Летят журавли / Letyat zhuravli (1957)

Аннинский Л. Путь Калатозова // Советский экран. – 1991, № 9. – С. 22.

ПУТЬ КАЛАТОЗОВА

Конечно, я пальцем строчки не считал, но, по моим ощущениям, половина текста книги Юрия Богомолова о Михаиле Калатозове посвящена не фильмам Калатозова, а тому, что вокруг. Причем это не то, что раньше называлось «фоном», скажем, лозунги Великого Перелома для «Соли Сванетии» или ситуация Двадцатого съезда партии для «Журавлей».

У Богомолова не «фон», а нечто существенно более близкое искусству: система мотивов, язык, на котором говорят и мыслят художники. В известном смысле – нечто среднее между «фоном» и конкретными средствами выразительности. Искусствоведение наше в описании средств поднаторело, оно умеет каталогизировать ракурсы, приемы, актерские амплуа и проч., про «фон» и говорить нечего – тут все умеют, а вот тот. неуловимо «серединный» пласт между «фоном» и средствами. именно то, что воспринимается, подхватывается, оспаривается, поворачивается и переосмысляется художниками, являясь, собственно, языком художества, – это у нас мало кто чувствует. А Богомолов именно на этом все строит. Потому и «вокруг» много прорисовывает.

Тут властная диалектика. Если такие диаметральные режиссеры, как «традиционалист» Райзман и «авангардист» Калатозов, согласно приходят в 30-е годы к авиаметафорике, то не только потому, что спустили им «социальный заказ» отразить жизнь летчиков, а более потому, что полет действительно был ключевым мотивом эпохи. Или, скажем, киноагитки времен войны: логика цитат из довоенного быта – «синий платочек» на фоне пожарища, мотив амулета – с помощью этой логики Богомолов расшифровывает фильм «Непобедимые». открывая в этой забытой калатозовской ленте 1942 года куда больше, чем в нее было заложено прямым авторским заданием. Или неисчерпаемо-загадочные «Журавли», высшая точка калатозовского пути, мировой шедевр, фильм, определивший у нас целую киноэпоху, больше, целый психологический пласт бытия, с точки зрения «средств», это возврат к 20-м годам, но логика мотивов открывает совершенно другую – и истинную! – сверхзадачу: не героическую ««коллективизацию чувств», а, наоборот, их трагическое индивидуальное расчленение.

При таком подходе конъюнктурная податливость Калатозова. вроде бы следовавшего за всеми поворотами спроса (на рубеже пятидесятых – «Заговор обреченных», в «оттепель», «Верные друзья», потом целина и т. д.), оказывается далеко не такой простой: в каждой ленте мастера таятся секрет, мелодика побочных мотивов, система отходов и отступов от канона, которые и составляют суть высказывания (иногда полузадавленного). В этом смысле противоречив не просто путь режиссера – противоречива полная скрытого драматизма каждая его работа. Что и показывает критик.

Проблемой остается целостность пути. Стремясь ощутить единство в противоречивом, неравноценном, мозаичном наследии Калатозова. Богомолов монтирует свою книгу в обратной перспективе, начиная с прощальной ленты, с «Красной палатки», опрокидывая ее логику на ранние работы, высвечивая извивы пути из финальной точки. Как прием – хорошо. Как решение задачи – недостаточно. Нужна мощная общая идея, в которую калатозовское наследие вписалось бы со всеми поворотами, зигзагами, взлетами и провисами.

Такая идея в книге есть, это идея романтического сознания. взаимодействующего в разных ситуациях с ощущением реальности.

Никак не оспаривая этой идеи, слишком очевидной, чтобы быть неправильной, я бы все-таки считал ее лишь отправной точкой. Линий через эту точку можно провести множество.

И какая из них будет актуальной, тоже еще вопрос.

Не с целью попасть в резонанс нынешнему национальному многоголосию, а просто размышляя над тем, как согласовать неистовый, воспаленный авангардизм «Неотправленного письма» или фильма «Я – Куба!» с сочной и вкусной пластикой «Верных друзей» или даже «Вихрей враждебных», я предложил бы вдуматься сейчас в грузинские корни Калатозова. Две основные ипостаси грузинского духа: воспаряющая, музыкальная. аскетически-вертикальная. горняя, горная – от Галактиона-Табидзе и распластывающаяся, пластичная, живописная, панорамирующая, дольняя и долинная – от Георгия Леонидзе…

Калатозов вряд ли искал себя в этих координатах, он был. что называется, осознанно советский художник.

Но судьба художника таит в себе больше, чем дано осмыслить вместившему этого художника человеку.

Разгадывать оставленную загадку должны мы: потомки, зрители.

Книга Юрия Богомолова – необходимый этап в этом осмыслении.

Л. Аннинский

_______
Юрий Богомолов. Михаил Калатозов. М.: «Искусство», 1990

22