Монолог / Monolog (1972)
Полнометражный фильм.
Другое название: «Монолог» / «Monologue» (международное англоязычное название).
СССР.
Продолжительность 115 минут.
Режиссёр Илья Авербах.
Автор сценария Евгений Габрилович.
Композитор Олег Каравайчук.
Оператор Дмитрий Месхиев.
Жанр: драма
Краткое содержание
Профессор Никодим Сретенский (Михаил Глузский), пользующийся непререкаемым авторитетом как учёный и директор НИИ, решает оставить высокий пост. Причиной послужило предложение молодого коллеги, кандидата технических наук Константина Котикова (Станислав Любшин), известного под забавным прозвищем «Самсон», взяться за реализацию революционной идеи, озвученной им много лет назад, в начале научной карьеры, но затем оставленной. Затянувшаяся серия экспериментов долго не приносит положительных результатов, но соратники не отчаиваются.
Также в ролях: Маргарита Терехова (Тася, дочь Сретенского), Марина Неёлова (Нина, внучка Сретенского), Евгения Ханаева (Эльза Ивановна), Леонид Галлис (куратор), Леонид Неведомский (Олег, возлюбленный Нины), Валерий Матвеев (Дима), Эрнст Романов (Вадик), Елена Капица (сотрудница в лаборатории Котикова), Елена Захарова, Вера Кавалерова, Глеб Плаксин.
Евгений Нефёдов, AllOfCinema.com
Рецензия
© Евгений Нефёдов, AllOfCinema.com, 06.04.2014
Авторская оценка 9/10
(при копировании текста активная ссылка на первоисточник обязательна)
Ещё до поступления на ВКСР при киностудии «Ленфильм» в мастерскую Григория Козинцева (но после учёбы в Ленинградском медицинском институте и прохождения врачебной практики) Илья Авербах успешно окончил Высшие сценарные курсы при Госкино СССР под руководством Евгения Габриловича. Фильм оказался плодом их первого и, к сожалению, последнего сотрудничества. В данной связи вдвойне знаменательно, что одним из источников вдохновения выдающемуся кинодраматургу и писателю, работавшему преимущественно с представителями старшего поколения (Юлий Райзман, Михаил Ромм, Сергей Юткевич), послужил случай из собственной творческой биографии. Речь амбициозного студента Глеба Панфилова, заявившегося к Евгению Иосифовичу в разгар празднования пятидесятилетнего юбилея, отличалась, надо полагать, не меньшей напористостью, чем обращение Котикова к профессору Сретенскому, исполненное праведного гнева и одновременно – не лишённое надежды на то, что ещё не всё потеряно. Однако не менее важным (по моему убеждению, ключевым) произведение остаётся для самого Авербаха, который едва не единственным после шведа Ингмара Бергмана отважился в сравнительно молодом возрасте1 обратиться к чувствам и мыслям человека на склоне лет, мучительно переосмысливающего прожитую жизнь в преддверии неизбежной и, как ни печально, приближающейся с каждым днём встречи с вечностью. «Монолог», кроме того, неразрывно связан со «Степенью риска» /1968/, где уже был виртуозно использован приём внутреннего (не путать с закадровым!) монолога, на сей раз возведённый в ранг художественного метода – являющийся тем стержнем, на котором, по сути, держится повествование.
Упомянутый полнометражный дебют был сосредоточен почти исключительно на профессиональной деятельности, на самоотверженном и бескорыстном служении хирургов своему высокому долгу. Однако решение выстроить действие чуть иначе – на тесном переплетении научной деятельности Сретенского и отношений с немногими близкими людьми (с пожилой домработницей Эльзой Ивановной, недовольной статусом прислуги и всё порывающейся уйти; с всякий раз сваливающейся как снег на голову дочерью Таисией, воспитывавшейся матерью; с повзрослевшей на глазах внучкой Ниной), всё же не воспринимается уступкой авторов зрителю. Банальным стремлением, если угодно, заинтересовать неоднозначными мелодраматическими и семейными коллизиями широкую публику, хотя прокатные показатели картины (8,8 миллионов проданных билетов при тираже 819 копий) и оказались неплохими. Пропущенные сквозь призму сознания умудрённого опытом «отца и деда» (именно под таким названием новелла, написанная Габриловичем на основе сценария, войдёт в книгу «Четыре четверти» /1975/), события словно поверяются его богатыми воспоминаниями – и памятью нескольких поколений фамильной династии. «Я из тех, русских интеллигентов», – убеждённо и резко ответит Никодим на обидный упрёк («типичный интеллигент», не видящий собственной выгоды и неизменно становящийся объёктом насмешек) Тасе, парадоксальным образом совмещающей романтичность натуры, граничащую с легкомыслием, с прагматичностью и с неистребимым мещанством в душе. По какому-то странному, курьёзному стечению обстоятельств положительные результаты, полученные группой после нескольких лет кропотливой работы и не просто спасшие авторитет исследователей, но принёсшие международное признание, совпадают с личной драмой в жизни Нины. Однако попытка деда вмешаться в чужие амурные дела – поговорить с заявившим о разрыве женихом2 – не приносит ничего, кроме разочарования и укоров внучки.
Впрочем, сознательные и не лишённые тонкой иронии переклички с бергмановским шедевром3 не столько подчёркивают сходство замыслов, сколько позволяют выявить различия в подходе к освещению темы у художников, формировавшихся соответственно в западной и русской культурах и, что не менее существенно, в капиталистическом и социалистическом обществах. Дело не в частностях, не в формальных различиях. Не в том, что Авербах не счёл необходимым прибегнуть к эффектным модернистским и сюрреалистическим изыскам, ограничившись кратким эпизодом (не чета галерее страшных вещих снов Исака!) воображаемой встречи героя с его первой любовью, нисколько не изменившейся за прошедшие десятилетия. И даже не в характерных высказываниях «Самсона», заявляющего умудрённому соратнику, что не собирается сдаваться, поскольку с пятнадцати лет пролетарий, и самого профессора, терпеливо объясняющего зарубежным журналистам: полученный белок не является панацеей от всех бед – не может служить спасением в мире, остающемся несправедливым, раздираемом войнами и социальными конфликтами. Оба заслуженных человека науки достигают состояния умиротворённости, установив (восстановив!) эмоциональный контакт с родными – и исполненные раскаяния слёзы Нины позволяют нам пережить катарсис. Однако это не меняет того обстоятельства, что господин Борг, тоже помогший многим людям, поневоле кажется карликом на фоне Сретенского, истинного гиганта мысли, чувствующего персональную ответственность за данный свыше талант и в глубине души – мечтающего одарить человечество покоем. С ним можно спорить о правильности избранной цели (к слову, здесь чувствуется влияние наследия высоко ценимого режиссёром Михаила Булгакова) или целесообразности методов, но не признать величия духа – нельзя. Духа, пробивающегося сквозь комплекс противоречивых чувств и настроений, замечательно выраженных в гениальной (с готовностью соглашаюсь с эпитетом, данным самим композитором) музыке Олега Каравайчука, непередаваемо волнующей при всей нарочитой, режущей слух дисгармоничности.
Авербаху и Габриловичу удалось не просто передать правду характеров (очень русских и вместе с тем – порождённых конкретным периодом), но затронуть нерв времени, обратившись к одной из узловых проблем современности. К вызову, поставленному перед соотечественниками историей, распознать который и ответить на который было необходимо (как это с очевидностью представляется сейчас, ретроспективно) советскому народу и в первую очередь – интеллигенции. К тому пресловутому тесту на соответствие – на профессиональную, гражданскую, личную пригодность, что жизнь ежедневно, ежечасно, ежеминутно заставляет проходить каждого. Остаётся лишь сожалеть, что опыт и личный пример такой незаурядной личности, как Сретенский (возможно, лучшая роль блистательного актёра Михаила Глузского, чаще изображавшего разного рода сомнительных, а то и откровенно отрицательных индивидов) не оказался заразительным. Общественный организм не выработал иммунитета против вируса жажды обывательского благополучия и земных наслаждений, старательно привитого сверху (массово – в «перестройку», хотя процесс начался, приходится признать, гораздо раньше), и никого не нашлось, чтобы синтезировать необходимое противоядие.
.
__________
1 – На момент премьеры ему было столько же, сколько постановщику «Земляничной поляны» /1957/, – тридцать девять лет.
2 – Между прочим, любопытная деталь: врачом, да ещё вновь в исполнении Леонида Неведомского.
3 – Вплоть до введения фигуры экономки, над которой Сретенский неизменно подтрунивает, маскируя истинное – нежное – отношение к женщине.
Прим.: рецензия публикуется впервые
Материалы о фильме:
Шилова Ирина. Дразнящий, искристый талант // Советский экран. – 1990, № 15. – С. 4-5.
Материалы о фильме (только тексты)
Добавить комментарий