Семь самураев / Shichinin no samurai (1954)

Аронов Александр. Промежуток // Искусство кино. – 1988, № 05. – С. 127-132.

Резюме

Александр Аронов

Промежуток

…Иногда, говорит Леонид Мартынов, писать стихи я как бы совсем разучивался. А уж насколько естественной, казалось, именно для него была стихотворная речь! Репортажи в газету сначала зарифмовывал – а потом, для соблюдения приличий, отламывал рифму от строчки. И вот, значит, и с ним случалось…

Кто определит, почему легкое, естественнейшее, с младых ногтей знакомое занятие вдруг становится чужим и трудным? Смотреть кино – чего уж проще, да и что любимее было на нашем веку? Пропустить фильм когда-то значило отстать от сверстников, выпасть из поколения, из его культурной – по мере сил – жизни.

И вот вдруг видишь, что простое, докритическое занятие зрителя стало для тебя загадочным, что и поколение твое не отмечается регулярно в зрительных залах, и сам ты разучился воспринимать кино с простодушной благодарностью. Ты уже не болтаешь взахлеб на киноязыке своего времени, а собираешь этот язык по слову, чуть ли не по букве, каждый раз для каждой картины – заново.

Как заново открыть для себя вроде бы уже известное, как встретиться еще раз с тем, что знакомо? Похоже, не тебя одного занимает этот вопрос, но и создателя фильма, который ты сейчас смотришь, – «Приглашение». Родствен-

_______
«Приглашение» («Zaproszenie»)
Автор сценария и режиссер Ванда Якубовска (Польша).

127

ное психологическое задание помогает наладить тот минимальный зрительско-авторский контакт, ради которого появляетесь вы в этом темном зале.

Свадьба, фотография на память, приемник в углу кадра – все ясно, Петр и Аня «избрали» для своей жизни и счастья самое начало второй мировой войны.

Вот молодые бегут вместе, их зовет долг, каждого свой, его – армия, ее – госпиталь, на углу пути расходятся. И в этот угол разрыва вписаны, должно быть, лет сорок – и война, у каждого своя, и послевоенная жизнь, что развела молодоженов по разным континентам и общественно-историческим формациям.

Поздняя, почти уже лишняя в их жизни встреча, бесполезная прагматически, ничего не могущая исправить в плотно сложившихся обстоятельствах. Зато эта встреча способна резким обратным светом проявить воспоминания. И мы видим теперь не цепочку положений, в которых предыдущее как-то подготавливало последующее, а все их разом, в результате. Треблинка, где на камне написано «Януш Корчак и дети». И Освенцим, где лагерную судьбу мыкала Аня, оставшаяся и там врачом, то есть хранителем и по возможности спасителем жизни. И тут же, в ритме памяти или кино, ее нынешний послевоенный быт – она педиатр, человек добрый и строгий, замечательный, идеальный врач, а вот обстоятельства вокруг непростые, склочные.

В обоих планах – нынешнем и ретроспекции – есть очень сильные куски. Русские танки приближаются, входят в кадр. И – бегут из кадра, выскочив из мундиров, немцы. Цивильные. В белье. Они теперь уже как бы и не опасные, не жестокие, скорее валкие. Такое впечатление, что убийства совершали не они, а сами их мундиры. Иначе говоря, не люди, а общественная функция, в которую они однажды «впечатались».

Центральный структурный прием фильма – взаимоосвещение прошлого и настоящего, – прием энергичный, резкий, высекающий дополнительную силу воздействия на зрителя. Но что-то все же мешает назвать его открытием в киноязыке. Метафоры не всегда срабатывают, не всегда пронзительно точны, не всегда кажутся увиденными впервые.

Если срезать один только современный слой «Приглашения» и развернуть его в самостоятельную картину, возможно, мы попадем прямо в чехословацкую ленту «Тихая радость».

Опять больница, опять детская. Не

_______
«Тихая радость» («Ticha radost»)
Авторы сценария Душан Ганак, Ондрей Шулай. Режиссер Душан Ганак (Чехословакия).

128

столько символ, сколько знак абсолютной праведности, даже святости труда, общественно-полезной деятельности героини. Ее зовут Соня, и популярная актриса Магда Вашариова выводит свою роль за границы благонравной схемы положительной героини, создавая живой образ женщины-ребенка – при всей мягкости, уступчивости Соня просто не способна на нравственные компромиссы: она не столько борется за естественность и правду своего существования, сколько от природы лишена возможности изменить себе. Подстроиться, смириться – о, она даже и хотела бы, но у нее просто нет сил жить иначе.

Вот, видимо, главная тема: за естественность, искренность бытия борется здесь не сильный, а именно слабый. На последней, казалось бы, линии обороны человечность вдруг находит резервы, о которых мы не могли подозревать, когда она начинала терять территорию.

Над супружеской кроватью Сони и Эмила висит карта земного шара. Удивительно, конечно, но она означает здесь не широту, безбрежность свободы, а нечто прямо противоположное: узость, замкнутость, своеобразный «чулан» интересов. Как это возможно? Эмил – радиолюбитель, он связывается с отдаленнейшими уголками земли, получает оттуда открытки, фиксирующие связь. Но для него не существуют ни сами просторы географии, ни бездны психологии живущих где-то случайных корреспондентов. Весь мир загнан в коллекционирование радиоконтактов, бессмысленных, но поддающихся счету и, значит, взывающих к накоплению, к увеличению, к рекордам.

Соня бежит из дома, но приращение пространства само по себе не означает приращения свободы: она видела это на примере мужа, теперь убеждается в этом на примере собственной судьбы.

Ей легче с детьми. Мальчик со шрамом на спине – его за лупцевала мамаша – взывает к ее доброте, милосердию, пробуждает в ней саму ее суть. Но его отнимают, отдают матери, сухому и жестокому миру.

Заговор слабых – вот как можно бы охарактеризовать сквозную идею этой ленты. На них-то, говорят нам, не часто принимаемых во внимание, почти не услышанных в будущем диспуте – потоке современности, на них-то и можно положиться.

Другая чехословацкая лента, «Третий дракон», снята в полярно противоположной стилистике. Фильм для подростков – значит, непременно должны быть приключения. Плюс фантастика – так, видимо, рассуждают авторы этой истории о средневековье, с драконами, с вторжением инопланетян… Что же, известная логика в этом рассуждении есть.

Тема фильма высвобождается из-под многих слоев. Туристско-видовой: прелестные горные пейзажи. Школьно-шутливый: загадочные излучения моментально превращают лентяя и двоечника в отличника. О драконах и инопланетянах я уже сказал. Но о чем же в конце концов идет речь? Об экологии. Некая Лурида – планета-свалка, обожженная кислотными дождями, погублены ее флора и фауна, а последние человекоподобные обитатели вот-вот погибнут в наказание за неправедность пути своей цивилизации.

Маленькие земляне (с симпатичным песиком) выведут Луриду из тупика, спасут планету и ее обитателей. Сами они вроде бы все происшедшее забудут, но подсознание сохранит важный урок о необходимости защищать природу и бережно относиться к окружающей среде – и кто скажет, что этот урок не нужен?

Если урок пересказан правильно, мы, конечно, обязаны поставить за него хорошую отметку. Однако серьезная опасность такой педагогики в том и состоит, что она приучает к пассивному восприятию действительности: правильный ответ готов заранее, он существует вне нас и до нас, наше дело его только как следует заучить.

Хорошо бы, конечно. Но кроме правильных и неправильных ответов существуют и неоднозначные, неизвестные, нерешенные. С грустью и нежностью, любовно и печально нам напомнил об этом фильм китайской сценаристки и режиссера Чжан Нуансинь «Юность – на алтарь». Лучший, пожалуй, из всей продукции социалистических стран.

Китайское кино начинать смотреть как-то сложновато. Китай, сказал кто-то, не

_______
«Третий дракон» («Treti sarkan»)
Авторы сценария Йозеф Жарник, Игорь Руснак. Режиссер Петер Гледик (Чехословакия).
«Юность – наалтарь» («Youth to the Altar»)
Автор сценария и режиссер Чжан Нуансинь (КНР).

129

другая страна, а другой мир. Смотришь и никак не обретешь уверенность, что делаешь это правильно. Ну, вот эта неловкая улыбка. У нас, пожалуй, она значила бы что-то вроде неполной искренности персонажа. А тут? Тут, оказывается, ее смысл в огромной, выходящей за рамки ситуации доброте героя, как бы связанной со слабостью и заранее обрекающей его на неудачу. Вон как! То, что мы не понимаем китайского языка, мы осознаем довольно четко; то, что мы не понимаем, скажем, «языка» китайских коммуникаций – мимики, например, – мы осознаем, как правило, гораздо хуже. Отсюда и недоразумения, и полное порой непонимание.

Чжан Нуансинь создала условия наибольшего благоприятствования для нашего вхождения в образно-понятийный строй картины.

Героиня, ее зовут Ли Чунь, проходит путь этого вживания вместе с нами. Пока мы тут не все понимаем, но и она понимает немногим больше. Она– пекинская студентка, которую «за грамотность» сослали в глухую деревню «для приобретения закалки в труде». Мы не знаем языка окружающих, и она не знает: здесь живет другая народность – дайцы: незнакомый язык, свои манеры, привычки и обычаи. Так что неуютность положения героини – первое, что сразу вызывает наше понимание и сочувствие.

Один человек в деревне свободно говорит по-китайски – председатель кооператива. Она поселяется у него в доме. Старая мать председателя Ия (что значит «бабушка») кажется Ли Чунь похожей на ведьму, но это сама доброта. Актриса играет без мимики, совсем, пожалуй, не играет, да и актриса ли она? Скорее тут, как и в «Калине красной», старая крестьянка «исполняет саму себя» – опять знакомо.

Ох, как мрачно здесь, чуждо. А утром – все приветливое, дружелюбное: и природа, и улыбка девушки у колодца. Все-таки улыбка есть улыбка, и красота есть красота. А у председателя жена умерла, сын где-то на охоте, мать стара, и он должен ходить по воду сам, что для мужчины, оказывается, позор, ходить рано, в темноте, прячась… Еще не погрузившись в сюжет, мы самим узнаванием проходим школу дружелюбия, симпатии, в сущности, гуманизма.

К Ли Чунь настороженно относятся сверстницы. Почему она в брюках и робе, такая сухая и строгая? Они-то в ярких цветных нарядах. О, речь идет не просто об одежде. Тут и эстетика, и стиль жизни, и, если хотите, мировоззрение. Маоисты

130

научили ее: «быть красивым – некрасиво!» Это – чуждое, буржуазное, иноземное. Вот она решилась надеть дайское платье, серебряный пояс, подаренный бабушкой, и оператор любуется ее нарядом и юностью, без слов говоря нам, на чьей он, собственно, стороне. «День, когда я надела дайскую юбку» – это начальная точка процесса возрождения человека, выхода его из сферы фанатической догмы и первого робкого еще погружения в естественную, живую стихию, имя которой – народ.

Ли Чунь вдруг встречает знакомого парня из Пекина: он тоже выслан в деревню как представитель «грамотной молодежи». Она еще и сама не знает, как она настроена – дело это сложное, но чувствует, что как-то не так, как он. Жень Цзя мрачен, он не может смириться с насилием, которому подвергались они оба и тысячи таких, как они. И дайская юбка девушки, и ее интерес к жизни подруг, и зависть ее к их лукавству и свободе в общении с парнями – все это кажется хмурому юноше капитуляцией, чуть ли не предательством, проявлением покорности и рабства.

Фильм не подталкивает нас к одному из однозначных решений. Но как жить человеку обиженному, вырванному из своей естественной среды – это мы должны решать, обращаясь к опыту героев китайской ленты, вспоминая свой собственный.

Каков же ответ фильма? Нам кажется, не принимая насилия и не капитулируя перед ним, создатели фильма как бы не требуют от нас, а разве что просят: и в горе, и в беде, если уж они настигли, не обижайтесь на людей, что рядом; на народ, в конце концов. Надо попытаться жить с ним, входя в его жизнь, стараясь облегчить в ней, что можно…

Вроде бы нет однозначной максимы-вывода и у ленты «Кормилец акул», вроде бы и здесь говорится о разных, по-своему равноправных типах отношения к жизни. Молодой человек перед уходом в армию как бы устраивает смотр всему, с чем предстоит расставаться, в частности, своим знакомым девушкам.

Сценарный ход достаточно условен; он дает нам возможность заглянуть в быт, привычки, обычаи молодежи ГДР или хоть определенной ее части. Фон здесь оказывается важнее, существеннее непритязательного сюжетного хода.

Однако очерки характеров и нравов остаются и сами по себе непритязатель-

_______
«Кормилец акул» («Haifischfxitterer»)
Автор сценария и режиссер Эрвин Штранка (ГДР).

131

ными, среди уместной критики нестрашных недостатков легко умещается и риторика. Герой отправляется защищать Жизнь (в немецком языке все существительные пишутся с большой буквы, но тут случай явно особый), а мы расстаемся с ним и с фильмом без грусти.

Еще, пожалуй, проще пережить расставание с румынской картиной «Летят перелетные птицы». Тут есть красивые пейзажи дельты Дуная, красивый роман, а выигрыш в лотерею легковой автомашины окончательно переводит разговор в рекламно-призывную плоскость: почему бы и в самом деле не посетить эти курортные места? Тут возможны и катастрофы, но вот какие: героиня и стареющий художник вместе с верандой прелестной виллы оторваны от берега налетевшим ураганом и отнесены на середину реки – но тут же и стол с яствами и напитками, количество которых к моменту появления спасателей-вертолетчиков явно уменьшилось. И кто, черт побери, откажется от подобной робинзонады?

«Семь самураев» Акиры Куросавы как-то трудно вписываются в разговор о кинорепертуаре прошедшего месяца. Начиная с титров, где иероглифы самим строем и сплетением уже предвещают битву, вы погружаетесь в совсем иной мир, иную стихию. И ваш голос, профессионально берущий любые «кукареку», чувствует приближение немоты и рискует сорваться.

Честно говоря, нам проще смотреть какой-нибудь грамотный и профессиональный римейк, вроде «Великолепной семерки». Тут уж не с языка на язык переводят, а с эстетики на эстетику. Вестерн и героическая сага все-таки слишком разные понятия, разные не жанры даже, а миры. Американцы преодолевают неблагоприятные, казалось бы, обстоятельства за счет смелости и ловкости. У Куросавы обстоятельства жизни заданы раз и навсегда. И преодолеть их нельзя, это противоестественно и в чем-то даже, наверное, порочно.

Молодая крестьянка и молодой самурай, ощутившие прилив чувств друг к другу, видимо, преодолеют его, каждый в себе, и останутся в своих жизненных обстоятельствах. Впрочем, они могут предпочесть и другой путь. Уйти вместе – навстречу смерти. Не случайно, как у европейцев Ромео и Джульетты, а закономерно и свободно избранной.

Что же это, фатализм? Восточное смирение с обстоятельствами, скажете вы, покорность судьбе? Да нет, не стоит так сразу размахиваться. Мусульманский «кисмет» (предопределение), который вы имеете в виду под восточным фатализмом, ничего не объясняет в японском мироощущении. Надо исполнять долг – свой долг, и тогда там, впереди, будет просвет.

Самурай Камбей собирает друзей (точнее, наверное, сказать, соратников) для защиты деревни от бандитов. Награда – горстка того самого риса, который они защищают. Крестьяне наняли самураев. Идет эпизод проверки. Входящему самураю наносят неожиданный удар. Каждый отражает его по-своему. Но кто не отразит вообще – тот не самурай.

А далее всем владеет логика боя. В ней бандиты считают невозможным отступить, хотя сам по себе рис не стоит такого количества жизней. Умирая, они принимают героический кодекс поведения.

Сражаясь за свой рис, крестьяне овладевают частью искусства и мировоззрения самураев. Самураи же в этой схватке принимают часть крестьянской системы ценностей. Идя вперед, люди идут друг к другу…

Изначально заданное, предначертанное, от личности не зависящее и героически активное личностное начало соединяются как-то иначе – по сравнению с привычной для нас европейской структурой. Однако соединяются, и ты вдруг узнаешь в незнакомом свое, то, что знал всегда, и вот, оказывается, нашлись для этого совсем новые слова и свежие образы. И ты разделил с героями их мужество, приобщился и к их потерям, и к их победе.

И заодно обнаружил, что никуда оно не делось, твое молодое чувство захваченности, поглощенности искусством. Кинозритель, должно быть, тоже бывает то старательным стихотворцем, то вдохновенным поэтом. Подбирает он до поры до времени слова, укладывает их в строчки, оснащает приличествующей рифмой. Все вроде правильно, но ждешь другого – когда неожиданно, как бы независимо от тебя, безрасчетно пойдет то самое, что и стоит, наверное, называть стихами, поэзией. Дар таких художников, как Куросава, рождает к жизни дар зрителя.

_______
«Летят перелетные птицы» («Sosese ра-sarle calatoare»)
Автор сценария Фэнуш Нягу. Режиссер Джео Сайзеску (Румыния).
«Семь самураев» («Shichinin no samurai»)
Авторы сценария Акира Куросава, Синобу Хасимото, Хидео Огуни. Режиссер Акира Куросава (Япония).

132