Голубой ангел (1930): материалы

Богданович Питер. Мисс Дитрих едет в Денвер // Искусство кино. – 1992, № 8. – С. 138-143.

Питер Богданович

Мисс Дитрих едет в Денвер

– Ваши места займет Марлен Дитрих, – запыхавшись, выпалил ассистент режиссера. – Вы ведь не будете возражать, правда? Она привыкла сидеть в первом ряду справа. Ваших ребят посадят подальше.

Мы с Райаном О’Нилом и съемочной группой «Бумажной луны» улетали из международного аэропорта в Лос-Анджелесе на съемки в Канзас. Я ответил, что мы, конечно, не возражаем.

– А что, Марлен Дитрих летит нашим самолетом в Канзас? – спросил Райан.

Нет, оказалось, что она направляется в Денвер (у нас там была пересадка), чтобы дать шесть концертов в зале «Аудиториум». Трудно было поверить своим глазам, увидев ее сидящей напротив нас возле пропускной калитки. Она была вся в белом – широкополая шляпа, брюки, блузка, жакет – и выгля-

_______
Из книги американского кинорежиссера Питера Богдановича «Срезки времени». («Pieces Of Time. Peter Bogdanovich On the Movies», N. Y., 1973, p. 492).

138

дела великолепно, несмотря на легкую усталость и озабоченность, вызванную чрезмерным оживлением, царившим в нашей компании.

Мы подошли выразить ей свое почтение. Я представился. Райан сказал: «Хелло, мисс Дитрих, я Райан О’Нил. «Историю любви» помните?» И он широко улыбнулся.

– Да, – ответила она. – Но фильм я не смотрела. Я слишком люблю эту книжку. Я из-за этого и «Крестного отца» не стала смотреть. Тем более что Брандо слишком медлителен для этой роли; что бы им пригласить Эдди Робинсона!

Я был знаком кое с кем из тех, кто работал с ней и любил ее, и чтобы поддержать разговор, упомянул некоторые имена. Но это не помогло делу – она пожаловалась на холод, и мы разошлись. «По-моему, мы были на высоте», – сказал Райан. Я был другого мнения.

В очереди за багажом она оказалась прямо за нами. Мы предприняли новую попытку ввязаться в беседу. На этот раз она смилостивилась.

– Я смотрела «Последний киносеанс», – сказала она мне. – И все время думала, что если еще кто-нибудь начнет медленно раздеваться, я взбешусь.

– А «В чем дело, доктор?» вы видели? – спросил Райан. – Это мы вместе делали. – Да, видела, – ответила она и больше не добавила ни слова. Я решил сменить тему и сказал, что недавно посмотрел пару ее старых картин – «Ангела» Любича и «Марокко» фон Штернберга. При упоминании перво-

139

го она сделала гримаску, а про второй заметила, что «сегодня он кажется слишком замедленным». Я сказал, что, видимо, Штернберг так его и задумывал – он сам мне это говорил. «Да нет же, – возразила она. – Он хотел, чтобы я двигалась помедленнее. А на «Голубом ангеле» Яннингс был для него слишком медлителен». Контролер особенно придирчиво проверял ее багаж, и это ее явно расстроило. «Такого со мной с самой войны не случалось».

В самолете она вместе со своей блондинкой-компаньонкой устроилась напротив нас и, кажется, на этот раз решила, что мы неплохие ребята. Почти весь полет она провела, сидя на коленях в кресле и обняв руками спинку лицом к нам. Теперь она была необыкновенно хороша. Оживленная, помолодевшая, искренняя, обаятельная, сексапильная, по-детски мило картавившая, словом – блестящая.

Я сказал, что в который раз безуспешно пытаюсь бросить курить. «Ни в коем случае! – сказала она. – Я бросила десять лет назад и с тех пор чувствую себя несчастной. Раньше я не пила – теперь пью. Когда я курила, никогда не кашляла – теперь я кашляю. Не бросайте – вы растолстеете, а вы ведь этого не хотите!»

Мы заговорили о фильмах, в которых она снималась, и о режиссерах, с которыми она работала. Вскоре выяснилось, что я видел множество ее картин. «Откуда вы так много обо мне знаете?»

– Я считаю вас волшебной актрисой, которая к тому же работала со многими замечательными режиссерами.

– Ну нет, – с сомнением протянула она. – Я работала только с двумя великими. Фон Штернбергом и Билли Уайлдером.

– А как же Орсон Уэллс?

– О да, конечно, и с Орсоном.

Мне показалось, что на нее не произвели особого впечатления ни Любич, ни Хичкок, ни Фриц Ланг, ни Рауль Уолш, ни Тэй Гарнет, ни Рене Клер, ни Фрэнк Борзэдж. Ее удивило, что мне нравилось «Ранчо с дурной славой» Ланга, «Мужская сила» Уолша, и совсем смутила моя нежность к «Ангелу». Я где-то вычитал, что ее любимой ролью была Таня в «Прикосновении зла» Уэллса.

– Вы и теперь так думаете? – спросил я.

– Да. Я там была великолепна. Мне кажется, мне ни разу больше не довелось произнести в кино ничего подобного моей финальной фразе в этом фильме: «Он был человеком, вот и все, а какое имеет значение, что говорят о людях?»

Ну разве это было не хорошо? Не знаю, почему мне это так удалось. И я так хорошо выглядела в черном парике. Он принадлежал Элизабет Тейлор. Вы знаете, этой роли сначала не было в сценарии, но Орсон позвонил и сказал мне, что хочет, чтобы я сыграла цыганку в приграничном городке, и вот я пошла на студию «Парамаунт» и нашла там парик. Это вообще было очень забавно, потому что, знаете, я была без ума от Орсона – в сороковые годы, когда он был женат на Рите Хейуорт. Когда он снимал – это был чудодейственный акт, – я была от него без ума, и мы были большими друзьями, но не более того… Потому что Орсону не нравятся блондинки. Он предпочитает смуглянок. И когда он неожиданно увидел меня в черном парике, он как бы увидел меня по-новому. Да Марлен ли это?

– Он снимал вас с откровенной любовью.

– Да, я никогда не была так хороша на экране.

– Ноги у вас были замечательные, – вставил Райан.

– Ах, да – замечательные! – она расплылась в улыбке. – Великолепные бедра! – и она хлопнула себя по бедру.

– Иногда я вижу их во сне и просыпаюсь в слезах.

– Я тоже, – сказала она.

Я спросил, не огорчила ли ее язвительная автобиографическая книга фон Штернберга «Праздник в китайской прачечной», где было написано, что это он ее создал, и намекалось, что без него она бы просто не состоялась. (Он сказал мне однажды: «Я – это мисс Дитрих, а мисс Дитрих – это я».)

Она поджала губы, слегка приподняла брови.

– Нет, я не огорчилась, потому что это правда. Ведь я делала именно то, о чем он просил. Помню, мы снимали эпизод «Марокко» с Гари Купером. Он попросил меня подойти к двери, повернуться и сказать что-то вроде: «Подожди меня», а потом выйти. Штернберг сказал буквально следующее: «Подойди к двери, повернись, сосчитай до десяти, скажи свою фразу и уходи». Я сделала все в точности, а он рассердился. «Если у тебя не хватает ума считать медленно, считай до двадцати пяти». Мы повторили сцену. По-моему, мы повторяли ее раз сорок, пока я не стала считать до пятидесяти. Мне все это было непонятно. Я злилась. А на премьере «Марокко» у Граумана в «Китайском театре» (это имя она произнесла с едва заметной насмешкой), когда подошел этот эпизод и я после паузы сказала свою фразу, публика разразилась аплодисментами. Фон Штернберг знал, что именно этого люди

140

и ждали, – он заставил их ждать этих слов, и они прозвучали.

Я спросил, как они ладили с Купером.

– Ой, они друг друга не любили. Знаете, Штернберг терпеть не мог, если я смотрела на партнера снизу вверх. Это приводило его в ярость. А Купер был высокого роста. И как вам известно, о Джо такого не скажешь. Я по глупости тогда ни о чем не догадывалась – о такого рода ревности.

Она покачала головой, сокрушаясь о своем недомыслии.

Какой из серии фильмов Штернберга был ее любимым?

– «Дьявол – это женщина», он сам тогда снимал – ну разве не очаровательно получилось? К сожалению, фильм провалился, и после этого мы вместе уже не работали. Но мне он нравится.

– Я слыхал, вы отличная повариха, – сказал Райан.

– Да, я великая повариха.

– Когда же вы успели научиться этому искусству?

– Когда я приехала в Америку, мне сразу сказали, что еда здесь отвратительная – и это было правдой. Если кто-нибудь из американцев скажет вам, что отлично отобедал, значит, ему удалось съесть заурядный бифштекс. Так что пришлось учиться готовить. Мистер фон Штернберг любил хорошо поесть, знаете ли. Так что с утра я приходила на студию и выполняла его команды, а потом возвращалась домой и стряпала.

Я упомянул «Песнь песней» – первую американскую картину, где она снималась не у Штернберга, и добавил, что мне она не очень понравилась. Моя собеседница согласилась со мной. «Это произошло, когда студия «Парамаунт» хотела нас разлучить. Дирекция настояла, чтобы я снялась у другого режиссера. Джо сам его выбрал – Мамуляна, который поставил «Аплодисменты» – вполне хороший фильм. Но на этот раз он сработал паршиво. Ежедневно, перед каждым дублем я просила звукооператора убавить большой микрофон и специально для этих студийных заправил проговаривала слова, которые они должны были услышать, отсматривая материал: «О, Иосиф, для чего ты оставил меня!»

На следующий день в Канзасе, в моей комнате в мотеле раздался телефонный звонок. Это была Марлен. «Я вас нашла». Она произнесла эти слова своим низким бархатным голосом. Это было прелестно и волнующе. Мы не сказали ей, где остановимся, и ей, должно быть, пришлось потрудиться, отыскивая наш след. «Вчера, когда я пришла в отель, – сказала она, – я по вас заскучала».

– И я тоже. Как вы там?

Она рассказала мне о пресс-конференции в аэропорту после нашего отъезда. «Боюсь, я не очень им угодила – но сами виноваты, задавали дурацкие вопросы. Одна старуха – нет, правда, старуха, старше меня – спросила: а как вы собираетесь провести остаток жизни? Я ответила: «А как вы собираетесь доживать свои дни?»

Мы разговаривали с ней несколько раз в течение недели, и она прислала мне пару теплых и остроумных записок в ответ на мою поздравительную телеграмму по случаю ее премьерного концерта и цветы. По поводу своих выступлений в Денвере она написала: «Пела я прекрасно, но вряд ли это было необходимо… Освещение было ужасное! Никакого оборудования. Что за убогий край!»

– А как рецензии? – спросил я по телефону.

– Ах, как обычно: «легенда» и прочая мура, в общем, все в порядке.

В субботу мы с Райаном и еще шестеро из нашей группы вылетели в Денвер на одну ночь, чтобы увидеть ее шоу. Мне никогда не приходилось видеть столь завораживающего сольного представления. Она спела двадцать песен, и каждая была как одноактная пьеса, уникальная история, всякий раз рассказанная как бы другим человеком, по-своему аранжированная и необыкновенно точно срежиссированная. Никто бы не смог лучше ее властвовать над публикой. «Я оптимистка, – сказала она им, – вот почему я здесь в Денвере». Они полюбили ее. Да и как бы они смогли не полюбить! Кто вообще смог бы не влюбиться в нее?

Все, что она делает, она делает в совершенстве: в ее концерте не было ни единого недодуманного жеста, ни одной не доведенной до конца мысли. Когда она говорит о Штернберге, это значит, что в этот момент она действительно задумывается о нем. И она не повторяется. Она экономна в каждом своем движении, она просто стоит на сцене и играет для каждого из сидящих в зале. Тщательно отрепетированное рождается на сцене как откровение, как будто впервые: она великая лицедейка, очень театральная и невероятно утонченная.

Она вырывается за рамки материала. Будь то легкий старый напев вроде «Мне нечего дать тебе, кроме любви, крошка» или «Мои голубые небеса», тяжеловесная немецкая песня о любви «Песенка спета»

или французская «Жизнь в розовом цвете»,

141

всему она придает налет аристократизма, но никогда не обнаруживает своей снисходительности. Она переиначивает песню Шарля Трене «Жаль, что ты не любишь», называя ее «любовной песенкой, обращенной к ребенку», и поет ее именно так. Вряд ли кто-нибудь отважится теперь спеть «Самую ленивую девчонку в городке» Кола Портера – эта песня навсегда принадлежит ей. Так же, как «Лола» и «Влюбиться вновь». Она, дурачась, исполняет «Парни на задворках» из фильма «Дестри снова в седле», но у нее это получается очаровательно. Исполненный по-немецки «Джонни» превращается в настоящую эротическую песенку. Народную песню «Прочь от моего окна» никогда не пели с такой страстью, а «Куда делись все цветы» в ее руках становится не просто антивоенной ламентацией, а трагическим обвинением всем нам. Рефрен другой пацифистской песни «Война окончена – кажется, мы победили», написанной в Австралии, звучал в ее устах каждый раз с новым и все более глубоким смыслом.

Конечно, она воочию видела вторую мировую войну, три года развлекала солдат, и все это нашло отзвук в ее словах, прозвучавших перед «Лили Марлен», когда она просто перечисляла те страны, где пела эту песню во время войны. Это напомнило мне слова Хемингуэя из «Прощай, оружие!»: «Было много таких слов, которые уже противно было слушать, и в конце концов только названия мест сохранили достоинство. Некоторые номера тоже сохранили его, и некоторые даты, и только их и названия мест можно было еще произносить с каким-то значением. Абстрактные слова, такие, как «слава», «подвиг», «доблесть» или «святыня», были непристойны рядом с конкретными названиями деревень, номерами дорог, названиями рек, номерами полков и датами»¹. И то же самое донесла до нас Марлен, когда сказала: «Африка, Сицилия, Италия, Гренландия, Исландия, Франция, Бельгия и Голландия, Германия, Чехословакия», – каждое из этих названий таило в себе нерассказанную историю того, что видела она, того, что видели солдаты, которым она пела. И ты вдруг с особой ясностью начинал понимать то, что Хемингуэй написал о ней самой; начинал сознавать, что и те самые солдаты понимали это, когда она пела. «Если бы у нее не было ничего, кроме ее голоса, она все равно разбила бы вам сердце.

_______
1 Перевод Е. Калашниковой.

142

Но у нее есть это прекрасное тело и вечная живость ее лица. И потому неважно, что ваше сердце разбито – она исцелит его».

После представления, еще на сцене, она заметила, что все музыканты и техобслуга приступили к выпивке, и поблагодарила каждого лично. Она особенно выделила местного звукооператора. Этот невысокий средних лет мужчина робко подошел к ней попрощаться, а она обняла его и нежно поцеловала, совсем не так, как это принято где-нибудь в Колорадо. Бедняга совсем смутился от свалившегося на него счастья и не смог выдавить из себя ни слова, пока Марлен, привлекшая его к себе, говорила, что нигде на гастролях ей так хорошо не ставили звук. Он ушел домой с блестящими от слез глазами и идиотской улыбкой – самый счастливый человек во всем Денвере.

В полутемной гримерной ее помощники паковали вещи. «Люблю последний концерт, – сказала она, – можно наконец позвонить и отменить страховку». Она отпила шампанского и взяла с гримерного столика единственную стоящую там фотографию с треснувшим стеклом. На ней был изображен Хемингуэй; надпись гласила: «Моему любимому бошу». Она обратилась к снимку: «Ну что, папа, поехали, пора опять паковаться, а? Ну ладно, в путь так в путь». И поцеловала его. Потом с гордостью показала мне пару балетных туфель, подаренных ей труппой Большого театра, на одной из которых был начертан привет по-русски, и пучок шотландского вереска в пластиковом пакете – на счастье. «Если его носить с собой, будешь возвращаться в эти места». И еще черную набитую опилками куклу, которую она очень осторожно взяла в руки: «Помнишь – это из «Голубого ангела»?

Потом мы ужинали в ресторане «Трейдер Вик»; она рассказывала всякие истории, понемногу отходя после трудного дня. Райана она назвала «белокурым принцем мечты» и пообещала обязательно посмотреть «Историю любви». На следующее утро она спустилась в холл гостиницы, чтобы проводить нас, и стояла в дверях, одетая в брюки и рубашку, с кепочкой на голове, глядя нам вслед.

Прощаясь, она протянула мне конверт. В нем было два листочка фирменной почтовой бумаги. На одном из них она написала по-немецки слова Гёте, а на другом – собственный их перевод: «Ах, в давно прошедшие года ты была сестрой моей или женой». Как и ты, дорогая Марлен, – для каждого из нас.

1973, январь

Перевод с английского Нины Цыркун

143

Краснова Рена. Марлен Дитрих. Загадочный ангел кино // Видео-Асс Премьер. – 1995, № 30. – С. 97-99.

Марлен Дитрих. Загадочный ангел кино

Марлен Дитрих олицетворяет тот период кино, когда оно еще не превратилось в «киношку», а было синонимом всего романтического, возвышенного, почти религиозного. Уже ушло в прошлое его родовое название – «иллюзион», но сохранялось отношение зрителей к нему, как миру волшебных грез, обольстительных иллюзий.

Перелистывая книги по истории кино 30-50-х годов, то и дело наталкиваешься на слово glamour: по-английски – чары, волшебство, очарование. И все же «глеймор» непереводим, его легче почувствовать в живом олицетворении, каковым была Марлен Дитрих, долгое время – главная чаровница Голливуда.

Она появилась в Америке в 1930 году, вскоре после своего триумфального выступления в фильме Джозефа фон Штернберга «Голубой ангел», в котором исполнила роль певички Лолы-Лолы, сведшей с ума школьного тирана Иммануила Рата. (Фильм был снят в Германии в 1930 году на знаменитой студии «УФА», став первой звуковой лентой немецкого кино.)

Одна лишь сюжетная сценка: портовый кабачок, в стенах его появляется Рат, ханжа-придира, чрезмерно пекущийся о нравственности своих великовозрастных учеников и. главным образом, учениц. Но вот он видит Лолу и сам попашет во власть чар певички. Oна сидит, нога на ногу, на заставленной реквизитом сцене Черный шелковый цилиндр поверх копны кудрей. Черные шелковые чулки, стройные ноги, изящные тонкие щиколотки. Из-под короткой туники – белое кружево панталон. Лола пресыщенно оглядывает зал и – вот он, еще один домогатель. Упитанный бюргер – уставился, словно съесть хочет! В ответ – Лолин безмятежный, отсутствующий взгляд. И это лишь усиливает магнетизм ее тела и голоса: воинствующий пуританин Рат (а это он) не в силах противиться ее чарам. Так же, как и зрители, – они просто стонали от восторга, глядя на пышущую здоровьем и обаянием молодости красотку. Ну, а песням Фридриха Холлендера, которые задорно распевала Дитрих, была суждена долгая эстрадная жизнь.

Когда фон Штернберг показал этот фильм в Америке, владельцы «Парамаунта» тут же вознамерились заключить с актрисой контракт. Что и было сделано в кратчайшие сроки. Однако, прежде чем выпустить Дитрих на площадку, голливудские специалисты по глеймору основательно потрудились над ее внешностью. Новый облик актрисы, явленный зрителям в фильме «Марокко» (1930). поразил всех – и видевших ее прежде, и увидевших впервые. Волна платиновых волос, тонкие полукружья взметнувшихся бровей, таинственное мерцание глаз, аристократически впалые щеки придавали лицу Марлен выражение загадочной скорби и удивления. А лучики света, испускаемые осыпавшими девушку жемчугами, делали сияние ее красоты уже совершенно неотразимым.

Но не только красота привлекала

97

внимание к Дитрих. В не меньшей степени – дух свободы и независимости, который окружал ее. Как-то фон Штернберг обронил загадочную фразу: «Когда я впервые увидел фотографию Дитрих, она показалась мне мужчиной. переодетым женщиной». Позднее это утверждение породило множество подозрений в лесбийских наклонностях актрисы. особенно усилившихся после выхода книги ее дочери, Марии Ривы, «Моя мать Марлен». И действительно, при том, что Дитрих считалась одной из самых обольстительных женщин Голливуда, способной взмахом ресниц пленить мужское сердце, в ней чувствовалось что-то мужское, «повелительное», агрессивное. Тонко подмеченное Штернбергам, оно потом сознательно подчеркивалось деталями мужского гардероба, используемыми в костюме Марлен –  фрак, монокль, цилиндр, баскские береты, пилотка и даже папаха, которую в фильме «Распутная императрица» Дитрих лихо водружала на свои льняные волосы. Ну. а что касается брюк, то здесь Дитрих произвела настоящую революцию в женской моде, сделав их не только атрибутом своего сценического, но и повседневного облика. И это были не только попытки изменять моду, повлиять на нее, но весьма рискованная для тех лет игра с сексуальными символами. Как утверждал английский критик Кеннет Тайней, хорошо знавший актрису, она олицетворяла «секс без признаков пола, производя одинаковое эротическое воздействие как на мужчин, так и на женщин».

Своеобразный (точнее говоря, эпатирующий) эротизм актрисы наглядно представлен и в первом ее американском фильме –  «Марокко», где Дитрих вновь исполнила роль певицы. Ее героиня, Эми Джолли, одетая во фрак и атласный цилиндр, прохаживается по сцене, посылая залу многообещающие улыбки. (Как казалось зрителям – каждому из них – ей, ему – лично!) Вот ее приглашают к столику, она выпивает бокал шампанского, с вызовом оглядывая собравшихся. Бесцеремонно забирает у сипящей женщины цветок, томно прижимает его ко рту и, вдруг склонившись, прямо в губы целует ту, что в этот миг, похоже, рассталась не только с цветком. По залу прокатывается ропот, нимало не смущающий героиню Дитрих. На обратном пути к сцене Эми Джолли замечает обаяшку-легионера и бросает похищенный цветок ему. На публику тех лет этот эпизод производил такое же (а, скорее, еще более ошеломительное) впечатление, какое сегодня производят наиболее рискованные сцены из фильмов с участием Мадонны. Фон Штернберг признавался, что мораль американского общества не позволяла ему развить эту тему до конца. Но и намеков было достаточно, чтобы представить его героиню как женщину опасную, свободно распоряжающуюся своими чувствами, безоглядно попирающую нормы общественной морали. В дальнейшем фон Штернберг и Дитрих сняли еще пять фильмов («Обесчещенная», 1931; «Белокурая Венера», 1932; «Шанхайский экспресс», 1932; «Дьявол – это женщина», 1935). Особенно близко к реализации мифа о Дитрих, как об опасной, отвергающей власть мужчин женщине, фон Штернберг подошел в фильме с красноречивым названием «Дьявол – это женщина». Эта лента окончательно подорвала репутацию режиссера в Голливуде, и он был вынужден покинуть студию. Однако Дитрих не только не исчезла с голливудского экрана, но ее звезда засияла еще ярче. Даже когда актрисе было нечего играть, за нее «работал» глеймор. Люди шли в кинотеатры, чтобы насладиться блеском красоты, изяществом костюмов, игрой драгоценностей. Порой глей мора было даже слишком много. И тогда героини Дитрих выглядели. как особы королевской крови, хотя, как правило, были заурядными певичками из многочисленна кабаре, разбросанных по свету. Всех превзошла Бижу из фильма «Семь грехов» (1940). Костюмы, созданные для этой героини голливудским модельером Ирэн, могли стать сенсаций любого парижского показа мод.

Одним словом, недоброжелатели актрисы были посрамлены: и без Штернберга она продолжала оставаться од ной из самых примечательных фигур Голливуда 30-х годов. Мрачноватость натуры фон Штернберга подавляла природную веселость актрисы, ее бесспорно комедийный талант и необыкновенную витальность. Лучшими работами Марлен стали фильмы с ярко выраженным комедийным началом. Например, комедия «Желание» (1936), в которой она исполнила роль находчивой авантюристки Мадлен де Бопре, промышляющей воровством драгоценностей. Еще больше запомнилась картина «Дестри снова в седле» {1939). вошедшая в историю кино своей знаменитой потасовкой, в которой невысокая. юркая Дитрих вела себя как дикая кошка и одерживала верх над своей рослой соперницей. И хотя за образом Френчи не стояло больших обобщений, он позволил актрисе темпераментно и драматично выразить мысль о благородстве женской души, о чистоте самых грешных ее героинь.

На рубеже 30-40-х годов Дитрих стала одной из самых высокооплачиваемых звезд мирового кино. образцом, которому подражали тысячи женщин. Копировались ее прически, грим, драгоценности. Слава Дитрих докатилась, наконец, и до Германии. В 1937 году она получила от Геббельса приглашение вернуться на родину и занять престол «королевы немецкой киноиндустрии». Нацистское предложение было с гневом отвергнуто, и в 1939 году Марлен Дитрих приняла американское гражданство, а во время второй мировой войны в составе труппы фронтовых артистов побывала на всех фронтах, где сражались американцы. Окончание войны застало ее в Чехословакии. Она была награждена американской медалью свободы и французскими орденами – «Кавалер почетного легиона» и «Офицер почетного легиона».

В 1947 году Дитрих вернулась в Америку. Теперь ей больше доставались второстепенные, а то и эпизодические роли. Однако без этого периода творчества представление о ней как об актрисе было бы неполным. Необыкновенно ярким оказалось ее выступление в «черной» комедии Билли Уайдлера «Заграничная интрижка» (1948). Сначала Дитрих наотрез отказалась от роли любовницы нацистского бонзы, старающейся приспособиться к новой послевоенной реальности. Но участие в фильме Фридриха Холлендера подкупило актрису. И он не обманул ее надежд, написав несколько песен, которые и поныне звучат с эстрады. Эрика фон Шлютоф в исполнении Дитрих стала самим духом поверженного Берлина, готового возродиться любой ценой. Посетители кабаре «Лорелей» – в основном русские и американские офицеры – восхищаются Эрикой и готовы в любую минуту встать на ее защиту, потому что не могут жить без ее песен с их горькой иронией и искренней патетикой.

Фильм наглядно продемонстрировал, что глеймор Дитрих, несмотря на тяжелые военные годы, неиссякаем. Ее фигура отличалась гибкостью, а знаменитые ноги сохранили стройность и потому показывались зрителям во всей красе. Марлен проявила к своей героине немало снисходительности, сделав особый акцент на неистребимости ее духа.

Иные краски использовала она в картине «Нюрнбергский процесс» (1961), где исполнила роль вдовы фашистского генерала, так и не смирившейся с поражением, выпавшим на долю Германии. Актриса уже не щадит свою героиню, обнажая фанатизм и приверженность нацистской идеологии, тщательно скрываемые за утонченной оболочкой и изящными манерами.

Участие во фронтовой актерской труппе сформировало Дитрих как эстрадную артистку. Зрительные залы, заполненные людьми, возбужда-

98

ли ее, давали новые силы. Вспомним фильмы «Дестри снова в седле», «Семь грехов» или «Заграничную интрижку». Марлен буквально расцветала, стоило ей оказаться среди зрителей, в самой гуще толпы. Режиссеры, поручавшие актрисе камерные роли, заведомо делали ошибку, ибо ее игра становилась однообразной и монотонной («Ангел», 1937: «Рыцарь без лат», 1957; «Питсбург», 1942; «Страх сцены», 1950 и др.). Она нуждалась в зрителях, которые служили для нее мощным катализатором творческой энергии. Так что желание Дитрих начать карьеру эстрадной певицы было закономерным. Дебют в этом качестве состоялся в 1953 году в Лас-Вегасе. Костяк репертуара – песни из фильмов «Голубой ангел», «Марокко», «Дьявол – это женщина», «Заграничная интрижка». Пела она и солдатский шлягер «Лили Марлен», а также современные песни «Куда исчезли все цветы». «Ответ знает только ветер». Со своим шоу Дитрих объехала все континенты, и везде ей сопутствовал громкий успех. В 1964 она побывала на гастролях и в нашей стране, дав возможность некоторым счастливчикам насладиться ее знаменитым глеймором.

Чем больше Дитрих колесила по свету, тем реже появлялась в Голливуде. Роли в кино становились все меньше, но это не лишало их художественного воздействия. Наглядным примером служит история с картиной «Печать зла» (1958) Орсона Уэллса Роль была столь незначительной, что режиссер позволил Марлен самой подобрать себе костюм. А когда на следующий день она явилась на съемочную площадку в иссиня-черном парике, – попросту не узнал ее. Съемки продолжались всего один день, но, просмотрев материал, Уэллс не смог скрыть восхищения. Благодаря Дитрих фигура гадалки, живущей на заброшенном ранчо где-то на границе между США и Мексикой, выросла до философского образа современной Пифии, пытающейся уберечь героя от неблаговидных поступков. Главную роль сыграл сам Уэллс, однако фильм он завершил эпизодом с Марлен. Став свидетельницей агонии героя, она уходит в ночь, произнося загадочную фразу: «Он был необычным человека». Но какое это имеет значение, – что один сказал о другом?»

Марлен Дитрих оставалась на эстраде вплоть до 1975 года, пока тяжелая травма ноги, полученная на гастролях в Австралии, не закрыла перед ней дверь на сцену. А после еще одного сложного перелома ноги в 79-м, она уже не мала передвигаться сама и последние пять лет жизни не вставала с постели.

Свою парижскую квартиру на авеню Монтень она превратила в своеобразный музей памяти. Все стены гостиной были увешаны фотографиями любовников и друзей – Габена. Зибера, Шевалье. Хемингуэя, Ремарка. Барышникова. Отдельно на телевизоре – портрет де Голля перед личностью которого она преклонялась Рядом располагались боевые награды актрисы. Многочисленные полки до отказа забиты книжками любимых писателей. «Одиночество? Ерунда! В обществе моих книг я никогда не скучно», – заявила Дитрих Максимилиану Шеллу, который в 1983 году снял о ней документальный фильм «Марлен».

Последний раз Марлен Дитрих появилась на экране в 1978 году в фильме Прекрасный жиголо – несчастный жиголо». Под черной вуалью все так же загадочно мерцали глаза, ярким пятном выделялся карминно-красный рот, не утратил теплоты и мелодичности голос. Но было что-то невыразимо печальное в облике этой женщины, ставшей легендой еще при жизни.

Застав зарю кинематографа, будучи современницей тюнеров кино (она родилась 27 декабря 1901 года, а умерла 5 мая 1992 года в Париже), Марлен была свидетелем и деятельным участником превращения ею в киноиндустрию, во всеохватывающее средство эмоционального, психологического, интеллектуально воздействуя на зрителей. Кино стало другим, но в памяти зрителей старшего поколения ревниво хранится его образ, воплощенный в облике Дитрих: кино – мечта, кино – сказка, кино Марлен.

Она стала органичной частью истории кино, одним из самых привлекательных его творений.

Рена КРАСНОВА

99

Боброва О. Как много девушек хороших… // Видео-Асс Фаворит. – 1993, № 04. – С. 14-17.

Как много девушек хороших…

Сколько изумительных сказок рассказал нам Голливуд и все мировое кино вместе взятое за те без малого сто лет, что существует на свете! А сколько прекрасных лиц промелькнуло на его экранах и навсегда запечатлелось в нашей памяти! Ведь только кино умеет визуально воплощать мечту, в том числе о герое или героине нашего романа.

Подсчитано, что звезда первой величины ежедневно получает в среднем около 3.000 писем, содержащих не только признания в любви и мольбы о свидании, но также косички, чубчики и даже кусочки кожи обезумевших поклонников. А с другой стороны, какой-нибудь доставшийся по случаю лоскуток джинсов любимца или оторванная пуговица, добытая в честном бою с другими фанатами, бережно хранятся в коробочке из под леденцов, как самая, что ни на есть священная реликвия, как главный фетиш. Но, конечно, все это не идет ни в какое сравнение с тем, что вытворяли, например, поклонницы Родольфо Валентино, пачками стрелявшиеся на его могиле. Актеры и актрисы воплощают неизбывную, древнюю как мир потребность человека в божестве, идеале, кумире, а заодно, как-то уж само собой становятся идеальными объектами любовных грез. Лица, облик любимых артистов, даже независимо от персонажей, которых они играют, становятся своего рода мифами, утверждаются в качестве узаконенного на данный момент идеала красоты, объекта желания или возвышенной любви. И вот уже этот искусственно созданный гомункулус, этот Франкенштейн наоборот, в том смысле, что тоже человек механический, только получившийся благостным красавцем, а не кровожадным уродом, начинает жить в реальности, выходит за границы фильма и экрана, и даже предлагается зрителю в качестве эталона.

Как только родилось кино, в моде оказались женщины, похожие или старающиеся быть похожими на звезд, популярных в данный момент. Запускается на экран новое имя, и многие, очень многие женщины меняют прическу, цвет волос, разрез глаз или запасаются накладными бюстами. Каждая дива, по которой сходят с ума толпы поклонников, репродуцируется в тысячах образцах серийного производства, – на улицах и пляжах, за прилавками магазинов и за клавиатурой пишущих машинок. Также как, кстати, после какого-нибудь удачного боевика или «жутика» на улицах появляются тарзаны, фантомасы, рэмбо и даже фредди крюгеры с непременной своей когтистой цапкой. Мода, как известно, не такое случайное явление. Портной, которому удалось навязать человечеству новый фасон, не только виртуоз иглы и ножниц, но и тонкий психолог. Точно также режиссер или продюсер,

14

запустивший на экраны новую звезду, по сути сумел предложить зрителям то, что они подсознательно желали, уже не говоря о том, что ввел моду на тот или иной тип красоты.

Кино, можно сказать, с пеленок осознало эти свои феноменальные возможности. К 1910 году уже создается кинорынок и разветвленная система кинозвезд, – что-то вроде инкубатора для выращивания мифов. Первые дивы возникли в Италии, в эпоху стиля либерти и моды на изломанных, декадентских, экстравагантных женщин, вроде Лиды Борелли или Франчески Бертини, блиставших красотой умирающего цветка, но способных при случае закатить роскошную и очень энергичную истерику. Годы, предшествовавшие первой мировой войне, стали золотым веком Теды Бары, с которой начинается галерея вампирических женщин, «ангелов зла», которые по-кошачьи нежатся на леопардовых шкурах, и ласкаясь к скелетам, бросают магнетически-опасные взгляды на представителей противоположного пола. У всех у них были лица овальной формы, тонкие, мелкие черты, французские носы, маленькие ротики сердечком и шляпы, надвинутые на сильно накрашенные глаза. И конечно, в их гардеробе были обязательно дорогие манто, драгоценности и непременно птичьи перья всех сортов. Именно благодаря этим первым итальянским дивам, прошествовавшим по экранам в облаке перьев, кино осуществило свой первый sex appeal – сексуальный призыв. Но, конечно, созданный ими звездный Олимп не шел ни в какое сравнение с нынешним, был гораздо более камерным, чтобы не сказать, провинциальным, а главное, в нем не было богов-мужчин. Мужчины почему-то в то время почти не выбивались в звезды и, как в балете, только исполняли роль поддержки при примадонне.

Именно в Голливуде, в эпоху «веселых 20-х», пронизанную ритмами танго и чарльзстона, раз и навсегда утвердилась новая мифология, сделавшая ставку на постоянство основных типов, удовлетворявших весь набор потребностей зрителей. И вот появляется инфантильная Мэри Пикфорд – «невеста мира» с ее несколько приторным обаянием и простой викторианской моралью, и по-детски пухлощекая Дина Дурбин, и «несносная» девчонка Ширли Темпл, и женщина-вамп «эпохи джаза» Глория Свенсон, и светски-изысканная Мирна Лой.

В общем, их было много и на все вкусы. Возникшие тогда кинематографические типы и система кинозвёзд задали тон на полвека вперед: вампирические женщины и «белокудрые дурочки», соблазнительные «платиновые блондинки» и «целлулоидные святые» прекрасно взаимодействовали с романтическими любовниками и простодушными «стопроцентными» американцами, неуклюжими, но добрыми, так же, как и с «жестокими мужчинами».

Однако, на ярмарке вкусов товар долго не залёживается: казалось, давно ли женщины сходили сума от усиков Гейбла, а сегодня уже подавай им челку Пресли, еще в самом расцвете слава Мэри Пикфорд, а экраны уже завоевывает белокурая хрупкость и заплаканная красота Лилиан Гиш. Смена богинь происходит вообще быстрее, хотя бы потому что быстрее меняются детали женского туа-

15

лета. Так, после первой мировой войны укоротились юбки, и женщины начали показывать ноги, оказавшиеся чуть ли не одним из главных элементов женской привлекательности, поэтому даже не самые интересные женщины, с красивыми ногами, стали пользоваться успехом. И вот наступает время самых знаменитых ног в мире– ног Марлен Дитрих, роковой блондинки, почти на десять лет околдовавшей зрителей своим изощренно-обольстительным коварством.

«Голубой ангел», пожалуй, наиболее совершенная модель женщины в новом вкусе, которая начала утверждаться в 30-е годы, положив начало триумфальному шествию хрупких и саркастических женщин с менее правильными чертами лица, но зато с дьявольским темпераментом. И вот уже любовь зрителей во всем мире завоевывает Грета Гарбо, а женщины изо всех сил пытаются напускать на себя непроницаемость по образу и подобию загадочно-интригующей дивы. Джин Харлоу, «платиновая блондинка», продолжает ту же тему, создав новый тип женщины-вамп, трезвой и расчетливой. Джоан Кроуфорд, с ее большим чувственным ртом и нежным гибким телом утверждает тип милой, сексуально-привлекательной девушки, – верх эстетических устремлений продавщиц и машинисток. Отныне несовершенный нос или слишком большой рот перестают считаться препятствием на пути извечного женского стремления нравиться. Оказалось, что женщине не обязательно быть красивой, но у неё должен быть стиль. Классический тип женской красоты полностью выходит из моды. Прически становятся все более естественными, а карандаш для губ уже не соблюдает границы, установленные природой, придавая их очертаниям все большую чувственность и сексуальность. Меняются и проявления сексуальности, которые теперь строятся не на кошачьих, изломанных движениях, не на экзотически-томных страстях, но на простом и откровенном эротизме, который создается сугубо внешними средствами. Возникает спрос на аппетитных женщин, и вот уже мир облетает слава роскошных бюстов Джейн

Мужеподобная Шерон Стоун Рассел, Мэрилин Монро, Джины Лоллобриджиды, Софи Лорен, Аниты Экберг, и все же по-юношески тоненькая и грациозная Одри Хэпберн оказывается так же популярна, как они.

Почему? Да видимо потому, что женщин должно быть много, хороших и разных. И еще потому, что, присмотревшись к этим многочисленных экранным красоткам, казалось бы столь непохожим друг на друга, мы обнаружим, что все они сводятся к двум основополагающим типам, к которым вероятно, сводятся сокровенные желания мужчин: невинная девушка и женщина-вамп. Два типа, под которые в конечном счете, действительно, можно подвести всех женщин.

Но и этот процесс естественного отбора типов имеет свои закономерности, даже свою драматургию. Сначала сотворяется миф женщины, женщины как идеала, который в 30-е годы доходит до своего апогея в Голливуде, создавшего в лице Гарбо образ богини, идеальной женщины, окруженной романтическим ореолом, ставшей, в какой бы роли она не выступала, – соблазнительницы или шпионки, – объектом почти мистического поклонения. И вот под знаком этой экзальтации, на протяжении последующих лет идет процесс постепенного угасания духовного начала в пользу плотского. Начало этому процессу положила встреча Дитрих-Штернберг и рождение «Голубого ангела» – существа нервного, противоречивого, патологически извращенного, словом, нечистой силы с отрицательным обаянием.

С 1930 по 1939 гг. оба мифа развиваются параллельно. Ближе всего к переходному периоду стоит Джоан Кроуфорд, полу-вамп, полу-милашка, соблазнительная Джин Харлоу,

16

воплощение мечты среднего американца, довольно нахрапистая девица, которая сама пробивается в жизни и обеими ногами стоит на земле, так же как героини Мэй Уэст, в которых воинствующий эротизм доведен до гротеска: «улыбчивая пожирательница мужчин». Именно Мэй Уэст и Харлоу окончательно изгнали с экранов «наивных дурочек» 10-х годов и «роковых неврастеничек» 20-х, значительно осовременив и конкретизировав эти амплуа, поставив их, как говорится, с головы на ноги. Начинает завоевывать экраны Бэт Дэйвис, воплощая тип порочной, капризной и надменной женщины. В образе Скарлетт О’Хара из фильма «Унесенные ветром» окончательно оформляется женоненавистническая традиция, которой отныне предстоит долгая жизнь в американском кино: абсолютно фригидная, омерзительная в своем диком эгоизме и погоне за деньгами, героиня Вивьен Ли использует мужчин в своих корыстных целях, ничего не давая взамен.

За последующие 20 лет миф женщины окончательно растерял всю свою привлекательность: от колдовской красоты Гарбо, через Мерилин Монро, изломанную, обреченную, к мифу «девушки с журнальной страницы», которая фактически выполняет ту же функцию, что жевательная резинка, к пустым «куколкам» в комедиях, изящно танцующим свои партии «охоты за мужьями», и к холодным, деловым женщинам, которые прекрасно обходятся без мужчин.

В последующие годы, включая и наши дни, эволюция «женоненавистничества» продолжается в так называемых «эротических триллерах», в которых полным-полно порочных женщин, извращенных нимфоманок-наркоманок-эротоманок. Их списки возглавляет Барбара Стенвик, блондинка с беспокойной улыбкой, воплощенное желание, воплощение эротизма, своего рода священная самка-скорпион, для которой мужчина – лишь объект ритуального убийства. В этой борьбе полов не на жизнь, а на смерть, именно женщина оказывается злой силой, как и в самых последних американских эротических триллерах – «Роковое влечение», «Окончательный анализ», «Основной инстинкт», или в «чёрной комедии» «Иствикские ведьмы», где три «оторвы», – их играют Пфайфер, Шер и Сарандон, – «делают» самого дьявола. Суперженщина из комиксов, логически завершающая эту цепочку развенчания женского мифа, не случайно превращается в женщину-робота, женщину-терминатора, Еву-разрушительницу.

И даже последний, дольше всего державшийся миф экрана 50-60-х, Мерилин Монро, женщина-вамп, но уже без тайны, красотка, лишенная ореола загадочности, секс-символ, в котором нет места для грёз, но все же воплощающий женственность, сегодня осквернен и профанирован Мадонной до полной своей противоположности. Томная, полная неги «платиновая блондинка» Мерилин, – этот имидж использует Мадонна, – вместо того, чтобы нежно и ненавязчиво соблазнять мужчин самим фактом своего присутствия, вылетает на сцену в одном корсете, и словно, врачующийся орангутанг, непрерывно прихватывая себя за гениталии, мастурбирует. Это тот финиш, к которому пришла эротика на сегодняшний день: от трепетности и загадки – к голому и грубому естеству. От Франчески Бертини к Мерилин Монро и от Монро к Мадонне, женщина постепенно теряет женственность, и как это ни парадоксально, чем чаще прибегает к атрибутам секса, становится все более мужеподобной.

Золотой век кино давно завершился, мы живем в железном, точнее, в век heavy metal. И мы также далеки от великих мифов немого кино, как от великих мифов античности: современные Венеры символизируют не величие любви, а только ее технику. Но XX век вообще век техники, в нем не осталось места для вымысла и легенд. А с другой стороны, верно и то, что лишь немногие признанные секс-символы выдерживают сегодня проверку временем. Бывшие знаменитые красавицы и красавцы, оказывается, так безбожно пучили глаза, гримасничали и жестикулировали, что право же лучше какой-нибудь бесхитростный и простой как правда Шварценеггер, с его откровенной и натуральной мощью порностатиста.

О.БОБРОВА

17

Звёздная пыль // Видео-Асс Sunirise. – 1994, № 02. – С. 37.

Звёздная пыль

Как имена Адама и Евы, так и имена некоторых актеров и режиссеров неразрывно связаны в нашем сознании. Содружество этих пар способствовало появлению целого ряда шедевров и мирового киноискусства.

Лилиан Гиш и Дэвид Уорк Гриффит.

Утонченная и артистичная Лилиан Гиш стала открытием режиссера Гриффита и идеально подошла на роли главных героинь его мелодрам.

За 10 лет совместной работы они создали 35 фильмов, вписавших славную страницу в историю Голливуда. Но затем вынуждены были расстаться из-за возникших разногласий по финансовым допросам.

Дивайн и Джон Уотерс.

Никто, кроме 300-фунтового трансвестита Дивайна?! не мог в полной мере отобразить на экране сумасшедшие и бредовые идеи режиссера Уотерса, зачастую отдающие дурным вкусом. Начиная с фильма «Римские встречи» (1966), режиссер и актер создали в тесном содружестве 8 картин. В фильме «Розовые фламинго» платиновый блондин не отказался даже съесть настоящее собачье дерьмо. Вот истинный пример общности взглядов и вкусов.

Марлен Дитрих и Джозеф фон Штернберг.

Режиссеру удалось превратить пухленькую неизвестную актрису в «чудо» XX века, в «Белокурую Венеру» и «Голубого ангела» кинематографа. Они сделали вместе 7 картин, ряд из которых, к сожалению, провалился в прокате и не принес ожидаемой прибыли. Разрыв был неизбежен. Дитрих осталась «легендой», а Штернберг вынужден был покинуть Голливуд и перебиваться собственными силами.

37

Марлен о себе // Советский экран. – 1991, № 18. – С. 10.

Великая Марлен Дитрих редко дает интервью. Жизнь она ведет настолько замкнутую, что, когда появляются в печати сообщения о ней, многие удивляются: «Разве она еще жива?» А между тем. несмотря на свой более чем почтенный возраст (она родилась в 1901 году), актриса помнит многое и обладает острым умом. О чем свидетельствует ее интервью парижской «Фигаро».

– Как вы попали на театральную сцену?

– Одна из моих подруг посещала знаменитую театральную школу Макса Рейнхгардта. Музыкальное образование позволило мне поступить туда. Занятия языками и латынью в лицее весьма пригодились при постановке речи. Через год нас распределили по разным театрам Рейнхгардта. И вскоре мне удалось получить роль в музыкальной комедии «Это витает в воздухе».

– В конце 20-х годов в кинематограф пришел звук. Пришлось ли вам тогда менять стиль игры? Или все прошло очень просто?

– «Голубой ангел» был первым звуковым фильмом студии «УФА». Режиссера фон Штернберга отправили даже в командировку в Голливуд. так что он приобрел некоторый опыт по части звукового кино. Меня же появление звука нисколько не волновало, ибо мне не составило труда свободно говорить с вульгарным акцентом, как того требовала роль.

– По роли вам пришлось сбросить с верхней ступеньки лесенки своему партнеру Эмилю Яннингсу свои штанишки. Сознавали ли вы, что этот жест станет в дальнейшем эротическим символом?

– Разумеется, ничуть! Я просто сделала то, что меня просили сделать.

– Было ли неожиданным для вас предложение поехать в США?

– Нет. предложение подписать контракт в Голливуде мне сделал фон Штернберг. В Германии у меня больше не было ролей. Я сообщила ему, что свободна.

– В своих мемуарах вы писали. какое воздействие оказал на вашу жизнь и мышление фон Штернберг. Это был любезный человек или тиран? Был он умным или жил интуицией?

– Я молилась на него Мое преклонение перед его умом, пониманием человека было безгранично. С детства меня приучили к повиновению, и он восхищался моей дисциплинированностью в работе.

– Ваши американские роли резко, чисто физически отличаются от немецких. В «Голубом ангеле» вы играли олицетворение неотразимой плоти. Образы, сыгранные вами в Голливуде, полны тайны. Это отвечало вашим намерениям или было режиссерской волей?

– Но ведь именно такое разнообразие и делает актрису! В одном фильме вы играете вульгарную девку, в другом – элегантную даму. Своим поведением, интонацией вы создаете контрастные образы. Пока я играла в «Голубом ангеле» девицу с первого этажа, каждый вечер на сцене театра я представала в образе светской женщины.

– Были ли у вас стычки с режиссерами?

– Я была слишком хорошо воспитана. чтобы устраивать сцены. За исключением Фрица Ланга, все режиссеры, с которыми я работала, становились моими друзьями – Фрэнк Борзедж. Рене Клер. Билли Уайлдер.

– Вы сыграли много ролей, подчеркивая в них сексуальность ваших героинь. В Голливуде у вас не было желания играть другие роли?

– Поначалу я выполняла все желания фон Штернберга – он был моим мастером. Я же была в его руках счастливой марионеткой.

– Ваше мнение о Чаплине?

– Я никогда с ним не снималась. Но мы были знакомы в жизни он вовсе не был смешным. Он слишком любил, слишком обожал самого себя и свой успех. Он никак не притягивал меня к себе.

– Кого из звезд своего времени вы считаете настоящими актрисами?

– Джоан Кроуфорд. Кэрол Ломбар. Джин Харлоу. Бетт Дэвис. Что касается неактрис, откройте любую книгу по истории кино.

– Что вы думаете сегодня об Этел Бэрримор, Мирне Лоу?

– Это были милые и заурядные дамы. Ни одна из них не походила на свои роли. Они изображали таинственность. а не жили ею.

– Можете ли вы сказать несколько приятных или неприятных слов о Бетт Дэвис?

– Я мало знала ее. Думаю, что некоторые вещи, сказанные о ней, справедливы. Например: «С ней было нелегко договориться».

Перевел А. БРАГИНСКИЙ

10

Зуева Юлия. Патрисия Каас: «Готовлюсь сыграть Марлен…» // Видео-Асс Премьер. – 1996, № 33. – С. 60-62.

имидж

ПАТРИСИЯ КААС: «ГОТОВЛЮСЬ СЫГРАТЬ МАРЛЕН…»

60

Она путешествует по всему миру и только что вернулась из Вьетнама, перед тем очаровав Японию, а потом покорив Россию. Родная Франция увековечивает ее образ в рекламе фирмы «Рено». Для всех эта хрупкая мадемуазель стала символом парижского шарма и прославленного элегантного стиля.

Патрисия – известная любительница «тряпочек», она тратит все свое свободное время на бутики и лавки, заказывает дюжинами понравившиеся ей вещи и активно культивирует свой новый имидж роковой «Марлен».

Певица охотно рассказывает об отношении к моде и о предстоящих съемках у Стенли Донена в картине о Марлен Дитрих.

– Раньше я была Гаврошем, девочкой-мальчонкой, носила, что угодно, не заботясь о стиле. Но, приехав на завоевание парижской столицы, почувствовала себя абсолютно потерянной со своим немецким акцентом.

После первых музыкальных успехов меня заметили и со мной стали работать стилисты и гримеры, однако они стара-

лись «наложить макияж на тембр голоса», а не на смысл моих песен. И возникло несоответствие меня настоящей, внутренней и моего сценического имиджа, так как голос был «зрелым», а внешность хрупкая. Правда, поначалу мне это очень помогло, так как я стала «прятаться» за одеждами. «Надену-ка вон то красивое платье, или то», – думала я, вовсе

61

не заботясь ни о манере поведения, ни об образе, ни о стиле. Я наивно размышляла лишь о длине юбки или о степени прозрачности кофточки! А потом все изменилось. Не стану открывать маленькую тайну, как это произошло, но однажды я стала другой. Вместе с гримером мы создали новое лицо и новую женщину…».

Эта метаморфоза действительно поражает – хрупкая девушка превратилась в роковую томную красавицу с крылатыми глазами, одетую в сексуальные кружевные черные платья и дрожащие боа, с легким прищуром напевающую низким голосом о шепотах летней ночи и душном аромате розы в петлице любимого.

– Обожаю кружевное белье, мини-трусики и чулки со сложным узором выше колен. Ближе всего мне стиль «мужественной женщины» – в одежде это что-то вроде сочетания брючного костюма и черного вызывающе-кружевного бюстгальтера под пиджаком без блузки! Все последние спектакли я выдерживаю в стиле «любовного крещендо», а центральной их песней стала «Останься на мне». Я, кстати, пою ее в одежде «бэби-долл» – коротенькой прозрачной блузке. Говорят, что такая разительная перемена случилась с Каас после того, как она влюбилась.

– Мой избранник знает, что имидж «женщины-ребенка» как нельзя более точно подходит мне – удлиненные платья, крупные золоченые кудри и глаза серны. Новый облик Патрисии не остался незамеченным и в Голливуде. Режиссер Стенли Донен, давно мечтавший снять киноэпопею, посвященную Марлен Дитрих, долго искал актрису на главную роль и остановил свой выбор на Каас. Он считает, что в их схожести есть что-то мистическое, да и Дитрих любила песни Каас.

– Меня пугает, что все чаще меня стали связывать с ней. Мне даже страшно представить себе, что буду ее играть. Я восхищена Марлен. Она была независима, никого не боялась, все авторитеты были ей безразличны. Стенли говорил мне: «В тебе есть что-то очень на нее похожее. Не входи в детали, не мельчи, просто живи, как ты живешь…».

Стиль Марлен – строгие мужские белые костюмы, а Патрисия любит черный цвет:

– Я боюсь перевоплощаться в «белый» образ Марлен, и не знаю, каким будет результат. Но хочу, чтобы она была живой – настоящей, земной.

Недавно Патрисия сделала удивительные по ретростилистике фотоэтюды, которые стали своеобразными пробами для фильма. Она одевала то шелковые смокинги, то кружевные мини, то велюровые пальто. Ее белокурые пряди локонами спадают на плечи. Яркий макияж: тяжелые пушистые ресницы, стрелки-крылья глаз, тонкий, хищно изломанный красный рот. Кто знает, не сама ли Марлен перед нами?

Юлия ЗУЕВА

62