само естество, одновременно дарующее человеку жизнь и служащее его последним пристанищем, как это ёмко и глубоко символично выражено в незабываемых вступительных кадрах, когда тихонькая смерть деда Семёна, покидающего бренный мир в безмятежности, отведав напоследок любимых яблок, сменяется рождением ребёнка. Домом земля станет и убитому Василю, ибо, по мысли авторов, человек не получает шанса на загробную жизнь (в соответствии с христианскими канонами), но, изначально являясь частицей земли, после кончины как бы растворяется не только среди живых, оставаясь в людской памяти, но и в природе.

Кроме того, земля – обитель всего человечества, пристанище живых существ. Прибежище, которое связывает людей незримыми нитями, объединяет в дружную и многочисленную коммуну-семью, а не противопоставляет друг другу обособленных индивидов, как постулировал идеолог «гражданского общества» Томас Гоббс. Идея колхоза и помимо социальной, экономической, политической составляющих служила благому делу сплочения человека, позволяя влить новое вино в старые мехи – обратиться к глубинным идеалам общинного уклада, пытающегося найти способы сохранения самости в бурном XX веке.

Наконец, Земля и даже её крупица, небольшое украинское село, – часть Вселенной. Жаль, что мастеру не удалось впоследствии, спустя четверть века (примерно тогда же, когда был опубликован литературный сценарий его, бесспорно, лучшего детища), осуществить интереснейший замысел фильма о полёте человека второй половины столетия в космос. Движение сюжета задумывавшейся фантастической эпопеи о выходе людей за пределы собственной колыбели режиссёр описывал так: «Земля – Марс – возможно, ещё одна планета – Земля». Охотно верю тому, что будто бы сам Юрий Гагарин назвал «первым космонавтом» именно Александра Довженко, а не, допустим, авторов научно-популярного «Космического рейса» /1935/. Впрочем, в какой-то мере идеи выдающегося творца сумел реализовать в «Солярисе» /1972/ Андрей Тарковский, на которого образность (достаточно вспомнить лошадей в поле, наливные яблоки, орошаемые дождём поля и пастбища и, конечно, завораживающий, непривычно долгий план похорон Василя, перемежающийся тревожными кадрами) предшественника и учителя оказала плодотворное воздействие. И подобно тому, как Земля находится в беспрерывном вращении, в безостановочном движении и развитии, фильм кажется непостижимым до конца, раскрываясь новыми смыслами тем охотнее, чем настойчивее и уважительнее оказывается сам зритель.

.

__________
1 – Лебедев Н.А. Очерки истории кино СССР. Немое кино: 1918 – 1934. Глава 6. Закат немого кино (1930-1935). – М.: Искусство, 1965.
2 – Марьямов А. Жизнь замечательных людей. Довженко. – М.: изд-во ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1968. – С. 200-205.
3 – К слову, высоко оценённой Александром Петровичем, невзирая на разительно иной подход к той же теме и вполне справедливые критические замечания.

Прим.: рецензия публикуется впервые

---

---

Материалы о фильме:
Марголит Евгений. «Земля», СССР (1930) // Искусство кино. – 1990, № 12. – С. 107-109.
Свашенко С. Рождение танца Василя в «Земле» // Искусство кино. – 1967, № 1. – С. 77-80.
Баскаков Владимир. Преображающее влияние // Искусство кино. – 1984, № 67. – С. 64-67.
Романов Ал. Звёзды не гаснут // Советский экран. – 1990, № 4. – С. 31.

Материалы о фильме (только тексты)