Можно, конечно, попытаться списать на грустную иронию судьбы то обстоятельство, что сценическое представление не произвело особого впечатления на искушённую столичную публику, притом что кинофильм вскоре зажил самостоятельной жизнью и со временем вошёл в историю киноискусства и всей культуры XX века в придачу…
Чернов немало изумляет Хулио и его слугу, наглядно демонстрируя, как точно Откровение Иоанна Богослова характеризует текущую политическую обстановку. Четыре всадника Апокалипсиса (Завоеватель, Война, Мор в коросте Голода, Смерть) отправились в путь, едва мир погрузился в пучину Первой мировой войны…
Соотечественники создателей встретили картину, как известно, без энтузиазма – заметно хуже других работ виртуоза немой комической, а восторги европейских интеллектуалов по поводу «невозмутимо бредового» действа повлияли на общественное мнение несущественно…
К искренней благодарности за доставленную радость примешивалось восхищение смелостью, ловкостью, упорством – и даже когда, уже после смерти «звезды», один из каскадёров поведал, что наиболее опасные (не все, но наиболее опасные) трюки исполнил он, это практически не повлияло на репутацию актёра…
Трудно не согласиться с утверждениями в том духе, что «Малыш» стал наиболее личным, отчасти автобиографическим кинопроизведением постановщика, привнёсшего в повествование многое из того, что пережил и чему стал очевидцем в собственном невесёлом детстве, проведённом в Лондоне…
Положенный в основу роман Норберта Жака, публиковавшийся (в 1921-м) на страницах еженедельника Berliner Illustrirte Zeitung, не слишком выделялся на фоне тогдашней массовой литературы, зато – послужил замечательной отправной точкой при экранизации…
Может показаться немного странным утверждение Жоржа Садуля о том, что этот фильм был воспринят как «образчик чрезмерной виртуозности», в котором самые тонкие открытия «великого немого» доводились до совершенства, но при этом – та эстетика, на какую ссылался Жан Эпштейн, «устарела уже в 1925 году»…
Фильм – поистине «песнь мужчины и женщины ниоткуда и отовсюду», которая «может прозвучать в любом месте и в любую эпоху», ибо «везде, где восходит солнце, в водовороте городов и на затерянной ферме, жизнь одинакова: то горькая, то сладкая, со своими радостями и горестями, со своими проступками и прощениями»…
Знакомая зрителю техника (возведение сознательно перекошенных, грубо искажающих перспективу декораций, нанесённые краской на стены тени и т.д.) на удивление не помешала воссоздать атмосферу Петербурга, каким город описан Фёдором Михайловичем…
Постановщику и кинодраматургам Николаю Эфросу и Фёдору Оцепу оказалось непросто воспроизвести ёмкие социальные зарисовки, исполнявшие важную функцию в первоисточнике, во всей их полноте. Но стараниями Москвина удалось практически без упущений передать трагедию главного героя…
