Жена ушла (1980): материалы

Сухин Геннадий. Варяг с Дальнего Востока // Видео-Асс Премьер. – 1998, № 38 (03). – С. 124-126.

И3 ПЕРВЫХ РУК

ВАРЯГ С ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА

Валерий Приемыхов сам себя называет кинематографистом «широкого профиля»: сценарист («Никудышная», «Милый, дорогой, любимый, единственный», «Взломщик», «Крестоносец»), режиссер («Мигранты», «Штаны»), актер (тридцать киноролей). Наибольшую известность принесла ему роль Лузги в «Холодном лете пятьдесят третьего…». Судьба бывшего фронтового разведчика Сергей Басаргина, обвиненного по ложному доносу и высланного на поселение, передана настолько правдиво и достоверно, что в ней одной отразился весь чудовищный опыт ГУЛага. Тюрьма ломает человека, изменяет его психику, заставляет приспосабливаться к инфернальной реальности. И только экстремальные обстоятельства могут вывести его из оцепенения. Несмотря на видимое благополучие самого Приемыхова, его творческой натуре близки чувства несвободы, зависимости и даже ущербности. Вечный комплекс «провинциала, раздавленного мегаполисом», – или лукавство победителя, покорившего столицу?

Как он сам определяет свое положение между двух этих полюсов?

124

– Историю мою можно рассказать и как счастливую: я достаточно известен, у меня квартира в Москве, звания-премии… Но приезжаю на свою «малую» родину и понимаю, что не к родственникам повидаться приехал, а туда, где мне хорошо. У нас у каждого есть на земле место, где он воздухом дышать начал, где он рос, человеком становился. Я не встречал еще человека, счастливого от того, что он живет не там, где родился. По-моему, самое страшное, если твой жизненный путь начался с ненависти к родному краю, к своей стране, с желания покинуть ее и больше никогда не возвращаться.

Я родился в Белогорске Амурском, аттестат получал в Благовещенске, занимался в народной театральной студии при Амурском драмтеатре, институт искусств заканчивал во Владивостоке, потом был театр в Уссурийске. Это только места, где я жил, а где «бывал» – без счета: отец работал железнодорожником на лесозаготовках, так что иной раз жили мы в таких поселках, по улицам которых ночами медведи ходили. Помню, был городок, в котором щиты баскетбольные стояли, а играть никто не играл – ребята правил не знали. У меня до сих пор жуткий комплекс провинциала; вот играет, скажем, классическая музыка, а я ее не понимаю – где мне ее понять-то было? В Сивках? В Шимановске, в котором было два аккордеона на весь городок? Не-е, «комплекс» свой я осознавал и понять пытался: а вдруг «там» и вправду что-то есть? Хотя до сих пор не понимаю, кто душевно тоньше: тот, кто на симфоническом концерте сидит закрыв глаза, или тот, кто слушает петуха на заре, тишину на утренней рыбалке?!

Иностранцы, пытающиеся судить о России только по столице, ни в малой степени ее не поймут. Реформаторы, по-столичному лихо пытаясь сконструировать будущее, не принимают во внимание провинцию, а ведь она существует. Столица сегодня – это даже не культурно-географическое понятие, это «близость к власти», распределение материальных благ. И надо быть предельно бессовестным, чтобы не видеть, как эта «несуществующая провинция» кормит «светоч» свободы и мысли – столичные города наши, испытывая на своей шкуре зигзаги столичной политики.

А ведь столичная общность из вчерашних провинциалов образовалась. Половина из которых своего провинциального рождения стесняется, остальные только в застолье вспоминают Оку-Волгу, реку своего детства. Я раньше думал: «Господи, у других и речка – как речка: Волга! А у нас – Пёра». А в последнее время – как ощущение полного счастья! – возникает во мне воспоминание: март месяц, сидим с пацанами на завалинке, солнышко припекает, разговариваем о чем-то, смотрим, как речка ото льда освобождается.

Когда в институте искусств учился, знаешь как мы по городу ходили?! Стоило только сказать, что ты из театрального, сразу: «О-о!». Возвращается в город флотилия «Слава», народ «гудит» неделю! Мы, естественно, тоже в ресторан, садимся от китобоев неподалеку, то-се, знакомимся. «О, артисты!!! Давайте к нам». А в Москве я себя хоть космонавтом назови, никакой реакции. Мне говорят: «Ну если уж ты так любишь свой Дальний Восток, работал бы там». Но это даже смешно звучит – сценарист с Дальнего Востока. Могут быть «московские» сценаристы, «ленинградско-питерские», но «дальневосточные» сценаристы – такого понятия нет. И живу-то я в этом криминальном мегаполисе потому, что здесь киностудии, журналы, издательства –

125

все здесь. Хотя в Москве я до сих пор варяг. Вот на съемках где-нибудь, в городке провинциальном надеваю телогреечку, сапоги резиновые, семечек на базаре покупаю и – вперед. Бабушки на лавочках сидят! Они, конечно, сплетницы, но с ними уютнее как-то! И для меня походы-прогулки эти по улочкам поселка равны походу в Третьяковку. А в Москве я гулять-то никогда не выхожу.

На взгляд провинциала я, конечно, тоже сумасшедший: ношусь по этой самой Москве, бегу куда-то. Что такое Москва? Куда она хочет? В Европу? В Америку?

Сюда стекаются люди самых пестрых судеб: жизнь в провинции показалась им неполноценной, только в столице «стоит жить», тут НАСТОЯЩЕЕ! Но я ведь сам прошел призрачным лабиринтом московских ожиданий и знаю, чего стоят разочарования тех, кто все-таки оседает в этом мегаполисе. Все мы были мигрантами, лимитой.

Я со страхом думаю о детях современных: в какие они игрушки играют? Да если бы мне в детстве показали вот такого «милого» динозаврика, я бы со страху в угол забился. Одна надежда, что где-то, на задворках сознания, у них сохранится понятие, что добро – это ДОБРО, а зло – безо всяких «оттенков»! – зло.

В последнее время все так изменилось. Раньше и представить невозможно было, чтобы здоровенный парень работал буфетчиком, а нынче он крутой, у него четыре «тойоты». Да шмоточник он, вот и все!

А это распространившееся поветрие кричать о своей «родовитости». Оказывается, половина москвичей в прошлом в своих усадьбах чаи распивала, другая же – в дворянских частях с советской властью организованно боролась. Так кого же тогда на конюшнях секли!

На очередных выборах депутаты от правительственного блока выступают: «Провинция косная и глупая…». Заранее уверены, что уж они-то – самые умные! Но провинциальные «дураки» эти почему-то всегда так голосуют, что кораблик под названием Россия пока не кувыркнулся вверх дном – они спасительным балластом оказываются.

А кино наше?! Увидеть на экране поэтическую атмосферу маленького провинциального городка – стало событием. Потому-то и возникает у молодых комплекс неполноценности провинциала: мы тут прозябаем в своей глуши, а в столицах такая жизнь!!! Снимал по моему сценарию фильм «Взломщик» Валерий Огородников. Сам он родом из Нижнего Тагила, учился в Свердловске: «Ну и снимай о себе, – говорю, – о детстве в Нижнем Тагиле». Так нет же, начал что-то «питерское» изображать – зачем? Я же в сценариях, в рассказах своих никогда не придумываю ничего необычного для завлекательности, все эти истории основаны на реальности. Научился я этому у моего друга Сени, которого однажды чуть не убили. «Иду, – говорит, – чую: замочат сейчас! Вижу – топорище валяется на дороге: хвать его, разворачиваюсь, а те – деру!». Если б я придумывать стал, столько бы всего наворотил: и заточку в голенище, и каратэ! А вот такие «топорища» всегда и оказываются самыми правдивыми деталями.

В кино я предпочитаю работать с провинциалами. Мы хорошо понимаем друг друга, одними и теми же доводами оперируем, у нас одинаковые провинциальные «прихваты»: сидишь обсуждаешь роль, фантазируешь и чувствуешь, что на одном «поле» работаешь! У меня после «Мигрантов» был стресс: я предполагал, что картина шоковой будет, но при тогдашней «чернухе» на наших экранах никто и внимания не обратил. Вот на фестивале в Сан-Ремо мы получили одну из основных премий –там жюри, точно, было в шоке!

Вообще-то, необходимость утвердить себя в столице у меня была. Во время учебы во ВГИКе в общаге кочегаром работал, к утру такой слой шлака образовывался, ломом долбить надо было и в ведрах на улицу вытаскивать. И делали мы это часов в шесть-семь утра. Бывало проспишь, уже студентки-актриски в дубленках бегут на занятия, а ты с ведрами. Но думаю: «Подождите! Придет время, в ногах у меня будете валяться!». А лет через пять иду по улице с подругой-провинциалкой, ною: и то плохо, и это. А она: «Валерка! Одумайся! Ты в Москве живешь, на всех перекрестках афиши висят с фильмом «Жена ушла» – ты же в главной роли там! Да мог ли ты, простой мальчик из Благовещенска, мечтать об этом?».

Вообще-то, я всегда хотел быть писателем, а не артистом. И в Институт искусств во Владивостоке поступил «за компанию» с другом детства, который как раз артистом мечтал стать. Я к экзаменам не готовился, выучил из газеты стишок Евтушенко про фестиваль молодежи и студентов в Хельсинки, из школьной программы басню какую-то рассказал. Артистом быть не хотел, но ведь профессия-то заразительная: доучился, потом в театр направили… И к Динаре Асановой в картину «Жена ушла» я попал как сценарист. Нам в очередной раз прикрыли «Никудышную» (я восемнадцать вариантов сценария для фильма сделал!), и она взялась за «Жену…». Хотела Высоцкого с Мариной Влади снимать, но они не загорелись что-то. Уговорила Лену Соловей, а героя не было, тут я под рукой оказался.

Дебюты мои никогда критику особо не радовали. Когда я первую роль сыграл, мне все сочувствовали: «Зачем хорошему сценаристу средним актером становиться?!». А когда я первый свой фильм снял, «Штаны», говорили: «Вот, отличный актер, а зачем-то в режиссеры подался». Витя Демин, царствие ему небесное, ужасно расстроился, когда у меня первое интервью брал: не оправдал я придуманного им хода, оказался не случайно найденным на улице типажом, а профессиональным артистом. Да я и сам уже не знаю, сценарист я, актер или режиссер? А сейчас я денег на режиссуру не имею, так что зарабатываю актерством. И сценарии пишу, конечно.

Записал Геннадий СУХИН

Фото Михаила БАЛАНДЮКА

126