Допрос / Przesluchanie (1982)
Полнометражный фильм (номинация на «Феликс»).
Другое название: «Допрос» / «Следствие» / «Дознание» / «Interrogation» (международное англоязычное название).
Польша.
Продолжительность 118 минут.
Режиссёр Рышард Бугайский.
Авторы сценария Рышард Бугайский, Януш Дымек (номинация на «Феликс»).
Композитор Данута Занковская.
Оператор Ячек Петрыцкий.
Жанр: криминальный фильм, драма, триллер
Краткое содержание
Певица Антонина Дывиш (Кристина Янда, премия Каннского МКФ, номинация на «Феликс») поначалу не может понять, за что её арестовали, поместив в одну тюремную камеру с другими женщинами. Майор Завада (Януш Гайос) и его помощник, лейтенант Моравский (Адам Ференцы), предлагают женщине подписать признание, изобличающее её любовника и хорошего друга. Тоня считает это недоразумением, проявляя неожиданное — для самой себя и офицеров, ведущих допрос — упорство.
Также в ролях: Агнешка Холланд (коммунистка Витковская), Анна Романтовская (Мирослава Шейнерт), Боэена Дыкель (Хонората), Ольгерд Лукашевич (Константы Дывиш, муж Тони), Томаш Дедек (офицер Министерства общественной безопасности «Чесик», арестовавший Тоню), Ян Юревич (охранник), Ярослав Копачевский (офицер Министерства общественной безопасности, арестовавший Тоню), Зофья Балуцкая (сокамерница), Томаш Ленгрен (майор Ольха).
Евгений Нефёдов, AllOfCinema.com
Рецензия
© Евгений Нефёдов, AllOfCinema.com, 19.09.2016
Авторская оценка 5/10
(при копировании текста активная ссылка на первоисточник обязательна)
Отечественные фильмы, посвящённые так называемому разоблачению сталинизма, которые увидели свет на заключительном этапе «перестройки» (например, «Затерянный в Сибири» /1991/ или «Враг народа – Бухарин» /1991/), тяжко смотреть отнюдь не из-за натуралистичных подробностей или обнародования некой неприятной, ранее запрещённой правды. Как раз правдой там и не пахнет – а на сознание несчастного зрителя обрушивается такой поток примитивных схем, выдаваемых за философские откровения, и сочиняемых на ходу пошлых стереотипов, противоречащих общеизвестным фактам и элементарному здравому смыслу, что это не способен понять только крайне доверчивый человек. В конце концов и инженер Варакин осознал (или интуитивно почувствовал?), что оказался вовлечён в какой-то мутный кровавый спектакль – и в отчаянии попытался покинуть злополучный город Зеро… В случае с польской картиной ситуация не столь однозначная. Анджей Вайда, выступавший покровителем и художественным наставником Рышарда Бугайского (в том числе на съёмках «Допроса»), сокрушался на пресс-конференции, что министр кинематографии ПНР не одобрил отправку кинопроизведения на Московский МКФ в 1989-м. Однако в таком решении идеологические мотивы, по-видимому, не превалировали: картину, получившую отличную рекламу («самый «полочный» фильм страны», «творение художника, высланного режимом за рубеж», и т.п.), вскоре выставили в конкурс более престижного Канна. И ведь расчёт оправдался!
Вполне очевидно, что относительно молодой (1943-го года рождения) и малоопытный режиссёр следовал в русле признанного мастера – вплоть до имитации стилистики, когда «репортажная» манера подачи материала местами обретает чуть ли не сюрреалистические обертоны. Да и в приглашении1 Кристины Янды, действительно демонстрирующей высший класс искусства перевоплощения, содержалась «тонкая» отсылка к образу пробивной, не приемлющей компромиссов журналистки Агнешки: мол, не следует спешить с выводами относительно личных качеств гулящей певички… Но всё это, по большому счёту, частности. Гораздо интереснее разобраться в сути: какие конкретно идеи пытались донести до сограждан авторы в 1982-м – в период обострения социальной напряжённости, вызванной деятельностью «Солидарности», и в преддверии введения военного положения, когда, несмотря на запрет и отъезд Рышарда в Канаду, фильм получил распространение на видеокассетах? Разумеется, обрисованная ситуация (неважно, гипотетическая или навеянная чьей-то судьбой) заслуживает порицания, однако прежде всего – нуждается в беспристрастном анализе. Нас что, пытаются уверить, что в тридцать четвёртую годовщину Октября обстановка была спокойной? Нет, по ряду признаков легко заключить, что шла острейшая, подчас принимавшая нелепые формы (крестьянка Хонората ожидает смертной казни за то, что ударила топором партийного активиста, присланного провести обобществление земель) классовая борьба – и что иностранные разведки тоже не дремали. Или – что сидели только несправедливо (заведомо несправедливо!) осужденные? Снова нет, и даже больше: хотя жизненный путь Антонины не раскрывается в деталях, всплывают любопытные подробности из прошлого, косвенно свидетельствующие, что она не так уж безвинна (прекрасная выходка – на пьяную голову залезть в танк и нечаянно разнести выстрелом отхожее место!). Здесь, уж скорее, всплывают в памяти слова Глеба Жеглова, не без оснований говорившего товарищу: «Запомни, Шарапов! Наказания без вины не бывает». Возможно, речь о том, что репрессии не имели границ – что всё общество подвергалось духовному прессингу? Такого впечатления не складывается – наоборот, покинув тюрьму, Дывиш возвращается к мирной жизни, забрав из детского дома ребёнка и намереваясь вернуться к мужу. Таким образом, остаётся главная претензия кинематографистов – в превышении полномочий офицерами Министерства общественной безопасности, излишне рьяно охранявшими новые порядки.
Бугайский и Януш Дымек утверждают, что применение допросов с пристрастием являлось исключительной прерогативой – хорошо, не МОБ – НКВД? Как ни странно, не утверждают. Тот же Рышард позже порадует картиной «Закрытая система» /2013/, основанной на подлинном инциденте, произошедшем уже в демократической Республике Польше, где – вот так сюрприз! – тоже фабрикуются уголовные дела, а из людей, не церемонясь, выбивают признательные показания. Да что там какое-то восточноевропейское государство, если и благословенные Соединённые Штаты не при каком-нибудь МакКарти, а сегодня практически открыто практикуют пытки!.. Мысль о том, что, пока существует власть как таковая, найдутся те, кто пожелает (и сможет) ею злоупотребить, давно стала трюизмом – вопрос в степени этого злоупотребления и в механизмах, его предотвращающих. Всюду наличествуют законченные циники и карьеристы, но не всегда конкретного циника и карьериста, Заваду, сможет сменить Моравский, не иронизировавший и не издевавшийся, рассуждая, что идти на жертвы есть смысл ради высокого идеала – но не ради изменника. Упоминание о пребывании лейтенанта в концлагере является не просто психологическим штрихом, поясняющим, почему тот проникся симпатией к Тоне (судя по всему, влюбился) и, вопреки прежней убеждённости, усомнился в первоначальной версии – и, как честный человек, не смог найти иного разрешения конфликта, кроме как застрелиться. Память о деяниях нацистов служила мощным сдерживающим фактором. Для того и требовались хитроумные уловки, вплоть до провокаций (от ареста в невменяемом состоянии до имитации расстрела), угроз – угроз! – применить насилие, привлечения близких родственников, чтобы установить вину сравнительно гуманным, не изуверским способом. А действия силовых структур при Войцехе Ярузельском доказывают, что и негативный опыт периода становления ПНР был учтён руководством: репрессивные меры применялись с большой осторожностью и, кстати, результативностью. В этом смысле именно осуждение социалистического прошлого развязало Леху Валенсе, его соратникам и восприемникам руки – но в Третьей Речи Посполитой подобные мелочи уже мало кого волнуют.
.
__________
1 – Наряду с женщиной-режиссёром Агнешкой Холланд, воплотившей образ убеждённой коммунистки, помимо собственной воли ставшей «объективной шпионкой».
Прим.: рецензия публикуется впервые
Материалы о фильме:
Лаврентьев Сергей. Общественные пороки, частные добродетели // Советский экран. – 1990, № 14. – С. 23.
Игнатьева Нина. «Из-под каких развалин говорю!» // Искусство кино. – 1990, № 10. – С. 144-146.
Материалы о фильме (только тексты)