Джентльмены удачи (1971): материалы

Блейман М. Удача ли это, джентльмены? // Искусство кино. – 1972, № 6. – С. 65-71.

Удача ли это, джентльмены?

М. Блейман

«Джентльмены удачи»

Нельзя отрицать, что фильм смешной. Чтобы в этом убедиться, достаточно зайти во время его демонстрации в зал кинотеатра. Публика хохочет.

Рассмешить зрителя хотят в первом же кадре. В пустыне среди барханов на верблюде едут три странных человека. Зритель узнает сразу звероподобно загримированного Е.Леонова, говорящего с хриплыми и свистящими интонациями Г. Вицина и несущего дурашливую улыбку, как визитную карточку, С. Крамарова. (Несколько позже к этой смешной компании присоединится артист Р. Муратов, говорящий по-русски с восточным акцентом, что у него получается тоже смешно.)

Но возвратимся к началу. Верблюд артачится, не хочет идти. Когда кто-то из всадников его понукает, он плюется и густая слюна залепляет лицо погонщика. Это, конечно, смешно.

Несколько позже создается ситуация, в которой все четыре персонажа лишаются такой принадлежности туалета, как штаны. А им нужно бежать. И они бегут, изображая спортсменов, участвующих в кроссе. Это тоже смешно.

А до этого спортивного бега они путешествуют в бетоновозе и вылезают из него, до ушей облепленные цементом. Смешно!

Попав в Москву, все четверо боятся, что их узнают, и переодеваются в женскую одежду. Смех в зале.

В театре они прячутся в мужской уборной, хотя одеты женщинами. Разумеется, и это

65

вызывает смех в зрительном зале.

Впрочем, я не собираюсь перечислять все рассчитанные на такого же рода смех ситуации и трюки (американцы называют их гэгами). В картине их больше чем достаточно.

Должен предупредить: я знаю, что гэги могут быть и дурными, вульгарными и остроумными. Знаю я и то, что в искусстве «комедии-буфф», – не только в американской «комической», а и осмысленные по-другому в средневековом театре, – они необходимы и законны. И я не собираюсь опровергать право режиссера поставить фильм, используя эксцентрические нелепости, подчеркивая неправдоподобно смешные ситуации, комическое поведение и даже смешную внешность актеров. Обидно другое, что весь фильм идет на уровне гэгов этого сорта, хотя сценарий давал некоторые возможности и для других решений, более интересных и остроумных.

Основная ситуация сценария, написанного Г. Данелия и В. Токаревой, тривиальна. Можно составить целую библиотеку из романов, в которых действуют двойники. Можно перечислить десятки фильмов, в которых действуют как две капли воды похожие персонажи, причем исполняемые одним актером. Мотив двойников нередко используется в детективном жанре (поиски преступника упираются в неведомую преследователям тайну), много реже – в жанре психологическом (персонажу приходится проникать в тайну чужой психологии) и чаще всего в комедии, где в таких случаях возникает контраст между привычным поведением человека и обстоятельствами, в которые он попадает. Человек оказывается не на своем месте – это излюбленная мотивировка комедийной игры.

Литературный уровень сценария Г. Данелия и В. Токаревой иллюзий у меня не вызывает. И все-таки, мне кажется, сценарий можно было прочитать тоньше, деликатнее, что ли.

Наверное, можно было бы добиться того, чтобы человек, попавший в непривычную ситуацию, вел себя не только комично. Ведь герой – заведующий детским садом Трошкин, влюбленный в свою профессию, – поневоле вынужден изображать закоренелого и звероподобного преступника-рецидивиста Доцента, что само по себе уже смешно. Но на этом можно было и не настаивать: Трошкин – еще и прирожденный воспитатель и ни при каких условиях не в силах отказаться от этой своей страсти. С преступниками он ведет себя так же, как вел бы себя с детьми в детском саду. Так могла бы возникнуть поистине комическая, а не только буффонная сцена встречи Нового года, когда Трошкин – Доцент предлагает играть своим партнерам в детские игры, и они вынуждены делать это не потому, что увлечены детскими забавами, а потому, что боятся своего главаря. Они воспринимают игру как жестокое издевательство, недаром же кто-то из них горько говорит, что подобной жестокости не ожидал даже от такого зверя, как Доцент. В этой сцене, которая, на мой взгляд, могла бы стать ключевой для стиля картины, нужно было бы обыгрывать не только парадоксальность ситуации, но, что гораздо важнее, стереотипные представления о поведении человека. Тогда герои могли бы предстать не просто как комические «маски», но и как люди. И поведение их стало бы сложнее, тогда как сейчас оно представляется только поводом для смеха.

В замысел авторов, на мой взгляд, входило и намерение (я не утверждаю, что они это намерение реализовали) показать, что их герои – люди, преступниками не родившиеся. Перед тем, как совершить первую кражу, они жили по-другому (как именно, к сожалению, в сценарии не рассказано). Попав под влияние своего «вожака», Хмырь (Г. Вицин) и Косой (С. Крамаров) поэтому в праздничной, новогодней Москве должны как бы невольно возвратиться к этой другой, прежней своей жизни. Недаром Хмырь восторгается тем, как неведомая девушка катается на коньках вокруг разукрашенной елки, и вспоминает, как он с женой ходил в театр. Отсюда же и чтение письма от ребенка Хмыря, которое приносит ему «вожак», и горькая реакция преступника. Этой же цели служит случайная

66

встреча Косого с товарищем по школе, ставшим инженером, после которой Косой упрекает Доцента: зачем тот сказал бывшему соученику, что он, Косой, вор.

Во всех этих эпизодах, написанных поверхностно, все же можно было бы попытаться углубить парадоксальность комической ситуации, открыв в комическом новое, на этот раз уже психологическое качество. Это имело бы решающее значение для фильма. И финал, когда преступники связывают честного человека, которого считают преступником, воспринимался бы в этом случае не только как комический гэг, но и как естественный поступок.

Сценарий мог навести постановщика и актеров также еще и на мысль о контрастах в психологии персонажей. Тогда комизм возникал бы не только в тех сценах, где преступник превращается в человека, но и там, где действует обратный ход этой «игры» – там, где человек превращается в преступника. Так, чтобы достать необходимые деньги, Трошкин вынужден ограбить собственную квартиру. Но вместо того чтобы просто войти, просто открыть письменный стол, просто достать из него деньги, он воровски оглядывается, таится, трепещет, боясь, что его застанут за этим занятием. Конечно, это деталь. Но она хорошо придумана и при умелой разработке могла бы продемонстрировать не просто умелую игру с сюжетом, но и, повторяю, то, что прорывается за границы нехитрой игры с гэгами в область человеческой психологии.

Наконец, в сценарии была возможность и для того, чтобы обнаружить, конечно в парадоксальной и эксцентрической форме, образ доброго мира, мира участливых и благожелательных людей, для которых и пре-

67

ступник и преступления – исключительные и досадные случайности, изживающие себя. Этот мир мог стать не только фоном действия, но и активным его «участником». Ведь преступники, попадая в этот добрый мир, невольно пересматривают свою жизнь и естественно отказываются от старых навыков. Уловил же доброту и сказочность этого мира оператор Г. Куприянов, который снял Москву красочным, сказочно красивым городом.

Подчеркнуть эту частную удачу особенно важно потому, что комический сюжет, развертывающийся на экране, как раз как бы предполагал враждебность мира к человеку. В любом западном фильме или романе, использующем подобный сюжет, человек противостоит обществу, они враждебны друг другу. Преступник закономерно борется с враждебным ему обществом. Общество борется с враждебным ему преступником.

В замысле сценария «Джентльмены удачи», повторяю, мир сказочно добр, и эта сказочность атмосферы не кажется или, может быть, мне не показалась неправдоподобной.

Конечно, все эти возможности, то слабо угадываемые, то «проклевывающиеся» в сценарии, тоже не обещали ничего по-настоящему значительного, ничего, что могло привести к зрелищу не только смешному, но и по-настоящему содержательному.

И все-таки сценарий можно было разработать иначе – тоньше, внимательнее к внутреннему смыслу, тогда как фильм дальше нагромождения смешных нелепостей не идет да, кажется, и не намеревался идти. И то, что потенциально в сценарии все же существует, в фильме ускользает, становится неощутимым, прежде всего потому, что режиссер предпочел обратиться к традиционному, а в данном случае, незакономерному способу извлечения смешного. К этому способу активно прибегают, и актеры, занятые в фильме. Они

68

могли бы переместить центры тяжести, создать, если не тонкие, то хотя бы психологически насыщенные решения ситуаций, изменить стандартный «комический» стиль картины. Но они, увы, этого не сделали и пострадали прежде всего сами.

Приведу, на мой взгляд, показательный пример. В фильме играет А. Папанов, актер редкого комедийного дарования. Роль его несложна. Он играет скучающего командировочного, который не знает, куда себя деть в маленькой гостинице, и радуется всякому новому постояльцу, как возможному партнеру по игре в домино, в шахматы, в шашки – ему все равно. Он напарывается на преступников и, что естественно, проигрывает им все, что у него есть, – деньги, вещи, даже костюм. Ситуация смешна сама по себе. И чтобы ее сыграть, вовсе не нужен был такой актер, как А. Папанов. Но уж если эта роль поручена А. Папанову, то следовало ожидать, что он создаст образ сначала скучающего, а потом зараженного азартом человека, гиперболический образ игрока, эксцентрический и вместе с тем жизненно достоверный. Тогда бы командировочный запомнился зрителю, тем более что сцена, в которой он играет, сюжетного значения не имеет. Но для этого нужна была детализация, накопление психологических черт, наблюденных и нафантазированных актером. А именно этого режиссер от А. Папанова не потребовал, и актер остался лишь исполнителем гэга, не больше. Нет надобности говорить здесь о великолепном комедийном даре Е. Леонова, о том,

69

как проявился этот дар в фильмах последнего времени. В «Джентльменах удачи» артист неизменно вызывает веселую реакцию публики. Но необходимо сказать, что Е. Леоновым лишь добросовестно сыграна ситуация, предложенная сценаристами. Ни актером, ни режиссером не найдены и не разработаны детали поведения героя, смешные и вместе с тем правдивые. В результате Е. Леонов обкрадывает самого себя, играет с нажимом, с грубым напором и, что особо досадно, крайне однообразно.

И Э. Гарин, который, как никто в нашем кинематографе, умеет психологически насытить каждую ситуацию, каждое движение, каждое слово, как бы внешне нелепо, эксцентрично, парадоксально оно ни было, здесь изменяет себе. Он комично следит за преступником, комично увлекается, рассказывая о шлеме Александра Македонского, но ведь этого мало. Артист мог бы даже на небольшом плацдарме своей роли создать образ бескорыстного энтузиаста, увлеченного и по-своему страстного человека. А он играет «маску», как и все остальные актеры.

Что же сказать о Г. Вицине и С. Крамарове, которые играют те же «маски» – один, как уже говорилось, при помощи сиплого голоса, а другой – при помощи своей вечной застывшей улыбки? Можно только пожалеть, что актеры повторяют штампованные приемы, что их исполнение не выходит за рамки давно установившихся примитивных «комедийных стандартов». Особенно обидно за Г. Вицина, чья творческая судьба начинает вызывать уже серьезную тревогу.

Мне кажется, что единственный, кто нашел

70

верный стиль исполнения, это молодой артист Р. Муратов, играющий человека, случайно затесавшегося в преступную компанию. Он играет искренне, может быть, невольно, а может быть, и сознательно воплощая первое правило комедии: играть серьезно, как бы комичны ни были образ и ситуация.

После того как высказаны некоторые горькие слова в адрес большинства исполнителей, я должен заметить, что актеры, особенно в кинематографе, вынуждены играть не всегда так, как хотят, а играют так, как им предлагают. Вот и в этом случае они расплачиваются за то, что постановщик «Джентльменов удачи» А. Серый не сумел использовать возможности превосходных актеров, навязав им свой стиль исполнения.

Вызвано это не только естественной неопытностью режиссера (А. Серый, насколько я знаю, поставил первую большую картину). Режиссер, как мне кажется, не до конца понял то, во имя чего все же можно было поставить эту небогатую по мысли комедию.

И хотя я вовсе не хочу сталкивать режиссуру с драматургами, обвиняя постановщика во всех потерях картины, однако я не могу не сказать, что трактовка литературного материала явно ниже тех возможностей, которые просматриваются в замысле сценария.

Возникает впечатление, что режиссер ставил перед собой единственную задачу – смешить зрителей. И там, где у него не хватало глубины постижения комического содержания, он прибегал всего только к гэгам. В сценарии и в фильме есть сцена, в которой заведующий детским садом Трошкин под видом Доцента попадает в тюремную камеру и ссорится с преступником, чье лицо испещрено шрамами. Дело может дойти до поножовщины, но страшный противник оказывается трусом. Это смешно. Но я вспомнил старую американскую картину «Трус», где режиссер Джеймс Крюзе с помощью отличных актеров Ноа Бири и Эрнста Торренса извлек из аналогичной сцены источник комизма для целой и, как все мы помним, очень неглупой картины. А в «Джентльменах удачи» это всего только незамысловатый гэг.

Как я уже сказал, фильм «Джентльмены удачи» пользуется успехом. Но успех, даже самый шумный, бывает обманчив. И я хочу, чтобы эта статья была воспринята участниками картины и прежде всего ее режиссером не только как оценка их труда, но и как некое предупреждение.

Если А. Серый собирается и дальше работать над комедией, ему нужно понять, что комедийная режиссура состоит не в стремлении вызвать смех во что бы то ни стало, не только в выдумке и постановке гэгов; ей нужно вглядываться в жизнь, в психологию человека, и именно здесь находить зерна смешного. Пока же цена тому, чем вызывается в «Джентльменах удачи» ответная реакция зрительного зала, невелика: потакание плохому вкусу еще никому, не помогало завоевывать право на уважение зрителей и критики.

И это со всей отчетливостью должны осознать и режиссер и снимавшиеся в картине актеры.

71

Черняев Пётр. Твой дом – тюрьма // Видео-Асс Известия. – 1998, № 38 (03). – С. 118-120.

РЕШЕТКА

Крылатая фраза из комедии «Берегись автомобиля» «Твой дом – тюрьма», если отвлечься от ее юмористического контекста, вполне отражает суть понятия в стране, где через тюрьмы и лагеря прошли многие десятки миллионов сограждан (в том числе и кинематографистов). Камера и зона в нашей жизни давно не являются чем-то исключительным. В этом разделе мы рассказываем лишь о нескольких историях и судьбах, реальных и вымышленных, объединенных темой неволи.

ТВОЙ ДОМ – ТЮРЬМА

Кто из мальчишек не мечтал хоть на минуту стать главарем шайки преступников или вором в законе?

Не затем, конечно, чтобы есть вонючую баланду из жестяной миски, ходить кругами по тюремному двору с руками за спиной или вкалывать на лесоповале. А чтобы окрестная шпана расступалась: завидя тебя, чтобы небрежно сплевывать, проходя мимо любого и ничего в этой жизни не бояться! И, естественно, совершать дерзкие побеги из тюрем!..

Воры почему-то часто представлялись нам в ореоле романтики, ассоциировались с графом Монте-Кристо, Фанфаном-Тюльпаном. В общем-то, понятно почему: в годы массовых репрессий столько народу побывало в тюрьмах и лагерях, пронеся шлейф «отсидки» через всю жизнь, что блатные песни стали народными, воровской жаргон – общераспространенным слэнгом и, что самое страшное, воровская психология проникла в сознание людей, смещая критерии нравственности, подвергая коррозии моральные принципы.

И сколько бы ни говорили об ужасах амнистии после смерти Сталина, когда страну наводнили озверевшие изголодавшиеся зэки, сколько бы ни крутили фильм «Холодное лето пятьдесят третьего…» о страшных событиях тех лет, «героический» образ бандюги не мерк на нашем экране. Ведь тюрьма и зона – это экстремальные ситуации, это балансирование на грани жизни и смерти, это брутальность в чистом виде – выигрышный материал для кино! Что ни судьба – готовый сюжет. Впрочем, эти сюжеты были бы слишком похожи друг на друга, если бы их не расцвечивали кинодраматурги, используя тему неволи для усиления драматизма и мелодраматизма, а то и комизма.

Кто не помнит тюремных сцен из «Джентльменов удачи» с коронными фразами Доцента-Леонова «Пасть порву, моргала выколю!»? Кто из видевших «Бедную Сашу» не посмеялся, глядя на опереточный выход Спартака Мишулина в образе пахана? Кто из смотревших мюзикл по вольтеровскому «Простодушному» не улыбнулся дружной песне арестантов: «Бастилия! Те ночи, полные огня… Бастилия! Зачем сгубила ты меня…»?

Но все это кино-шуточки, рассматривающие места заключения как площадку для большого карнавала. Не более. Мы их всегда и воспринимали лишь как условные игры в тюрьму. Наверняка так же воспримем и «Крестоносца-2». А вот в достопамятной «Комедии строгого режима» фарсовый поворот с превращением убогого уголовничка, о которого вся зона ноги вытирает, в вождя, за которым все, подчиняясь социальным инстинктам, идут и приказы которого выполняют, обнажил всю нелепость тюремной психологии. И все же тюрьма, где зэки играют спектакли, где можно закрутить роман с поварихой и вешать начальству лапшу на уши, не страшнее пионерского лагеря (где товарищи по отряду могут так же поколотить ни за что, просто «по традиции»).

Интересно, что вопрос перевоспитания в пенитенциарных учреждениях, который был краеугольным в старых кинофильмах типа «Заключенные», «Исправленному верить», «Верьте мне, люди», «Калина красная», с повестки дня снят. Посмотрев жестокий «Беспредел» Игоря Гостева, кровавый, натуралистичный, от которого мурашки по спине бегут, понимаешь, что в таких условиях стать на путь истинный практически невозможно. Можно лишь ожесточиться, озлобиться, озвереть.

Режиссер Гостев рассказывал мне, что когда в настоящей тюрьме он снимал сцену бунта, во время которого заключенные выламывают ворота, жгут корпуса, бьют охрану, и всю зону охватывает кровавая лихорадка, группа и руководство «заведения» очень опасались, как бы восстание не началось по-настоящему. Потому что в хаосе съемки уследить за всеми заключенными было невозможно, тем более что огонь, крики, кровь (пусть даже не натуральная) повышали адреналин, порождали агрессию, толкали на непредсказуемые поступки. Нет идеальных зон, беспорядки могут начаться в любой из них. И в любой момент. Слишком много тут в людях придавлено, слишком сильно унижено человеческое достоинство. В том же «Беспределе» мы видим, как парня «опускают» за строптивый характер, как обращаются с «петухами», видим, что закон творит «бугор», а не «кум», как называют там начальников.

Можно понять, сколько злобы и жестокости накопилось в людях, побывавших «там». В картинах «Холодное лето пятьдесят третьего…», «А в России опять окаянные дни», «Год собаки», «Заряженные смертью» мы видим, как безжалостны вырвавшиеся оттуда. Они хотят поскорее на ком-то отыграться за свои мучения в зоне, из «шестерок» превратиться в «королей», унижать других. Судя по фильмам, заключенные только и делают, что обижают слабых да выслуживаются перед сильными. Почти нет сцен, где бы они работали, правда, в «Беспределе» зэки шьют телогрейки, хотя и там некоторые демонстративно игнорируют трудовую деятельность.

Геройствовать, как геройствуют персонажи фильмов «По прозвищу «Зверь» или «Любить по-русски 2», отстаивая свое достоинство перед сокамерниками, может не каждый. Чтобы пяткой в подбородок, ребром ладони по горлу, чтобы провести болевой прием на «авторитете», развенчать его

119

власть, а потом еще проснуться живым, – в жизни это почти нереально. Но герой боевика живет по другим законам, он должен убеждать зрителя, что инициатива, решительность, сила и благородство могут спасти, прийти на выручку в минуту, когда ни на кого надеяться больше нельзя.

Арестантские традиции у нас давние. Сколько людей гремело кандалами в Петропавловской крепости, на Сахалине, в сибирской ссылке. Как унижали тех же декабристов на каторге (эпизод из «Звезды пленительного счастья» тут не много рассказывает). Даже герой российско-польской экранизации толстовского рассказа «За что?» бежит от притеснений и беззакония (он живет в нормальном доме, с женой, лишь отмечаться в комендатуру ходит), а просто из стремления к свободе. Но разве эти выселки сравнить с тем мраком и ужасом, который творится повсеместно на Руси великой?

Недаром народная пословица гласит: «От тюрьмы да от сумы не зарекайся». Неволя преследует тебя повсюду: и в школе («Чучело»), и в детском доме («Лунные псы», «Это было у моря»), и в институте («Какая чудная игра!»), и в армии («Гу-га!», «Делай – раз!», «Сто дней до приказа»). Да и сама наша история богата примерами того, как невинные люди оказываются за решеткой, попадают в положение изгоев. Чего стоит тема репрессий («Дорога на край жизни», «Затерянный в Сибири», «Шаман»), которую еще недавно без устали эксплуатировал кинематограф. Вспомните сцену бессмысленной бойни пленных белых офицеров в «Повести непогашенной луны». А история «Кавказского пленника», напоминающая нам судьбы сотен ребят, все еще находящихся в плену? Да, вероятно, не все они сидят на цепи или забиты в колодки, но каждый из них живет мечтой о воле.

Тюремная система давит, ломает человека, лишает его воли к сопротивлению, пытается убедить в собственной ничтожности. Сколько мы видели злых, бездушных, руководствующихся лишь инструкцией надсмотрщиков («Билет до Тадж-Махала», «Кома», «Уроки в конце весны»), сколько видели низости со стороны самих заключенных по отношению к своим сокамерникам («Курьер на Восток», «Зона «Любэ», «Распятые»).

Уголовный кодекс определяет заключение как наказание «лишением свободы на срок до…». Именно лишением свободы, а не унижением, уничтожением чувства человеческого достоинства и прочими мерзостями, творящимися в стенах наших тюрем, порядки в которых недалеко ушли от ужасов ГУЛАГа. Мы как-то забываем, что заключенный по всем законам остается гражданином своей страны, за которым сохраняются все права человека. Кроме одного – свободы.

Есть разные фильмы про тюрьму. Например, «Штаны» – о пожилом человеке, принявшем на себя вину нерадивого сына (чудовищно то, что сын даже не раскаивается в преступлении и считает поступок отца блажью), «Тюремный романс», где пружина действия раскручивается благодаря тому, что женщина-следователь полюбила своего подследственного и устроила ему побег (это в чистом виде романтическая история, хоть и имеющая реальных прототипов), «У попа была собака…» о человеке, организовавшем собственный каземат, чтобы наказать тех, кто несправедливо отправил его на несколько лет «в места не столь отдаленные». Тюрьма здесь как некие предлагаемые обстоятельства, как лакмусовая бумажка, помогающая четче проявить достоинства и недостатки человека.

Но есть фильмы по-настоящему страшные, которые не уходят из памяти. Например, «СЭР» («Свобода это рай») Сергея Бодрова: чего стоит лишь сцена свидания в душевой юного зэка-сына и зэка-отца! Или казахский фильм «Женщина – жизнь» о женской тюрьме. Был мрачный, тревожный «Караул» о неуставных отношениях в роте солдат, охраняющих заключенных при транспортировке: отношения между охранниками были примерно такими же, как в среде уголовников. Это порождало ощущение неразрешимости проблемы, уходящей корнями в условия жизни, не способствующие искоренению преступности.

Интересно, что в Москве трижды уже проходил правозащитный кинофестиваль, пытавшийся обратить внимание общественности на проблемы защиты законных интересов граждан, оказавшихся временно в неволе. Эта акция обращена к людям по обе стороны баррикад: к попирающим права человека и к тем, чьи права попраны. В жюри киносмотра были деятели искусства, которые сами некогда прошли через места лишения свободы – драматург Валерий Фрид, актеры Гурген Тонунц, Валентина Малявина и другие.

В обсуждениях программы принимали участие литераторы, касавшиеся в своем творчестве поднятых проблем, правозащитники и даже недавние заключенные, что придавало дискуссиям весомость. Но главное, что состоялся серьезный разговор о том, на что порой невозможно смотреть без горечи, страха, стыда за то общество, в котором выпало жить.

Не обязательно снимать про тюрьму целый фильм, чтобы понять, насколько она страшна, как ломает жизнь. В картине Павла Чухрая «Вор» есть эпизод, где женщины ждут, когда заключенных будут выводить «на погрузку», чтобы хоть на несколько мгновений увидеть «своего». Этот эпизод говорит больше, чем иной полнометражный фильм. Лающие собаки, вцепившиеся в упавшего, приказ смотреть вниз, бег людей в одинаковых телогрейках до тюремного фургона – в этом образ целой эпохи, образ судьбы народа.

Петр ЧЕРНЯЕВ

120

Феофанов Юрий. Тюрьма // Видео-Асс Известия. – 1998, № 38 (03). – С. 121.

ТЮРЬМА

Давно уже рассеялись иллюзии относительно того, что будто бы тюрьма или лагерь исправляет случайно оступившихся или закоренелых злодеев. Нет, место заключения – это место страдания, расплаты за содеянное. В этом его предназначение – чего уж лукавить. Вопрос состоит в том, чтобы страдал грешник по строго отмеренному законом наказанию, но не больше.

Положительный пример тому я увидел, увы, не у нас, а в Америке, в тюрьме штата Индиана. Когда мы там были, поступила партия заключенных – человек пятьдесят, в основном молодых. Шли они под конвоем, но беспорядочной толпой, что-то кричали в адрес полицейских, делали непристойные жесты. Удивленный этим, я спросил сопровождающего: «Почему не поставите их в строй и… шаг в сторону…». – «Не имеем права, – ответил тюремный чин, – по нашим законам строй предусмотрен только в армии».

Вот и вся разница между правовым режимом и беспредельным произволом как со стороны гражданина начальника, так и товарищей по несчастью. Не надо идеализировать тюрьмы Америки, там и железные клетки есть, и карцеры. Но есть и права заключенных, нормы площади, рацион питания и медицинского обслуживания. И уж тут адвокат не даст спуску администрации.

О состоянии наших мест заключения, особенно предварительного, пресловутых СИЗО, пишут и показывают по телевизору предостаточно. Это не регламентируемые никаким законом страдания. Ясно же, что в нечеловеческих условиях содержания не может быть человеческих отношений заключенных, между собой, враждующих за место, где бы лечь и что бы съесть, и заключенных с администрацией.

Недавняя амнистия, кроме официальной – прощение некоторой части осужденных, – преследовала цель и разгрузить тюрьмы. Правда, из амнистированных лишь десятая часть заключенных, остальные и так на свободе. Так что опасений для повторения «Холодного лета пятьдесят третьего…» вроде бы нет. Но и цель облегчить нагрузку на «нароместо» вряд ли будет достигнута.

Изменения положений дел в пенитенциарной системе можно ждать от передачи ее в гражданское ведомство – Минюст. Конечно, здесь нравы помягче, чем в МВД. Однако охрана, администрация тюрем и лагерей переподчинится, но вряд ли сразу изменится. И все-таки это шаг к правовому режиму. А все остальное – деньги, общая боль России.

121

Крымова Елена. Хочу в тюрьму! // Видео-Асс Известия. – 1998, № 38 (03). – С. 122.

ХОЧУ В ТЮРЬМУ!

Вы слышали историю о москвиче, который украл что-то в шведском универсаме, чтобы попасть в тюрьму и немножко подлечиться? Это воспринимается как анекдот, пока не увидишь «те» тюрьмы поближе.

«Вторая попытка» – называется фильм итальянского режиссера Миммо Калопрести, в котором главные роли играют Нанни Моретти и Валерия Бруни Тедеши. Вторая встреча героев происходит через десять лет после первой, во время которой Она, будучи членом некой экстремистской организации, всаживает Ему пулю в череп. Вот уже десять лет Она находится в заключении, и еще десять лет лишения свободы ей предстоят. Вряд ли этот фильм появится когда-либо в российском прокате или на телевидении. А жаль. Посмотрели бы наши женщины, обремененные ежедневными многочисленными тяготами несвободы, на жизнь своей заключенной в Италии подруги! Она встает (не с нар, а с самой обычной кровати) по звонку, пьет кофе с булочкой и отправляется на работу за пределы огражденной зоны, в самую обычную контору, набирает там что-то на компьютере, дружит с коллегами, встречается с мужчинами, ездит в гости к родителям, но вечером, до 22.00, она должна вернуться в тюрьму. В камеру, где на окнах висят занавески и нет решеток, где душ на двоих с соседкой, а полочки на стенах застелены уютными домашними салфеточками.

Далеко не все наши женщины, никогда не преступавшие закон, имеют такие бытовые условия. «То» общество, отняв свободу, не подвергает пыткам неудобствами. Тюрьма «там» – не мучильня, а состояние временного неудобства, которое очень часто и есть основное содержание жизни наших вроде бы и не лишенных свобод соотечественников.

Еще один фильм, на этот раз французский («Признание невиновного», режиссер Жан-Пьер Америс), рассказывает о молодом пареньке, приехавшем в Париж из провинции и не нашедшем своего места в жизни большого города. Он не может устроиться на работу, у него нет друзей, подружки ласковы, но встречи с ними случайны. Он пытается выжить и не находит другого способа, как… попасть в тюрьму. Является в полицейский участок и признается в преступлении (убийстве таксиста), которого не совершал. Несколько часов беседы со следователем и – о, счастье! – он в камере. Занавесок на окнах нет (все-таки тюрьма мужская), но одеяло выдали теплое. А завтрак! Свежий белый хлеб, масло, джем и кофе – что еще может пожелать себе утром истинный джентльмен? Появились друзья, а главное – молодой человек почувствовал к себе внимание, которого не видел с тех пор, как покинул семью. С ним говорит, пытаясь представить картину преступления, следователь, в его детских воспоминаниях копается психолог.

И работа есть. Не ахти какая – натягивать соски на бутылочки для детского питания, – но гарантированная.

Его «спасают»: адвокат, семья и подружка, которая не стала от этого ближе, доказывают так не нужное ему алиби. Из тюрьмы беднягу выпускают. Дружеский обед, и он опять остается один в тягостном своей свободой городе. К чему он будет стремиться теперь?

Не ужас, не гибель, не пытки, не крах жизни, а лишь средство исправить человека, совершившего преступление, дать ему возможность одуматься, ограничить его в действиях – вот что такое, оказывается, тюрьма. И, видимо, не случайно тема эта так отчетливо звучит в кино, в обществе, которое с мерками гуманизма подходит не только к парадному фасаду, но и к задворкам жизни.

Елена КРЫМОВА

121