Мольба / Mol’ba (1967)

Антипенко Александр. Как снимали «Мольбу» // Искусство кино. – 1983, № 6. – С. 90-102.

РАССКАЗЫ КИНЕМАТОГРАФИСТОВ

Александр Антипенко

Как снимали «Мольбу»

Посвящается звукооператору «Мольбы» Михаилу Нижарадзе

Человек взбирается не гору потому, что она есть.

Художник создает произведение искусства потому, что его нет.

Из лекции искусствоведа В. И. Ракитина ХЕВСУРЕТИЯ

В 1966 году известный грузинский кинорежиссер Тенгиз Евгеньевич Абуладзе пригласил меня – только закончившего ВГИК кинооператора, снявшего дипломную картину о балетном классе «Сегодня – каждый день» на студии имени А. П. Довженко, – снять фильм «Мольба» по мотивам произведений классика грузинской литературы Важа Пшавелы. Сценарий был написан поэтом А. Салуквадзс, редактором Р. Квеселава и Т. Абуладзе. Осенью этого же года съемочная группа выехала в Хевсуретию. чтобы определить место съемок будущего фильма. Этот путь выбора натуры указал нам сам Важа Пшавела. Действие его знаменитой поэмы «Алуда Кетелаури», которую нам предстояло воссоздать на кинопленке, происходит в Хевсуретии, в селении Шатиль, куда мы держали путь. Мы экипировались всем необходимым для такого трудного горного пути. Лошади ждали нас за Великатильским перевалом, который студийный автобус преодолел без происшествий.

Первые крутые повороты…

Первое преодоление высоты…

Первый увиденный снег на вершинах гор…

Было раннее утро. Нам предстояло пройти двадцать два километра сложного пути в Шатиль. Проводник-хевсур навьючивал маленьких горных лошадей, которые были приучены ходить по таким тропам-дорогам. Распределили лошадей…

Моя лошадь посмотрела на меня большим голубоватым глазом цвета хорошо просветленного объектива и ждала команды. Я сел в седло, и она медленно, послушно пошла по тропинке. Все внимательно посмотрели на меня, хотя я сказал, что а детстве в деревне хорошо ездил верхом… Лошадь подчинилась моей команде и проскакала вперед… Я удержался в седле, и это, видимо, успокоило наших коллег с грузинской студии и проводника. Меня попросили, чтобы я подъехал к проводнику. Проводник не знал русского языка, я не знал грузинского. Его слова перевели мне на русский. Он сказал, что лошадь дорогу знает, и в особо опасных местах, где будет узкая тропинка над обрывом, необходимо освобождать повод, и тогда она пройдет сама. Я пообещал выполнять все его наставления. Проводник еще раз проверил упряжь на лошадях. и мы тронулись в путь – постигать кинонатуру.

Осень кое-где уж бросала свои теплые краски…

Я фотографировал, не слезая с лошади.»

Фотографировал…

Мы ехали по узкой тропинке, а рядом шумела и перекатывалась в валунах река Аргун, которая тоже неслась в селение Шатиль. Ширины тропинки хватало только на одного человека. За мной ехал на лошади Реваз Иванович Мирзашвили – художник-постановщик картины, которому было за шестьдесят. В этих местах он бывал еще в молодости. Он мне много рассказал о быте и культуре хевсуров о сторожевых башнях, которые встречался на нашем пути. Реваз Иванович удивительны!

90

художник и человек: трудолюбивый и преданный киноделу. Он не поддался уговорам режиссера Тенгиза Абуладзе и своего сына Тенгиза, члена съемочной группы, тоже художника, остаться на студии.

Важа Пшавела – святое имя в Грузии, сам факт участия в работе над фильмом по Пшавеле считался для его создателей большой честью.

Мы ехали тропинкой, по которой много раз ходил сам Лука Разикашвили (настоящие имя и фамилия поэта). Важа Пшавела – псевдоним, который в переводе с грузинского значит «муж ашавский».

Работа над фильмом «Мольба» возвращала нас в XIX век, и мы должны были облечь литературных героев Важа Пшавелы в зримые образы. Шатиль, куда мы ехали, была «местом жительства» Алуды – героя поэмы Пшавелы «Алуда Кетелаури»…

Мне надоело ехать на лошади. Я шел пешком, и от непривычки ходить в горах мои пятки ужасно болели. Теоретически меня проинструктировали, как ходить в горах: на подъемах не напрягать ноги, а на спусках совсем расслаблять. Теперь я проверял теорию на деле. Тенгиз Абуладзе с самого начала похода шел впереди. За мной персонально был прикреплен поэт, сценарист и редактор Анзор Салукалдзе. Он не спускал с меня глаз. Я иногда увлекался съемкой и останавливался, чтобы найти нужную мне точку. От необычного зрелища разбегались глаза: мне хотелось многое снять, все рассмотреть, а нам было необходимо засветло успеть в Шатиль. Анзор торопил меня: вперед и только вперед. Я снова садился на лошадь и из седла смотрел вниз на ползущий змеей грохочущий Аргун.»

Гул реки был неправдоподобно объемен.

Узкая тропинка казалась еще уже.

От высоты кружилась голова…

Такие места я проходил пешком. Но одни раз, доверившись лошади, проехал верхом. Над обрывом лошадь шла уверенным шагом. Иногда вздрагивала оттого, что вьюки касались скал, но еще больше она путалась моего вздрагивания, когда я подпрыгивал при прикосновении ноши к скале… Мне казалось, что я проплываю над пропастью. Чтобы побороть жуткое чувство страха, я старался не смотреть в бездну…

Последние лучи солнца золотили верхушки ущелья. Остановившись у скалы, я начал искать ракурс съемки. Внизу подо мной неистовствовала река Аргун. В этом месте тропинка над обрывом была уже обычной. За мной на лошади ехал Реваз Иванович. Не успел я прижаться к скале, чтобы нажать на спуск фотоаппарата, как в ту же секунду почувствовал сильный удар в грудь. В глазах потемнело… Сознание не успело еще оценить происшедшее, а глаза уже видели, как что-то, переворачиваясь, полетело в пропасть… Очнувшись, я сообразил, что необходимо бежать вперед, где тропинка резко опускалась к воде. Оттуда я увидел, что бурлящая, пенистая

91

река уносила спальный мешок, который спасти уже было невозможно. Я поднял голову. Над обрывом, ухватившись руками за дерево, висел Реваз Иванович, а над ним стояли люди и спускали веревку. Единственное дерево, за которое держался Реваз Иванович над тридцатиметровой пропастью, спасло его от смерти… Снизу я видел, как вытаскивали на веревке пострадавшего… Я поднялся наверх. Мне рассказали, что у лошади, на которой ехал Реваз Иванович, оборвалась подпруга. Лошадь при обрыве ремня перепугалась и опрокинула ездока с ношей в пропасть. Та же испуганная лошадь иа скаку ударила меня. Только теперь я сообразил, что от несчастья меня спас фотоаппарат. Если бы я при съемке не прижался к скале, а шел прямо по тропинке, перепутанная лошадь проскочила бы между скалой и мной и своим боком столкнула бы меня… Какое счастье!

Мое счастье уложилось в одну сотую долю секунды скорости затвора фотоаппарата, который приготовился «щелкнуть» очередной (какой уже по счету?!) кадр!

Быстро начало темнеть. Реваза Ивановича усадили иа лошадь. Мы продолжали путешествие…

Ночь наступила мгновенно.

Глаза также мгновенно привыкли к темноте.

Темнота еще больше усилила шум реки.

Наши движения стали напряженно осторожными…

Скоро мы увидели множество светляков, которые указывали нам дорогу. Реваз Иванович держался молодцом, говорил, что у него ничего не болит… (Позже, через два дня, в районном центре Хевсуретии Борисахо в больнице у Реваза Ивановича обнаружили перелом ребра.)

Уже ночью мы наконец-то добрались в Шатиль. Самой крепости видно не было. Нас разместили в маленькой комнате начальной школы, а которой одновременно занималось около десяти учеников в первом, во втором, в третьем и четвертом классах с одним учителем: учитель совмещал в себе все административно-хозяйственные должности.»

Раннее утро. Шатиль просыпалась. Она стояла, величественная и уставшая, сбрасывая черное покрывало ночи. Ее окутывали белые пушистые облака, а к верхушкам гор прикоснулись первые теплые лучи солнца. Цвет тепла. цвет солнца медленно пробирался к многовековым камням-сланцам – материалу хевсурских зодчих, – и. когда лучи коснулись крепости, стены стали золотыми.»

Ранним утром жизнь в селении пришла в движение: у подножия проехал всадник-пастух, впереди него катился белый поток овец, ровными столбиками поднимался к небу белый дым. Из соседней комнаты доносились звуки Москвы. Необычно было всматриваться в гордыню грузинского народа под будничные звуки радио… Важа Пшавела так начинал поэму «Алуда Кетелаури»:

В Шатиль ворвался верховой.

Кричит: «Беда! Кистины-воры

Чинят на пастбище разбой

И лошадей уводят в горы!»

На сходке чтимый всем седом

Алуда был Кетелаури –

Муж справедливый и притом

Хевсур, отважный по натуре.

Немало вистов без руки

Оставил он на поле боя.

У труса разве есть враги?

Их много только у героя…¹

Всматриваюсь в массивную толщу стен (выложенных из камня-сланца без скрепляющего раствора), которые таят в себе многовековую историю мужественных горцев-хевсуров.

Хевсуретия – суровый край. Здесь мало плодоносной земли. Кругом – горы. Горы. Горы». Зимой отрезаны друг от друга деревни, ущелья, перевалы… Люди – от людей. Зима долгая и неласковая. Много снежных бурь, обвалов и непроглядной густоты тумаков. Весна буйная. Солнце горячее, но неласковое. Оно круглый год враждует со снегом. Растаявшие многометровые снежные покрывала превращаются в стремительный, бурный поток воды, который все сокрушает на своем пути. И так каждый год… Осенью еще не успел растаять снег на дальних вершинах гор, как уже падает новый снег, и с каждым днем он спускается все ниже и ниже к людям».

В Хевсуретии не растет виноград, и у хевсуров свой напиток – пиво из ржи. Такого

_______
1 Здесь и далее переводы И. Заболоцкого.

92

пива я нигде не пил. Оно мне напомнило взбившуюся о валуны пену стремительной реки Аргун, колосящуюся в горах, на маленьких квадратиках земли, рожь. Чистоту и своеобразный вкус родниковой воды, неповторимый запах гор…

С пивом у хевсуров были связаны многие обряды. Например, отречение-изгнание из крепости односельчан. В кружку пива хевсуры бросали монеты и камешки. Так они «расписывались» в приговоре осужденному. В будущем фильме «Мольба» так должны изгонять хевсуры Алуду.»

У подножия Шатили сохранилось маленькое сооружение, напоминающее склеп. Оно меня заинтересовало. Мне рассказали, что в этом домике жили хевсурки, ожидавшие родов. Когда ребенок рождался, мать сама перегрызала и перевязывала пуповину. Никто не имел права не только помогать, но и присутствовать при рождении ребенка. Только мать мужа приносила роженице пищу и поддерживала огонь. Такой суровый обычай диктовала суровая жизнь: слабый умирал, сильный выживал.

Много поколений прошло через Шатиль. Много было прибито правых кистей рук к стенам крепости. Самым сильным воином-хевсуром считался тот, кто прибивал к стене больше всех кистей побежденных врагов. Алуда – герой Пшавелы – не стал рубить кисть у побежденного им врага.»

…Но чудо! – мрачен и понур.

Не смотрит на ружье хевсур

И слезы медленные точит,

И хоть добыча дорога.

Неустрашимого врага

Обезоружить он не хочет.

Ружье с насечкой дорогой

Кладет на труп, залитый кровью.

Влагает в руку меч стальной.

Кинжал приладив к изголовью.

Заветам древних вопреки.

Не рубит правой он руки.

Грехом не кочет оскверниться…

93

Возле Шатили есть гора, напоминающая орган. Вода и ветер, потрудившись веками, соорудили для нашего фильма натуру-пролог…

Потом мы много видели гор, но лучшего места, которое давало бы заявку фильму, ввозило бы зрителя в поэтический мир пшавеловских образов, не нашли. Гора-орган возле Шатили как будто таила в себе исповедь Пшавелы.

Прими ты, господи, мольбу…

Просьбу мою…

Чтоб из сердца не обронить

Мне память твою.

Чтоб разум твой терзала мысль.

А сердце жег огонь.

Чтоб доброе я жаждал всегда

И, не насытись, умер…

Не давай мне никакой передышки

И держи меня в смятении вечном.

Только тогда ведь я и счастлив,

Когда терзаем и мучим горем,

Когда сердце съедает пламень,

А разум суд свой правит трезво.

Тогда лишь душой я свободен.

Тогда лишь дышится вольно ².

Сейчас Шатиль стала достоянием туристов. К селению проложен туристский маршрут № 319. По случайному совпадению кинопленка КН-3, на которой мы через год снимали в Шатили фильм, имела эмульсию тоже 319. Пленка была малой чувствительности. Наш механик съемочной техники Тариэл спросил как-то: «Саша, почему эта пленка такого маленького темперамента?..» Он плохо знал русский язык, поэтому необычно отождествил чувствительность пленки с темпераментом человека. Что ж, киноплёнка, как человек, чем чувствительнее она. тем лучше.

Мы продолжали путешествие по Хевсуретии. держа путь в Ардоти, Муццо. Хахабо… Вместе с нами на лошади ехал Реваз Иванович. Мы повернули направо от Шатили. Дорога была еще труднее. Остановились у склепов, в которых сохранились останки людей. Эти склепы возникли в XVIII веке, когда свирепствовала чума.

От чумы вымирали целые деревни. Горны строили склепы в отдалении от поселений. Когда у кого-то из односельчан обнаруживали признаки чумы, он вместе с семьей уходил в склеп, поселялся там и ждал смерти. В склепах много скелетов детей, которые лежат рядом со взрослыми. Такое самопожертвование было необходимо дли спасения односельчан, рода. В Осетии, где мы позже снимали «Мольбу», в Даргавсе есть большой город мертвых. Множество склепов образуют город-кладбище. В Хевсуретии склепы одиночные.

ТОСТ В АРДОТИ

Вечером мы остановились переночевать в деревне Ардоти. День уходил с необыкновенным закатом солнца: я такого состояния природы нс видел ни до, ни после Ардоти.

Мы стояли на самом большом возвышении деревни. Перед нами раскинулись в бесконечность приласканные солнцем суровые горы… Заходящее солнце: золотило… серебрило… ультрамаринило… проходящие мимо облака.

Мы любовались вечерним покоем, наступившей тишиной и разрезающим эту красоту следом реактивного самолета…

Хозяин пригласил нас на ужин. За столом было сказано много тостов… Говорили на грузинском языке, и мне переводили то Тенгиз Абуладзе, то Анзор Салуквадзе. Настала моя очередь сказать тост. Я сказал… Хозяин дома попросил, чтобы мой тост перевели на грузинский. Ему перевели. Он сказал, что в его доме первый раз русский человек и его дом первый раз слышит русскую речь. Хозяину объяснили, что я украинец. Он попросил меня, чтобы я сказал тост на украинском языке. Я сказал на украинском. Он ответил: «Дзаляи карги бичихар». Что означает: «Очень хорошо, мальчик». Мне было приятно говорить тосты и еще более радостно было оттого, что мои тосты переводили на грузинский язык. Это были мои первые тосты на грузинской земле. Это было мое «крещение» в познании грузинских обычаев…

После ужина хозяин уложил меня в самую лучшую постель, укрыл самым теплым одеялом…

Этот ужин был в горах Кавказа, в Хевсуретик. в деревне Ардоти, в самом дальнем доме.

_______
2 Стихотворение «Мольба» использовано в нашем фильме в подстрочнике

94

ПОИСКИ МУСУЛЬМАНСКОГО КЛАДБИЩА

В поэме «Гость и хозяин», которую нам предстояло «оживить» кинообразами, Важа Пшавела писал:

Есть за аулом холм унылый.

Лучами выжженный дотла.

Там, погруженные в мольбы.

Спит львиносердные тела.

Вода их влагою омыла.

Гора их глиной облегла

Под сводом каменного гроба

Сердца не бьются храбрецов.

Земли жестокая утроба

Снедает кости мертвецов.

Стирает облик человечий

Со всех, кто яростен и смел.

Не дрогнул духом перед сечей

И, вынув меч, не оробел…

Нам необходимо было найти такое кладбище, суровый образ которою создал поэт. Мы просмотрели все мусульманские кладбища на территории Грузии. Мы искали в Азербайджане… Добрались до Дагестана, юрода Дербента, где увидели красивые многовековые кладбища, но того, что нам надо было для фильма, мы не могли найти…

В Грузии в деревне Некрепа мы нашли кладбище-символ. Оно расположено на зеленой возвышенности, которая напоминает остров. На этом кладбище похоронены люди разных религий: с одной стороны – христиане, с другой – мусульмане. Над сплошной массой осенних деревьев, которые растут на кладбище, выделяется одно. Оно с желтой кроной. Этот цвет напоминает о разлуке. Это флаг умершим. Природа сама утвердила этот желтый символ, подчеркивая голые черные стволы осенних деревьев.

На могилах матерей,

отцов, воинов, детей…

лежал желто-коричневый ковер из опавших листьев.

Кладбище – последний путь человека… Разлука, вечная разлука и вечный покой.

Мы так и не нашли нужного нам для фильма кладбища. Для «Мольбы» мусульманское кладбище построил художник фильма Реваз Иванович Мирзашвили в Даргавском ущелье поблизости от «города мертвых». Оно соответствовало замыслу фильма.

ШИРОКОЭКРАННЫЕ ВАРИАЦИИ

Первая съемка и экспедиция по картине были вне Грузии. Мы выехали в Орджоникидзе снимать зимнюю натуру к поэме «Гость и хозяин». Отсняли первый полезный метраж… С нетерпением ждем первый отснятый материал из Тбилиси. Наконец-то привезли триста метров долгожданного позитива. Долю не могли найти широкоэкранную проекцию, так как кинотеатры не могли срывать демонстрацию фильмов. Где-то все же договорились с киномехаником. С нетерпением ждем изображения на экране… И что же мы видим? На белом полотне нерезкое, желтое изображение. Ощущение такое, будто все снято в густом тумане. Я не верю своим глазам… В зале включили свет. Полнейшая тишина. Я чувствую на себе взгляды. «Так снимать дальше нельзя. Это ужасно. Не хочу широкого экрана», – расстроенно сказал Абуладзе. Я чувствую себя главным виновником. Это я настоял на широкоэкранном варианте фильма. Это я, в конце концов, снял этот материал. Единственное мое доказательство, что материал можно хорошо напечатать. – это срезки негатива, которые соответствуют изобразительному замыслу и технической норме. Но кому это можно сейчас доказать? Как успокоить режиссера, группу?

Принесли из проекции нашу коробку позитива. Я вытащил кусок пленки. На глаз позитив был отпечатан нормально. Значит, плохая проекция… Я предложил посмотреть еще раз этот же материал в другой проекции. Мало веря в чудо, но, может быть, именно на чудо надеясь, киногруппа пошла в городской кинотеатр. Ожидая окончания «чужого» фильма, с волнением я ждал своего сеанса…

Киномеханик зарядил нашу пленку. Погас свет… и на экране произошло «чудо»: изображение было резкое, прозрачное… сверкал чистой белизной бесфактурный снег… лицо кистина Джохолы. которого играл Отар Мегвинетухуцеси, и лицо хевсура Звиадаури – артист Зураб Капианидзе – смотрели на нас в стократном увеличении. Лица наших героев как бы успокаивали нас: «Мы здесь! Мы уже

95

живем на кинопленке в образах пшавеловских героев!»

На экране были: наши герои, наши горы, наши туманы,

наш снег… и тур, которого убил для нашей съемки великолепный охотник из Казбеги Вахтанг Кирикашвили.

Неожиданно быстро начал таять снег, а нам необходимо было доснять зимнюю натуру. На склонах гор снег еще оставался. На съемочную площадку снег подвозили, и мы создавали суровое зимнее настроение. С каждым днем все труднее и труднее было доставать снег. Возвращаясь со съемок, мы увидели иа поле белые пятна, которых не было утром. Остановились. Оказалось, что это удобрение – аммиачная селитра, которая правдоподобно имитировала снег. Мы взяли ее иа кинематографическое вооружение. Удобрение для земли помогло нам успешно завершить съемки зимней натуры.

КАК РАЗДЕЛИТЬ ДЕСЯТЬ НА ОДИННАДЦАТЬ

Для съемок эпизодов «Кладбище» и «Дом Джохолы» мм пригласили столетних стариков чеченов и ингушей. Их было одиннадцать, седобородых, библейской красоты людей. Несмотря на вековой возраст, они отнеслись к съемкам, как к самой обыкновенной работе. Тенгиз Абуладзе объяснил им, кого и что они должны «играть». В знак согласия они кивали седыми головами…

Каждый день в шесть утра мы выезжали из Орджоникидзе в Даргавское ущелье, где художником было построено мусульманское кладбище – объект наших съемок. Стояла пасмурная погода. Дул холодный, насквозь пронизывающий ветер. Вершин тор не было видно. Нас устраивала такая погода. Мы сняли первый дубль. Приготовились ко второму.

«Мотор! Начали!» – сказал Абуладзе. Старики в кадре должны были петь обрядовую песню. На снегу перед аппаратом лежал связанный толстыми веревками хевсур Звиадаури – Капианидзе. Мороз двадцать градусов. Старики, не обращая внимания на работающий аппарат, начали о чем-то говорить между собой. Я остановил кинокамеру. Оказывается, у них наступило время молитвы: они ежедневно пять раз в день, от восхода до захода солнца, выполняют этот обряд. Я стал наблюдать за ними. Старики разжали левые руки и взглянули на компасы. По компасам они определили местонахождение солнца и стали лицом к нему. Началась молитва. Старики складывали руки, опускались на колени, поднимались и опять опускались со словами молитвы. Их движения были заучены, просты и красивы. Молитва длилась минут пятнадцать. Так, без предупреждений, во время съемочного дня они молились несколько раз.

Кончилась съемка. Съемочная группа сидела уже в автобусе и ждала стариков, которые собрались вместе и что-то обсуждали. Потом старейший из них подошел к Тенгизу Абуладзе и сказал: «Товарищ режиссер! Мы просим вас, чтобы нам добавили к десяти рублям, которые вы нам дадите за работу, еще один рубль. Нас одиннадцать, и мы не может разделить десять рублей на одиннадцать человек». Мы засмеялись. Оказывается, старики не поняли, что каждый получит за съемку по десять рублей. Кроме того, Абуладзе пообещал пригласить их сниматься в Тбилиси. Они с радостью согласились. «А чайхана в Тбилиси есть?» – спросили старики. «Не только чайхана, а Дом чая есть в Тбилиси. Приезжайте, будем пить настоящий грузинский чай!» – сказал Тенгиз Абуладзе.

…Проезжали, уже который раз, Дарьяльскон ущелье. И каждый раз оно было новое. Бывая здесь и летом, и осенью, и зимой, я почему-то всегда вспоминал, что этим ущельем, этими пейзажами любовались Пушкин. Лермонтов… их следы поглотила, а может быть, «законсервировала» извилистая асфальтированная дорога. но горы и крепости остались…

В автобусе было тепло, за окном мела метель, клонило ко сну… и вдруг автобус остановился. Это старики попросили нашего водителя армянина Жору остановиться. Они вышли из автобуса, определили по компасу нахождение

96

солнца и начали последнюю в этот день молитву.

Где-то за метелью, за лесами, за горами… заходило солнце.

Мела метель зимы 1967 года.

ЛУНА В ЭРЗИ

Когда смотришь на аул Эрзи со стороны курорта Армхи, то невольно вспоминаешь строки Пшавелы из поэмы «Гость и хозяин»:

Бледна лицом и молчалива,

В ночную мглу погружена,

На троне горного массива

Видна Кистинская страна…

…Дорогой все же я напрасно

Тропинку узкую назвал.

Ходить здесь трудно и опасно.

Едка оступишься – пропал.

Глядит кистинское селенье

Гнездом орлиным с вышины,

И вид его вам тешит зренье,

Как грудь красавицы жены…

К Эрзи ведет только узкая дорога, по которой может проехать автомобиль «ГАЗ-69» или трактор. Эрзи красив своими многочисленными сторожевыми башнями. Это наш объект съемок. Это родина Джохолы – героя поэмы «Гость и хозяин». Каждый день в Армхи нас ждал трактор с большими санями, в которые мы грузили киноаппаратуру, садились сами, и мощный трактор вез нас к подножию Эрзи. Сами зависали над пропастью и летели так километра два: каждый день – туда и обратно. Кроме того, каждый день нам необходимо было еще подниматься на вершину Эрзи – нашу съемочную площадку. Тяжелую ношу тащили ослы, но киноаппараты – самое ценное для нас – мы не доверяли животным. Обычно подъем к месту съемки занимал час трудного пути. Так мы работали несколько

97

недель, снимая пробеги Агазы, проходы Джохолы и Звиадаури, башни Эрзи… Снег катастрофически таял…

Доснимали зимнюю натуру в Дарьяльском ущелье. В этот же день нам необходимо было снять еще один кадр Эрзи. Тенгиз Евгеньевич Абуладзе поручил мне снять этот актерский кадр.

Маленькой группой, на «газике», мы спешили до захода солнца успеть добраться к месту съемки.

К подножию Эрзи приехали, когда солнце уже катилось к закату. Начали подъем. Актеры Отар Мегвинетухуцеси и Зураб Капианидзе несли по очереди огромного дикого козла – тура. Мы с ассистентом Гиви Курели и механиком Тарнэлом поднимали съемочную аппаратуру. Поднялись на вершину как никогда быстро. Отдышались. Установили камеру. Подключили, но камера не работала. Выяснилось, что замерз аккумулятор. Его необходимо было согреть. Это означало спрятать его под шубу и своим теплом вдохнуть в него электрическую жизнь. Солнце было, на таком пределе, при котором еще можно было снимать. Но через десять минут, которые необходимы, чтобы согреть аккумулятор, стрелка экспонометра покажет, что снимать нельзя. В таких случаях одни старый кинематографист говорил, что теперь не снимать, а проявлять пленку нужно…

Я ходил огорченный, так как понимал, что сегодня ничего не снимем. Останется ли снег до следующего раза?.. Наконец-то камера заработала. а снимать уже было нельзя. Небо стало темно-синим, а на небе прямо-таки на глазах «проявились» огромные звезды…

Актеры видели мое волнение и качали меня успокаивать. Зураб Капианидзе и Отар Мегвинетухуцесси говорили: «Дорогой Сашко! Посмотри, какие большие звезды! Давай посмотрим на них, а завтра приедем и снимем. Ты любишь наши горы, нашего Важа, за это мы сколько хочешь залезем на эту гору». «Разве это гора? Хочешь, поднимемся на Казбек и там снимем этот кадр?!» – шутил Зурихо. Отар улыбался, потом он сказал: «Конечно, Сашко! Если хочешь, поднимемся на любую вершину Кавказа! Ведь это нужно для фильма о Важа…»

Мы стояли и любовались зорями. Огромный серебряный диск луны выкатился из-за непрофессиональная привычка кинооператора оторвала меня от праздного любования красотой. Мне захотелось зафиксировать первозданную луну на пленке.

Я быстро нацелился объективом на луну… и луна вкатилась в камеру, просветила собой пять метров кинопленки… и выкатилась в горы…

Настоящая луна, снятая над Эрзи, светит в фильме «Мольба»…

… И вот опять завечерело.

Сошел с горы последний луч.

И тьма, подкрадываясь смело,

Заволокла вершины круч.

С неизъяснимою печалью

Глядит на кладбище утес,

Струя под немощною далью

Потоки медленные слез.

Печаль нужна могильной сени.

Останкам брата – плач сестры.

Ночному лесу – бег олений

И волчьи грозные пиры…

(Из поэмы «Гость и хозяин»)

КАХЕТИЯ

Я вам покажу крестьян, которые не пили воды.

(Из разговора в Кахетии)

Тот, кто не знает хорошо Грузию, принимает всех проживающих в республике за грузин… Когда же более пристально вглядываешься в Грузию, тогда узнаешь, что за общим словом «грузины» стоят кахетинцы, хевсуры, сваны, гурийцы, мингрелы, имеретинцы, рачинцы… народности, которые составляют Грузию.

Если сван и мингрел будут знать только свой родной язык, они не поймут друг друга: настолько различны языки.

Меня поразили своей необычностью маленькие города. Например город Сигнахи в Кахетии. Этот городок с красивыми черепичными крышами устроился на возвышенности. Утром, когда туман обволакивает его улицы и дома, он кажется особенно таинственным… Сегодня Сигнахи просыпался на подушке из белых пушистых облаков. Разбудил его мелкий моросящий дождик. Город гармонии архитектуры, цвета, пейзажа… Когда смотришь на плодоносную Алазанскую долину, которая своей

98

равниной перетекает в зеленые, голубые, синие, серые цвета бесконечного Главного Кавказского хребта, то испытываешь чувство огромной радости от красоты…

Кахетия – это страна вина. Когда проезжаешь от Сагареджо до Телави, то кажется, что проезжаешь через многокилометровый винный погреб. Названия городов и деревень известны всем – Гурджани, Мукузани, Цинандали… Кахетия – не только винодельческая страна. Недалеко от Сагареджо (семьдесят километров от Тбилиси) находится кахетинская пустыня Давид-Гареджа.

Когда мы приехали выбирать натуру для фильма «Мольба», я не мог поверить, что эта выжженная солнцем земля – Кахетия. Монастырь Давид-Гареджа расположен в пустыне. Он высечен из цельной глыбы камня, из которого сделаны комплексы комнат, церкви. Сохранились очень интересные фрески. В этой пустынной местности, где нет воды и никакой растительности, находили приют странствующие монахи. Судя по надписям, которые остались на стенах, здесь останавливались и русские странники.

Монастырь был построен в IX–XIII веках. В Давид-Гареджа сохранилась интересная система водоснабжения: во время дождя вода по вырубленным в скалах желобам собиралась в огромные водохранилища-отстойники. Запаса воды хватало на многие месяцы. Давид-гареджиевский пейзаж – гористый, состоящий из желтой, красной и сизой глины. Когда идет дождь, глина размокает, и проехать в этих местах невозможно. Необходима неделя палящего солнца, которого здесь предостаточно, чтобы высушить промокшие слои глины. При высыхании глина трескается, образуя разноцветную мозаику пастельных цветов.

В Давид-Гареджа мы снимали «комплекс видений поэта». Съемки совпали с «сезоном змей» – временем, когда змеи выползают на поверхность земли. Самая опасная змея в этих местах – гюрза.

В Тбилиси нас консультировали специалисты, как вести себя со змеями. Мы отшучивались и говорили, что не боимся змей, так как сами змеееды. Рабочее название фильма «Мольба» было «Змееед» по названию поэмы Важа Пшавелы в переводе Бориса Пастернака. Нам сказали, что в эти места каждый год в «сезон змей» приезжают змееловы.

ВСТРЕЧА «ЗМЕЕЕДА» СО ЗМЕЕЛОВОМ

Через несколько дней в Давид-Гареджа приехали парень с девушкой. Нам их представили. Это были настоящие змееловы, они отлавливали змей для Фрунзенского питомника. Парня звали Володей, а как его спутницу – не помню. Мы обрадовались случаю, что можем получить консультацию от самого змеелова. Володя с удовольствием в течение десяти минут рассказал все «секреты» змееловства. Помню, он стоял с туристским рюкза-

99

ком за спиной, в котором копошились змеи. В руках у него была палка-рогатка примерно метровой длины, на ней виднелись отметки-зарубки для определения длины змеи. Конец рогатки был желто-коричневым от змеиного яда.

Володя-змеелов примерно так рассказал суть дела. Змея сама не нападает на человека: она всегда защищается, поднимая шипящую голову. Змея может укусить только тогда, когда наступишь на нее или когда дразнишь. Змей он ловит при помощи палки-рогатки, прижимая голову змеи так, чтобы не повредить ее очень уязвимый позвонок. Змея очень плохо переносит травмы, особенно в неволе. Пойманных змей он отправляет в питомник, по договору с которым работает, почтой в обычных посылках. За здоровую змею ему платят 20 рублей. На комбинате от каждой змеи получают до двадцати пяти миллиграммов сырого яда.

Во время нашего разговора с Володей у него за спиной в рюкзаке копошились змеи. Мы попросили его, чтобы он показал их. Володя снял рюкзак, раскрыл его и голой рукой схватил высунувшуюся гюрзу чуть ниже головы. Тело змеи обвилось вокруг его руки. Было страшно смотреть иа это зрелище, но его уверенные действия успокоили нас. Затем он показал, как берут змеиный яд. Под рукой не было подходящей посуды, и он попросил у нас коробку из-под кинопленки. Он взял ее и заинтересованно прочитал: «Кинонегатив КН-3, декабрь 1966 года». Краем коробки ои открыл змеиный рот и подставил ее под верхний зуб. Через несколько секунд иа «серебряной» коробке из-под кинопленки появилась янтарная капля яда. При укусе змеи этой капли достаточно, чтобы человек умер. Этой же капли змеиного яда достаточно, чтобы изготовить лекарство и вылечить многих больных.

Мы спросили Володю, как он стал змееловом. Он сказал, что служил в армии в местах, где много змей. Туда часто приезжали змееловы, и он в свободное от службы время учился у них. Когда кончилась служба, он стал заниматься этим делом. Сам из Донецка. До армии работал на шахте.

«Кусала ли вас змея?» – спросил я у него.

«Да. Вот посмотрите на оставшийся шрам. У меня, к счастью, была при себе аптечка, вот такая, – он тут же показал ее нам, – и я успел сделать противоядную блокаду. Успел добежать до дороги и остановить машину… а потом неделю в горячке провел в больнице…»

Володя стал членом нашей киногруппы. Он оберегал нас от змей, вылавливая их вокруг нашей съемочной площадки, а мы его снимали в кино. Так змеелов встретился с кино-группой «Змееед».

…Он ведал про тайну котла:

Варилась похлебка змеевья.

У дивов способность была

Змею принимать в очеревье.

«Вот этим-то и отравлюсь», –

Как громом сраженный догадкой.

Скатил он – и выловил кус

И съел через силу украдкой.

И небо окинуло дол

Глазами в живом повороте.

Он новую душу обрел.

Очнулся под новою плотью…

(Из поэмы «Змееед». Перевод Б. Пастернака)

КАК СНИМАЛИ ЛЬВА

В одном эпизоде фильма необходимо было снять льва, которого нужно было привезти в пустыню Давид-Гареджа. В тбилисском зоопарке не было покладистого дрессированного льва. Начались поиски. Нашли знаменитого дрессировщика львов, который был уже на пенсии, а его любимый лев, с которым он раньше выступал в цирке, находился тоже «на пенсии» в ленинградском зоопарке. После полуторамесячных ожиданий льва наконец-то доставили на место съемок. Дрессировщик попросил несколько дней на акклиматизацию животного…

Назначен день съемки. В кадре лев должен был подойти к столу, за которым кутили люди, и по команде зарычать. При предварительном обсуждении сцены дрессировщик согласился выполнить задачу режиссера.

В кадре сидели люди за столом, уставленным вином и закусками, а за кадром стояла железная клетка, в которой неистовствовал лев. Установили две кинокамеры. За камерой стояли наготове пожарные с брандспойтами и три стрелка: они досылали в ствол боевые патроны. На всякий случай. Договорились так:

100

если лев станет нападать на людей или рваться на волю, тогда…

Все покинули съемочную площадку. За камерами остались второй оператор Ломер Ахвледиани, ассистент Гиви Курели, я и Тенгиз Абуладзе. Актеры в кадре изображали веселье… Можно снимать! Ждем выхода льва… но в последний момент дрессировщик отказался выводить льва. Лев, видимо, почувствовал, что его не выпускают на свободу, и долгим пронзительным ревом выразил свое возмущение… Актеры по этому случаю произнесли тост и выпили вино…

Режиссеру пришлось отказаться от первоначального замысла. Решили снимать монтажно: отдельно льва и отдельно людей. Снимаем льва!.. В центре кадра в прицельных мушках трех карабинов на нас движется лев… Не доходя до неприкрытой кинокамеры метра два, он останавливается, долго смотрит на стрекочущую камеру и нехотя поворачивает обратно. Второй дубль не снимали.

При монтаже этот эпизод «выпал» из картины.

ИМЕРЕТИЯ

С Имеретисй я познакомился благодаря прекрасному грузинскому художнику Давиду Какабадзе. Этот художник вобрал в свое творчество несколько художественных направлений…

У Давида Какабадзе есть серия конструктивистских работ, сделанных из оптических линз, призм, зеркал…

У Давида Какабадзе есть акварельные работы, работы по цветной стереоскопии, серии портретов, натюрмортов и серия живописных пейзажей его родины – Имеретии.

Каждому из этих направлений художник посвящал годы труда, поисков.

И вот я в Имеретин. Была осень. Из окна автобуса всматриваюсь в имеретинские пейзажи. Удивительное сходство с картинами Давида Какабадзе! Если бы я не знал, что ху-

101

дожник родом из Имеретии, то Имеретия сама напомнила бы об этом…

Мы едем я город шахтеров Чиатуру… Небо города пересечено множеством канатных дорог: над городом плывут люди, руда, пустые люльки… и снова люди, руда… Чиатурское небо от пересечения тросов, вагонеток, кабин похоже на лист нотной бумаги с написанными на нем музыкальными знаками.

КАХЕТИНСКАЯ РОЗА

Я всегда покупал цветы в цветочном магазине возле старой студии «Грузия-фильм» и дарил их шестилетней Кетино – дочери Тенгиза Абуладзе. Продавец цветов знал меня и давал возможность выбирать лучшие цветы. Целую зиму я был на съемках в горах. Возвратившись ранней весной в Тбилиси, я зашел в цветочный магазин, но подобрать необходимые мне цветы не смог. Собрался уходить. Продавец остановил меня и пригласил в служебную комнатку. В комнате стояло ведро с водой, а в нем плавала большая красная роза. Я спросил его, продастся ли эта роза? Он ответил, что нет. Он привез розу из Кахетии, со своей родины. Я выразил восхищение прекрасной розой и собрался уходить. Продавец меня остановил, вынул розу из воды и протянул ее мне. «Эта роза не продается. Я ее тебе дарю», – сказал он.

Я шел с большой красной кахетинской розой. Таких роз не было в продаже. Прохожие удивленно смотрели на меня и мою розу. На мосту через Куру поднялся сильный ветер. Я хотел спрятать розу под плащ, но острые шипы не давали прижать ее к телу. Ветер усиливался. Со стороны гор надвигались на Тбилиси черные тучи…

Я шел спиной к ветру, прикрывая розу, но ветер обходил меня и срывал лепестки розы, унося их над Курой; красные лепестки кахетинской розы растворялись над городом… В руках у меня остался колючий стебель. Утром Кура вышла из берегов. В Тбилиси было наводнение…

ГРУЗИНСКИЙ СТОЛ

Когда я ем, я – Сократ.

(Из разговора)

Вино в Грузии наливают по-разному. В Кахетии наливают вино в стакан на три четверти. В Мингрелии наливают «с верхом». Ошибочно думать, что кахетинцы менее щедры, чем мингрелы. Нет. В Кахетии реки вина – сколько хочешь, столько пей. Кахетинские крестьяне не пьют за работой воду, они пьют легкое вино, которое утоляет жажду. В Мингрелии меньше виноградников, и вино привозное. Гостя принимают в Грузии со всей щедростью: гость должен быть сыт, а вино выпито до капли…

Если поверить тому, что говорят гостю за грузинским столом, то можно было бы умереть во славе. Каждым тостом скажут столько хорошего, столько превосходного, так искрение, что сам поверишь, что ты самый дорогой человек за этим столом, что без тебя невозможно жить на белом свете.

Грузинский стол – дорога в своеобразный мир жизни этого народа. Стол обязывает владеть чувством юмора, красноречием, находчивостью. За столом познаются новые грани народного характера и повседневные дела. За столом услышишь и сам научишься петь народные песни. Да еще как петь! Грузины знают свою культуру и гордятся ею. Кто сидел за грузинским столом, тот не только запомнил длину стола и его съестные натюрморты, но познал традиции и обычаи гостеприимного народа. Алаверды грузинскому столу!

Фотографии из архива автора

102