Золотой ключик / Zolotoy klyuchik (1939)

Шаганова-Образцова О. Из записок Буратино // Наука и жизнь. – 1982, № 11. – С. 138-142.

В ДОПОЛНЕНИЕ К МАТЕРИАЛАМ ПРЕДЫДУЩИХ НОМЕРОВ

ИЗ ЗАПИСОК БУРАТИНО

В № 1 журнала «Наука и жизнь» за 1982 год напечатана статья «Сто лет Буратино», посвященная детской книжке «Приключения Пиноккио» итальянского писателя Карло Лоренци (Коллоди).

Вот уже целый век Пиноккио – либо под этим своим именем, либо под именем Буратино (по-итальянски «буратино» – деревянный человечек) – пользуется горячей любовью детворы. Особую популярность у нас в стране он приобрел после появления «Золотого ключика» А. Н. Толстого, талантливого пересказа приключений Пиноккио. О Буратино пишутся новые книги, ставятся спектакли и фильмы.

Автор статьи, которую мы предлагаем в этом номере, актриса Ольга Александровна Шаганова-Образцова рассказывает о том, как много лет тому назад она снималась в роли Пиноккио-Буратино в фильме кинорежиссера и художника А. Л. Птушко.

Статья была получена редакцией в числе других откликов на нашу публикацию.

О. ШАГАНОВА-ОБРАЗЦОВА.

В детстве у меня была любимая книжка. Называлась она «Пиноккио, или Приключения деревянной куклы» писателя Коллоди.

Пока я не умела читать, мне читали ее вслух, а я рассматривала картинки. А потом я уже сама читала и перечитывала ее по нескольку раз, так мне нравился Пиноккио.

Много лет спустя я купила книжку Алексея Толстого «Золотой ключик, или Приключения Буратино» и обрадовалась, что встретилась опять с любимым Пиношкой! Он очень изменился, мой Пиношка, стал лучше и добрее. Он уже не убивал сверчка молотком, за что я его всегда осуждала, он любил своего папу и никому не делал больно. Да и самые похождения его стали другими, но по-прежнему были увлекательны.

И снова прошли годы. Я стала актрисой МХАТа Второго и нередко играла роли мальчиков и девочек. Однажды режиссер Александр Лукич Птушко предложил мне сниматься в картине «Золотой ключик» по повести А. Толстого в роли Буратино. Пиношка решительно не хотел со мной расставаться!..

С первых же дней работы я поняла, что Птушко ставит своей целью – пусть в сказочной форме – говорить о больших важных вещах. Работа над ролью становилась не просто интересной, но и очень ответственной.

Но как удалось превратить меня в крошечного деревянного человечка, как снимался этот фильм – об этом я и хотела рассказать читателям журнала «Наука и жизнь».

В кукольном театре кукла изображает человека. Да и не только в кукольном театре, но и в кино, в так называемых объемно-мультипликационных фильмах. Снимать кукол в кино очень трудно: каждый жест, каждое движение надо разложить на отдельные составные части. Для того, чтобы кукла подняла руку, надо осторожно передвигать ее шарнирные суставы по миллиметру, по два, каждый раз снимая по одному кадру.

Но бывают случаи, когда не кукла изображает человека, а, наоборот, человек куклу. «Изображает» – это даже ие то слово – не изображает, а становится куклой!

Это и произошло со мной.

Зрители и не догадывались, что маленькая деревянная остроносая куколка – вовсе не кукла, а живой человек.

Чтобы добиться этого, надо было прежде всего уничтожить человеческие пропорции. И вот на меня надели огромную маску – целую голову из папье-маше. Глаза куклы не совпадали с моими глазами, и, чтобы я могла видеть, на щеках маски были проделаны дырочки, затянутые марлей, выкрашенной под цвет щек.

Необходимо было замаскировать все, что только могло бы «выдать» человека. Меня одели в деревянный фанерный футляр, превратив в бревнышко. На руки и на ноги натянули трико, раскрашенное под дерево, а на колени и на локти были нашиты черные бархатные «шарниры». На ступни надели огромные туфли, а на кисти рук – картонные перчатки.

Из меня получилась большая деревянная кукла.

Я почти ничего не видела сквозь щелочки маски и на первых порах все время на что-нибудь натыкалась. Деревянный «корсет» до кровоподтеков впивался в тело, а длинные туфли мешали ходить.

138

Первой моей задачей было преодолеть все эти трудности и научиться свободно двигаться, ходить, танцевать, прыгать так, чтобы мои движения полностью оправдали это чудесное «превращение» и я была бы куклой не только по виду, но и по поведению – озорной, веселой, деревянной куклой Буратино.

Папа Карло сделал куклу из обыкновенного полена. Значит, Буратино должен быть совсем маленьким: по колено папе Карло. Не больше 50 сантиметров ростом. А мой рост – 1 метр 65 сантиметров! Да еще маска на голове увеличивает меня сантиметров на 10.

Как же быть? Куда деть липших 125 сантиметров?

Оказывается, выход есть. На экране рост человека можно определить только по отношению к окружающим предметам. И вот для нас, артистов, играющих кукол, сделали все предметы, около которых мы ходим, очень большими. Лестницы, табуретки, столы, стулья, котел над очагом, кувшин, в который прыгает Буратиио, – все это было громадных размеров.

Когда сняли первые пробные куски, я не узнала себя. На экране ходила маленькая кукла, а все предметы казались нормального размера.

Ну, хорошо. Пока вокруг меня никого нет, пока меня сравнивают только с табуретками да ведрами, уменьшить мой рост еще можно. Ну, а как же быть в тех случаях, когда Буратино не один и не с такими же, как он, куклами, а с живыми людьми – папой Карло, с Карабасом-Барабасом? Это не табуретки! Живого папу Карло не сделаешь в четыре раза больше для того, чтобы я казалась маленькой. И вот тут-то и началось ЧУДЕСНОЕ, то самое, которое на языке кино называлось «оптическим совмещением». Путем такого совмещения у меня были отняты 125 сантиметров уже окончательно и бесповоротно, и я сделалась маленькой даже по отношению к взрослому человеку.

Чудеса эти сделал все тот же А. Л. Птушко. Нужно, положим, снять, как я, Буратино, сижу на столе и разговариваю с папой Карло, сидящим передо мной за столом. Для этого папу Карло сажают близко к аппарату перед обыкновенным столом, вернее, перед ПОЛОВИНОЙ обыкновенного стола. Другую половину, в четыре раза большую, ставят метров на 10–15 дальше от аппарата, и на нее я взбираюсь по стремянке. В силу законов перспективы и я и моя половина стола кажемся меньше, а киноаппарат устанавливается в такой точке, что обе половины стола совместились в стали казаться как бы цельным столом.

На экране папа Карло и Буратино разговаривают, смотрят друг на друга, а во время съемки мы, то есть артист Г. М. Уваров и я, не видели один другого и глядели в пустое место (я, задрав голову наверх), на «предполагаемого партнера». Нас сажали на свои места, и режиссер, смотря в аппарат, кричал в рупор: «Буратино, голову выше! Еще выше! Правее! Носик правее! Чуть ниже… Так… Правильно! Запомните! Снимаем».

И я запоминала направление моего взгляда (хотя какой там взгляд, когда через кусочки марли почти ничего не было видно), запоминала, что смотреть мне надо «на второй камень сверху на противоположной стене павильона» – это был мой ориентир. А чтобы я смогла погладить воображаемую щеку моего «папы», мне сверху с колосников спускали привязанную к камушку ниточку. По этой ниточке я и водила рукой.

Зритель ниточки не видит. Зритель видит папу Карло и деревянную куколку, сидящую перед ним на столе, болтающую ногами и гладящую его по щеке.

В картине есть такое место, когда перед лавкой старьевщика Буратино разговаривает сразу с тремя партнерами – продавцом игрушек, продавцом шариков и, наконец, продавцом пиявок. Вам уже понятно, что все три продавца стоят на переднем плане, а я очень далеко от них, на заднем. На экране должно получиться, будто я стою рядом с ними, смотрю то на одного, то на другого и разговариваю с каждым.

139

Идет немая «съемка», озвучиваться картина будет уже потом, но чтобы слова при озвучивании совпадали с движениями, нужно и сейчас говорить весь свой текст и слышать, что говорят партнеры. А как же слушать и говорить сквозь маску, да еще на таком расстоянии?

Все расставлены по местам. Я еще слышу, как кричит в рупор Птушко: «Начали! Пошли!»

Иду. Знаю, что в это время продавец игрушек выкликает: «Замечательные игрушки! Корабли и пушки!..» Я этого не слышу, слышу только, как Птушко кричит в рупор последние слова: «…и пушки!» Это знак, что я должна остановиться. Останавливаюсь. Ору, что есть мочи свои слова:

«Виноват, я иду в школу!..» Потом делаю три шага в обратном направлении, останавливаюсь на «марке» (маленький белый крестик, сделанный заранее) и устремляю свой взгляд, вернее, свой нос – в ту сторону, где должен находиться продавец ша-рнков. Он кричит: «Шарики небесные, очень прелестные, пять сольдо плати!..» Но я слышу только крик рупора: «Куда хочешь лети!..» Опять изо всех сил кричу, вернее, пищу тончайшим буратинским голосом: «Простите, я забыл свой кошелек дома» – и пячусь четыре шага назад, останавливаюсь на новой «марке». Знаю, что сейчас уже в аппарате передо мной стоит Мартинсон – Дуремар и предлагает мне лягушек. Мой Буратино умоляюще складывает руки: «Пожалуйста, не соблазняйте меня! Я умненький, благоразумненький, я сейчас иду в школу!..» И показываю на мою сумку с тетрадями. Раздается голос Птушко: «Музыка! Бегите!» – и я убегаю.

В будущем на экране в этом месте действительно из балагана раздастся музыка марша и Буратино убежит.

Позже я увидела на экране своих партнеров по сцене, стоящих рядом со мной и говорящих со мной, а тогда, на съемках, я их не слышала и не видела.

Можно «совмещать» две разных части стола или стула, можно разрезать на части будочку кассы, к которой подходит Буратино, выпрашивая себе билет, можно выстроить две разных лестницы: одну с нормальными ступеньками для людей и другую с очень большими ступеньками для Буратино. Все это очень сложно, конечно, но все-таки понятно. Но как быть, если мне, Буратино, надо пройти ПЕРЕД живым человеком, сохраняя кукольный рост? Человека ведь не разрежешь!

Оказывается, и человека «разрезать» можно. В сцене около кассы режиссер Птушко сделал так, что я прохожу перед взрослым человеком и все-таки кажусь маленькой. Для этого на переднем плане на некоторой высоте была закреплена горизонтальная доска. Эта параллельная полу доска была

140

прибита к колосникам перпендикулярными к полу досками, закамуфлированными виноградными листьями. На доске на коленях стоял артист С. Мартинсон (Дуремар). а две огромные – будто бы его – ноги находились в глубине павильона. Там, перед этими ногами, я стояла, задрав голову, будто я с ним разговариваю, а на экране потом получилось так, что крохотный Буратино стоит перед Дуремаром.

Моя самая первая съемка в роли Буратино происходила на перилах моста. На расстоянии 70 метров от съемочного аппарата была возведена конструкция в 10 метров высоты, на ней площадка 2×3 метра. Эта площадка в съемочном аппарате должна была совпадать с перилами моста, который находился вблизи аппарата. Задача была такова: надо было заснять Буратино, прыгающего с этих перил вниз.

Дул сильный ветер – съемка происходила на Чайной Горке, в Крыму, вся конструкция шаталась, а моя голубенькая курточка надувалась, как зонтик. Птушко волновался, как бы меня не «унесло», хотел даже заменить на эту съемку ассистентом, по своей первой специальности артистом цирка. Но он значительно выше меня, на него не влезет костюм, да и мне досадно сдаваться. Притащили лонжи – веревки, которыми привязывают цирковых артистов во время репетиций. Но куда их привязывать? Будут тянуться за мной, как вожжи. Решили «страховать». Двое «страховщиков» легли на специально сделанную вторую площадку, пониже моей, чтобы сразу хватать меня за ноги, когда я буду прыгать вниз.

Начали снимать. Птушко кричит в рупор: «Буратино ползет по перилам!» Я ползу по моей узенькой площадке. «Буратино встал!» Я встаю. «Осмотрелся, дает знак!» Даю знак. «Пошел вперед, с правой ноги четыре шага!» Делаю шаги, ничего перед собой не вижу, только где-то впереди горы маячат. Дохожу, чувствую, до края. Отчаянный крик рупора: «Увидел петуха, спрыгнул с перил на мост!» Прыгаю влево на площадку и сразу падаю на спину, чтобы случайно не видно было моего колпачка с кисточкой. «Страховщики» хватают меня за ноги, поднимают, снимают с меня маску, поят водой. Высота уже не беспокоит, только сердце стучит, никак воздуха не наглотаюсь. Жара 60 градусов, в маске дышать совсем нечем. Говорят, под ней я была даже не красная, а лиловая.

Короткий перерыв, и опять все сначала. И так два дня подряд. А однажды меня там забыли: одели, завязали маску и ушли что-то проверять. Я кричу – не слышат. Я подпрыгиваю – не смотрят. Через полчаса спохватились, испугались, прибежали, отпоили водой. Я без особой радости вспоминаю этот объект. Во-первых, забираться на эту высоту надо было по связанным между собой лестницам, а кроме того, внизу паслись во множестве коровы, и я не хотела падать к ним. Я их побаиваюсь.

А было и такое. Снимали спуск Буратино, Мальвины и Пьеро в ущелье (потом эти кадры в картину не вошли). Ущелье выбрали глубокое, склоны сплошь из камней, больших и маленьких.

Птушко послал меня ползти с горы вниз головой по сыпучим камням на четвереньках. Внизу сидели «страховщики», чтобы ловить меня, если я сорвусь. Но я так и не доползла, хотя пыталась это делать дважды. Камни летели из-под рук, маска меня перетягивала, а ноги закидывались выше головы.

Потом все было сделано проще. Я ползла не вниз, а наверх, в гору, на четвереньках. Это было очень легко, а оператор заснял все это «обратной съемкой».

И все-таки при помощи оптического совмещения нельзя было заснять всю картину. Невозможно было усадить меня верхом на живого петуха. Или снять, как я лечу по воздуху, держась за лапки лебедя, или сниматься одновременно в одном кадре с мультипликационными куклами – Котом или Лисой, или заставить мою неподвижную маску улыбаться, хмуриться, раскрывать рот, ворочать глазами.

Для всего этого были сделаны особые куклы-дублеры: для каждого случая разные.

Их было много – всевозможных Буратино разных размеров. Незаметно подменить человека куклой – это очень трудная задача для актеров-кукловодов. Для того чтобы Буратино-кукла смог сделать всего несколько шагов, требовались долгие съемочные часы. Мало того, что постепенно передвигать шарниры маленькой 23- или 45-сантиметровой куклы – это очень кропотливая и сложная работа. Она бесконечно услож-

141

вялась тем, что кукловоду приходилось находить кукле походку, подражающую походке моего Буратино, иначе подмена сейчас же бы обнаружилась. А мимика лица? Там, где лицо снималось крупным планом, например, в сцене, когда Буратино строит рожи своему отражению в бочке воды, мимика совершенно необходима. Тут уж я была бессильна, так как моя маска не приспособлена для этого. Пришлось сделать около 200 различных масочек, надевающихся на голову одной и той же маленькой шарнирной куклы. Чтобы Буратино открыл и потом опять закрыл рот, надо было поочередно снимать отдельные маски. У первой – рот закрыт, у следующей – губы чуть-чуть раздвинуты, у следующей – щелочки рта больше, потом еще больше и т. д. до нужного предела. После этого маски снимаются в обратной последовательности или же продолжается какое-нибудь новое мимическое движение, требующее новых масок – фаз улыбки.

Для того чтобы Буратино мимически сказал какую-нибудь фразу, кукловоду необходимо было сперва самому произнести ее, понять характер мимики, долготу отдельных гласных звуков и затем уже приступить к накладыванию масочек, разбитых на фонетические группы по буквам. У согласных букв по 2–3 фазы, у гласных–по 6–8. Некоторые же буквы по движению губ похожи друг на друга, и поэтому те фразы из моей роли, которые требовали мимики, переписывались на условную фонетическую транскрипцию.

Я была в ужасе, когда, случайно зайдя в павильон, где снимался мой дублер, прочла попавшийся мне на глаза текст:

«А гяг а байту ф школу бет я гозенки детефаненки».

– Что это такое?

– Это ваша роль!

– Как моя роль? Ведь это же абракадабра!

– Нет, это вовсе не абракадабра, это ваша фраза: «А как я пойду в школу? Ведь я голенький, деревянненький!»

И действительно, когда мне потом пришлось озвучивать это место, оказалось, что движение рта моего кукольного двойника совпадало с фразой.

Для скорости мультипликационная часть снималась круглые сутки, и над моим двойником работали сразу пять человек.

Когда я вместе со своими знакомыми сидела в зале кино и смотрела «Золотой ключик», мне то и дело приходилось говорить: «Это я, а вот это не я, а вот это – опять я». Хотя разговор шел только о Буратино. Когда же я просила моих знакомых догадаться, где я, а где не я, они почти всегда ошибались. Птушко сделал это так чисто и хитро, что трудно найти места, где меня подменяет кукла.

Очень было трудно сниматься в «Ключике». Ну и что ж? Без трудностей работы не бывает. Трудно, но зато бесконечно интересно. Картина идет уже много лет на наших экранах, а я до сих пор жалею, что съемки кончились и мне никогда больше не придется играть деревянного человечка.

142