Анна Карамазофф (1991)

Зуева Юлия. Моя Моро // Видео-Асс Премьер. – 1995, № 31. – С. 24-26.

ФЕСТИВАЛИ

МОЯ МОРО

Судьба распорядилась так, что двадцатилетней московской художнице в трудную для неё минуту посчастливилось попасть «под крылышко» Жанны Моро и некоторое время прожить в ее доме. Пусть рассказ об том эпизоде биографии великой актрисы поможет читателю лучше попять человеческую сущность «Гранд Моро».

Так случилось, что летом 1990 года по приглашению картинной галереи на улице Миромениль я прибыла в Париж. С собой у меня были только холсты, почти пустой кошелек, обратный билет, письмо от приятельницы-актрисы какому-то ее знакомому с просьбой передать его, а также надежда на скромный заработок. обеспечивающий прожиточный минимум с обязательным визитом к любимому Родену, и привычная российским путешественникам нагловато-дерзкая уверенность, что Великий город будет покорен…

Но Великий город в лице директора галереи только развел руками – салон разорился и пошел с молотка. Работы нет. денег – почти нет, а до отъезда еще далеко. И хотя, если верить литературе, начинающему художнику просто полагается жить невесть где и впроголодь, но я в роли Гавроша оказалась впервые. Жестокое бытие грубо трансформировало сознание. Роден боролся с бутербродом. Мона Лиза – с чашкой бульона. Путешествие в Сказку не состоялось. В один из мрачных вечеров вспоминаю о просьбе московской знакомой и назначаю встречу с ее адресате»!.. Им оказался известный театральный актер Питер Бонкэ, незадолго до моей поездки снявшийся вместе с Жанной Моро на «Мосфильме» у Рустама Хамдамова в картине «Анна Карамазофф», – великолепный седой сорокалетний красавец-парижанин, очаровавший меня тонким шармом и сногсшибательным обаянием. Я с ним тотчас подружилась. Питер повел меня в актерский ресторанчик «Провиданс» (названный так в честь одноименного фильма Алена Рене), – и мы весь вечер говорили о России, о трудных путях творчества, сплетничали о парижских тайнах. В Москве помимо съемок у Хамдамова Питер был занят еще и в спектакле «Дневник горничной», и тоже с Жанной Моро!

Он рассказывал, как Жанна влюблена в нашу страну, как верит в будущий фильм и не перестает восхищаться искренностью, открытостью и теплотой русских людей. Она чувствовала себя у нас маленькой девочкой-принцессой в предоверии Рождества. Это было время, когда и сама Жанна, и все кинематографисты ждали потрясающего успеха от легендарного и загадочного опального режиссера, когда картина еще только монтировалась, а ее уже прочили в каннские победители, и пресса печатала изумительные по ретро-стилистике кадры из «сенсационного фильма», и Жанна тратила свои деньги на постоянные переезды и досъемки, с нетерпением ожидая неминуемой победы… В ту пору ничто не предвещало грядущего конфуза и драматического поражения Моро и ее психологической травмы, случившихся из-за провала фильма.

Как-то мельком галантный Питер заметил, что я слишком уж худа, и мне пришлось посетовать на превратности судьбы, лишившей меня намечавшегося заработка, и выслушать его вежливое сочувствие. На том и закончилась бы эта история, если бы не удивительное продолжение. На следующее утро, совсем рано, звонит Питер и говорит:

– Немедленно собирай все свои вещи и будь по адресу 193 рю де л’Юниверситэ!

– А что меня там ждет?

– Не что, а кто – Жанна! Я рассказал ей вчера о тебе, и она потребовала, чтобы ты немедленно перебиралась к ней со всеми своими холстами и пожитками и оставшееся до возвращения в Россию время жила у нее. Ты позвонишь в дверь условным звонком, и тебе откроет ее личный секретарь Армель Оберлен. Скажешь, что ты от меня. Давай быстрей!

Это был шок. Великая женщина, кинобогиня, которая не знает даже моего имени, вдруг так просто позвала к себе.

Приехала. Тихий роскошный район города. Серый старинный особняк с уютным двориком-садом, в центре которого небольшой фонтан. На двери табличка: «Секретариат Жанны Моро». Звоню. Открывает Армель.

– Здесь мастерская-офис мадемуазель Моро, и здесь вы будете теперь жить, – ласково говорит она. – Сама Жанна живет этажом выше. Вот кухня, вот шкаф…

Она водила меня по большой белой комнате и говорила, говорила… А когда я осталась одна, то поняла, что нахожусь в творческом архиве Моро, уютно расположенном в ослепительно-снежном офисе с белой суперсовременной мебелью, белыми дверьми, белыми стенами, белым ковром, где единственное яркое солнечное пятно – атласные желто-золотые гардины на окне. Полки заставлены огромным кинодосье, фотоальбомами, видеокассетами, компакт-дисками, газетами, журналами со всего мира. Фотографии – Жанны и Орсона Уэлса, Жанны и Жерара Филиппа, Жанны и Жана Маре, Жанны и Антониони… Коллекция книг о ее творчестве, вышедших в разных странах мира, среди них – крошечная брошюра из России. Стопки пьес, сценариев, компакт-диски с записями Жанны, читающей поэзию, прозу, монологи.

На рабочем столе – рассортированная почта с только что пришедшей телеграммой от Ингмара Бергмана с просьбой быть помощницей на очередном фестивале. Забытые серьги с дорогими камнями и здесь же – стопка справок и рецептов после недавнего визита к врачу. В центре комнаты – большая фотография Жанны Моро. Красавица блондинка. Пронзительные умные, проницательные глаза. Ей 61? – Категорически отрицаю это!

Путешествие по офису заканчиваю на кухне. На столе ждет бутылка шампанского. Как сказала Армель, «мадемуазель» прислала ее из своего погребка со словами «Добро пожаловать!». В холодильнике продукты. Купленные Жанной для себя и разделенные ею пополам со мной, – половина куска рыбы, половина банки варенья… И я расплакалась от добра, нежности и заботливости не знающей меня женщины, от ее любви, которую ощущало и о которую грелось мое сердце.

Так началась моя жизнь в доме Жанны без самой Жанны. Дни шли за днями, от Армель я узнала, что «мадемуазель» сейчас очень занята, но «держит меня под строжайшим контролем любви». Каждый вечер на моей постели меня ожидали обязательные записки Армель, передающие просьбы и пожелания Моро. Каждый

24

раз – словами «от нее» сопровождались подарочки от «мадемуазель» – то кусочек мыла из ириса любимой ею фирмы «Роже и Галле», то банка цветочного меда… А однажды – я нашла любовно положенное на покрывало платье. Ее, Жанино платье, сшитое рукой известного кутюрье. Во многих складках еще оставались булавки как штрихи прославленного росчерка. Фея под арила Золушке волшебный наряд для бала. Так и храню до сих пор это скромное, простое и изящное платье из белого хлопка с черными, розовыми и зелеными цветами как доказательство самой себе, что все это не было сном.

Храню и эти милые записки – «ее пожелания»: «Проведите хорошенько вечер, все, что вы увидите в холодильнике – для вас, кушайте!» «Фасоль и ломтик рыбы – на ужин.» «Я оставила для вас включенной электропечь, чтобы согреть комнату к вашему приходу, она выключается кнопкой сбоку.»

«Почаще бывайте на улице, пользуйтесь солнечными днями, пока не начались дожди.» «Я рада, что вам хорошо».

И вдруг – «Дорогая Жюли, Жанна Моро просила передать вам, что она хотела бы с вами познакомиться лично, поэтому завтра, в 17-30, будьте здесь, я сама отведу вас к ней домой. До завтра. Ваша Армель.» Когда на следующий день мы поднялись наверх, она появилась без грима, в бирюзовом халате, загорелая, с тугим пучком светлых волос, нежная и энергичная. Протянув ко мне обе руки, Моро подошла и глубоким низким голосом сказала:

– Я счастлива познакомиться с вами, Жюли, счастлива знать, что вам хорошо у меня.

– Мадам, я…

– Я так люблю Россию, народ ваш, людей, и рада, что теперь Россия стала моей!

– Дорогая мадам Моро, спа…

– Я так боялась, что платье не подойдет, но теперь вижу, что оно вам как раз по фигуре.

– Милая мадам Моро, спасибо вам за все, что вы сделали для меня, я благодарю вас, так…

Она слегка наклонила голову и засмеялась, хрипло и обаятельно:

– В мире столько несчастных людей, что мы все должны стараться делать друг другу что-то хорошее…

Жанна тепло приняла мой холст – единственное, чем я могла хоть немного выразить переполнявшую меня благодарность – и обещала повесить его в одной из своих комнат, мельком прикинув, где он больше подойдет. Она сказала, что теперь мы с ней связаны и будем таким образом всегда вместе.

Прошло время, и я как-то прочла строки из ее интервью: «Я не религиозный человек, но абсолютно схожа с этим чувством фанатичным и требовательным отношением к самой себе, активным желанием оставшиеся мне годы прожить полноценно, совершенствуясь, как личность, и совершая только хорошие поступки.» Вернувшись в Москву, я довольно долго каждый месяц посылала ей открытки, как молитвы: «Спасибо за все…» Два раза она мне ответила через Армель. «Дорогая Жюли, Жанна Моро переполнена работой и заботами, она в постоянных разъездах, в разгаре съемочного периода, только что вернулась из Гваделупы и через 48 часов улетит на Лазурный берег – работать. А в январе – снималась в Греции! Видите, как она путешествует! Жанна Моро желает вам счастливой жизни, несмотря на все те потрясения, которые нынче наблюдаются в вашем обществе».

«Жанна Моро просит меня поблагодарить вас, Жюли, за ваши открытки, которые ей радостно получать. Сейчас она переехала в провинцию, где пишет сценарий для фильма, который будет снимать как режиссер. Недавно она сменила квартиру, посылаю вам наш новый адрес, пишите! Теперь мне остается только присоединиться к словам Жанны Моро – мы желаем вам смелости и мужества в трудный период жизни вашего общества, вашей прекрасной страны. Держитесь! С наилучшими пожеланиями – Армель Оберлен».

И теперь, когда я вижу великую Жанну, залитую светом прожекторов, я шепчу про себя: «Это – моя Моро. Спасибо Ваги за все! Я люблю Вас!».

Юлия ЗУЕВА