Без надежды / Szegénylegények (1966)
Киноглобус: Венгрия
ИСТОРИЧЕСКИЕ ГОРОСКОПЫ Миклоша ЯНЧО
«Этот художник занимает исключительное место в венгерской культуре. Не создай Янчо такие фильмы, как «Без надежды», «Так я пришел», «Звезды и солдаты» и другие, зияла бы пустота. Как Бела Барток в музыке, как Аттила Йожеф в поэзии, Янчо в кинематографе выразил дух нации и ее историческую судьбу», – так сказал о своем соотечественнике, знаменитом режиссере Миклоше Янчо другой крупнейший мастер современного венгерского кино Иштван Сабо.
Иного языка, кроме как язык киноизображения, Миклош Янчо, кажется, вообще не знает. Допытаться у него в устной беседе, «о чем» его фильмы, трудно. И не потому, что он не хочет об этом говорить. Не может! Загадочно-притягательные, затягивающие вас в свои лабиринты, они не поддаются расшифровке словом. Этот подлинно авторский кинематограф мы впервые открыли тридцать лет назад, когда в прокате появилась его лента «Без надежды» – о повстанцах Лайоша Кошута. Фильм, с которого началась мировая слава режиссера, подтвержденная всем, что он делал после: «Звезды и солдаты», «Тишина и крик», «Любовь моя, Электра», «Венгерская рапсодия» и «Allegro barbaro»…
Годы бегут, и мы сами уже давно не киноклубные фанаты середины 60-х, крамольно вычитывавшие актуальные исторические подтексты в трагической картине «Без надежды» или всеми способами проникавшие на закрытые просмотры его поразительных (поразительных прежде всего качеством кинематографа и неканоническим взглядом на канонизированную историю гражданской
40
войны в России) «Звезд и солдат», до того, как по этому фильму прошлись ножницы нашей цензуры. Те цензорские ножницы давно поржавели и нынче сданы в металлолом. Да и кино с той поры уже не раз менялось – и у нас, и у венгров. Янчо как художник тоже менялся в пределах своего резко выделившегося, неповторимого кинематографического стиля и напряженно-романтического сознания: сравните его «шестидесятнические» картины – «Развязки и завязки», «Без надежды» или «Так я пришел» – с помеченными концом 80-х, смертельно разочарованными, растерянными лентами «Сезон чудовищ», «Гороскоп Иисуса Христа» или «Бог пятится назад», где Янчо чуть ли не предсказал до деталей наш, российский, август 91-го. Одним словом, Миклош Янчо (которому сегодня семьдесят шесть) не только возрастом и числом созданных фильмов – это несколько глав венгерской киноистории. Впрочем, не только венгерской, но и мировой.
«Я маниакально связан с определенным кругом идей и навязчивых вопросов, и, видно, мне не вырваться из него, – говорит Миклош Янчо. – Все мои фильмы, по сути, об одном: о власти и насилии, о механизме подавления и манипуляции – психологической, идеологической. О том, как этот механизм действовал, менял личины на протяжении человеческой истории. И – о попытках его разрушить. О революционных вспышках, когда подавляемые массы поднимали голову, выдвигали своих одержимых героев».
Во второй половине 80-х – в «Сезоне чудовищ» и «Гороскопе Иисуса Христа» – Янчо отступает от своей традиции: рассматривать и обдумывать волнующие его политико-философские и нравственные ситуации сквозь призму истории или мифа. Теперь он насыщает свой кинематограф современностью. А вопросы – все те же. «В современном мире, – говорит Янчо, – человек по-прежнему объект манипуляций, только они изменили характер. Их инструментом становится неслыханно развитая система коммуникаций».
В «Гороскопе Иисуса Христа», как в антологии, – вся характерная янчевская поэтика (знаменитые длинные планы, маниакальное кружение кинокамеры, стилизованное и постоянно изменяющееся пространство, в котором совершают свой «невралгический балет» персонажи)… А в центре – как всегда, мятущийся, неизвестно кем преследуемый, загоняемый в угол, терзаемый страхом перед неведомо откуда исходящим насилием, бунтарски взрывающийся и терпящий поражение (вплоть до бесследного исчезновения) Дьердь Черхалми. Актер с романтической внешностью, которому будто сама природа назначила олицетворять в янчевских политико-философских параболах Венгра. Судьбу его и внутреннее напряжение. Его попытки выстоять в середине Европы в двадцатом веке на ветрах большой политики.
«О чем, по нашему стремлению, должен на своем языке говорить этот фильм, – рассказывал режиссер в период съемок, – о плохом самочувствии человечества. О том, что наши традиционные ценности стали колышущейся тенью, и человечеству пока не удается найти для них экологическую нишу. О том, что мир, человечество, переоценившие во второй половине века так называемую «твердую технологию» в отношении природы и человека, уже требуют как спасения «мягкой технологии»: эпохи солнца, ветра, воды, обновляющихся энергий, эпохи человека, который был бы умен, как Эйнштейн, красив, как идеальный человек Платона, способен любить, как лучшие матери любят своих детей, и который был бы скромен, потому что все знает, – как сам Иисус Христос».
Кажется, что в «Гороскопе Иисуса Христа» вчерашний упрямый романтик Миклош Янчо, переживавший в конце 80-х венгерский (да и общемировой тоже) кризис ценностей, расписался в собственной растерянности, если не в историческом пессимизме. (Заметьте, фильм делался до революционных событий в Восточной Европе.) Однако сам он говорил об этом так: «Наверное, нашу ленту назовут утопией, мы же считаем фильмом-надеждой».
«Бог пятится назад» – это самый что ни на есть типичный кинематографический опус Миклоша Янчо. Своеобразный каталог его поэтики. Музей всенепременных аксессуаров и съезд постоянных персонажей. Один сиротливо наигрывает на скрипке «Турецкий марш», как делал это у Янчо в «Агнце божьем», картине начала 70-х годов, Даниэль Ольбрыхский. Другой же в течение всего фильма многозначительно жонглирует пистолетами (как в «Гороскопе Иисуса Христа») и кружит в лабиринте мониторов, то возникая на них сам, как бы раздваиваясь, то считывая с экранов политические новости большого мира. Как всегда, ведутся накаленные политические диспуты, где под запятую выстраиваются в ряд Франц-Иосиф, Хорти, Ракоши, Кадар… А обнаженные загорелые статисточки – опять-таки с ритуальной обязательностью у Янчо – самим своим вызывающе алогичным присутствием взрывают интеллектуальную серьезность мужских споров. И вот еще одна ироническая самоцитата – на радость знатокам Янчо: одной из обнаженных див, искушающе вытянувшейся на ложе, протагонист шепчет на ухо: «Электра… любовь моя!». Дьердь Черхалми, Йожеф Мадараш, Ласло Галфи, Андраш Козак, Лайош Балажович… Все они, втянутые, как в воронку, в это безостановочное, маниакальное кружение, перешли сюда с тревогой на лицах из других картин Янчо. Добавился Карой Эперьеш, нынешняя венгерская кинозвезда, – у него тут роль режиссера. Снимается то ли политический телерепортаж, то ли историческое свидетельство, не суть важно. Важно, что посредством данной фигуры в это наэлектризованное поле Янчо встроил самого себя, венгерского кинематографиста – впечатлительного свидетеля и участника всего, что выпало пережить за десятилетие его маленькой «буферной» стране.
Янчо уже не ставит игровые фильмы (последний, тридцатиминутный – «Горит дом, горит мир», – он сделал в 1996 году), однако присутствие его в современной кинокультуре явственно и весомо. К 100-летию кино во Франции была сделана документальная лента «Люмьер и его компания», в которой собрано много любопытных свидетельств и высказываний о кинематографе. Среди них – признание тогда уже больного Франсуа Миттерана в ответ на вопрос, который ему задал французский режиссер Режис Варнье: «Господин президент, если перед Вашим мысленным взором внезапно возникает киноизображение или кинообраз, что это за фильм в таком случае?». Миттеран ответил: «Есть один фильм, название которого я забыл, но помню, что он – венгерский, там люди танцевали, и эта картина навсегда осталась в моей памяти»… После выяснилось, что это был фильм Миклоша Янчо «Пока народ еще просит».
Александр ТРОШИН
41
Добавить комментарий