Клеопатра / Cleopatra (1963)

Агапов Б. «Клеопатра» // На экранах мира. Выпуск 1. – М.: Искусство, 1966. – С. 200-209.

«Клеопатра»

По всему Парижу можно видеть бедро и разрисованные глаза Элизабет Тейлор, возлежащей в фараонском облачении.

«Должно было пройти две тысячи лет, чтобы вновь ожило величие царственной Клеопатры. Не потребовалось и двух суток, чтобы десятки тысяч парижан ринулись увидеть высшее сверхзрелище экрана – «Клеопатру».

Так гласит реклама. Но все это вранье.

Я был в театре на шестой день после премьеры. Половина зала была свободна. Если сопоставить то, что было истрачено на это «сверхзрелище», с тем, какое впечатление оно производит, то можно сказать только одно слово – провал.

Фильм идет четыре часа. Он широкоформатный, цветной, стереофонический, набитый аттракционами. Он стоил десятки миллионов долларов. Он снимался несколько лет.

Можно ли сказать, что мы никогда не видели ничего подобного?

В том-то и дело, что нельзя.

Конечно, в фильмах Гриффита, таких, как «Нетерпимость», количество статистов было меньше, цвета не было, звука не было, экран был маленький.

Конечно, в «Кабирии» было понаделано больше ошибок против истории…

Конечно, в «Бен-Гуре» декорации были несколько скромнее и костюмы не столь богаты…

Однако, по существу, мы не увидели ничего нового.

Давайте устроим небольшую беседу нескольких ценителей, чтобы они высказали те мнения, которые мне пришлось услышать и прочитать о «Клеопатре» в Париже.

– Действительно, ничего принципиально нового в фильме нет. Однако уже сама величина того, что на экране, есть новость. Ведь это безмерно. Когда я увидел под собой гигантскую площадь римского Форума, вокруг которой возвышаются в натуральную величину дворцы и храмы, и когда под аркой высотой с семиэтажный дом появляется гранитный сфинкс высотой с пятиэтажный дом, влекомый тысячью полуобнаженных атлетов, и когда толпа в тысячу полуобнаженных граждан ревет, приветствуя египетскую царицу, едва видимую на лапе гранитного чудовища, я сказал себе – зачем я буду лишать себя удовольствия и затягиваться в мундир критика? Во мне кипит мальчишеское любопытство, я вскакиваю со своей скамейки на галерке и кричу от восторга. Морское сражение, в котором участвуют десятки гигантских кораблей, стреляющих друг в друга огненными снарядами. Дворцы немыслимой высоты, где все блестит золотом и драгоценными камнями. Бассейны. Роскошные телеса рабынь. Фимиамы. Ступени. Колонны. Ультрамариновые небеса. И столько крови, что Дюпон смог бы разбогатеть на ее поставке. Разве все это не сверхзрелище?

– Сверх-ультра-экстра-мюзик-холл!

– Право же, это забавно, на один билет вы получаете столько кубических километров аттракционов, что ваш расход окупается сполна.

201

– А костюмы? Прически? Все, что можно сделать из волос, золота и шелка, тут сделано. Мадам Тейлор получила столько костюмов, сколько не имела ни одна «звезда» за все время существования Голливуда.

– Но, может быть, под пышностью и роскошью здесь скрывается глубокий смысл? Может быть, творцы картины хотели противопоставить Восток и Запад? Восток – женственный, вне рационализма, изысканный, полный наслаждений. Запад – мужественный, жестокий, непреклонный, с его сенатом, с его трубящей медью и окровавленными мечами.

– Почему вы отказываете Востоку в мужественности, а Западу в изысканности? Что за противопоставление? Ведь в картине допущена грубейшая историческая ошибка, и удивительно, как могли ее допустить люди, располагающие неограниченными средствами, чтобы привлечь для консультации любых историков, любых искусствоведов. Все вещи, все костюмы, все прически, все оружие, которые мы видим в картине, представляют собой вариации археологических находок в гробнице Тутанхамона, то есть относятся к XIV столетию до рождества Христова. Можете вы вообразить себе генерала де Голля в костюме Людовика XIV?

– Мы не можем, зато может он.

– За двенадцать веков произошли гигантские изменения. В Египет пришла Греция. Клеопатра никакая не египтянка, она чистокровная гречанка не только по происхождению, но и по культуре, по воспитанию. Александрия ее времен – эллинистический город, господствующий здесь язык – греческий; египетский язык можно было услышать реже, чем еврейский или сирийский. Все это неграмотно.

– Можно подумать, что в Голливуде не читали Плутарха. Вспомните, например, сцену убийства Цезаря. Здесь она разыграна в стиле изящества и даже вежливости. Между тем, согласно Плутарху: «Туллий схватил обеими руками тогу Цезаря и стал стаскивать ее с шеи, что было знаком к нападению… Каска нанес мечом первый удар Цезарю в затылок, но не смертельный, легкий, – вероятно, он был смущен вначале. Поэтому Цезарь обернулся, схватил меч и не выпускал его. Почти одновременно оба кричали: раненый Цезарь по латыни: «Негодяй, Каска, что ты делаешь?», а Каска – по-гречески, обращаясь к брату: «Брат, помоги!» …Все заговорщики окружили Цезаря: куда бы он ни обращал взор, подобно дикому зверю, окруженному ловцами, встречал удары мечей, направленные ему в лицо и глаза, так как было условлено, что все заговорщики примут участие в убийстве и как бы вкусят жертвенной крови. Поэтому и Брут нанес Цезарю удар в пах». Некоторые писатели указывают, что, отбиваясь от заговорщиков, Цезарь метался и кричал… Цезарь, как сообщают, получил двадцать три раны. Многие заговорщики переранили друг друга, направляя столько ударов в одно тело…

– Однако у Светония эта сцена выглядит не такой уж бойней.

– Не думаете ли вы, что мы имеем право предъявлять требования абсолютной точности к художественному произведению? Бернард Шоу, например, начинает свою пьесу «Цезарь и Клеопатра» тем, что заставляет римского диктатора встретиться с египетской царицей ночью в пустыне,

202

у подножья сфинкса. С точки зрения ученого – это чистейший вздор.

– Но кто же позволит себе сравнивать блестящее творение Шоу с этим балаганным «шоу» (по-английски шоу – зрелище. – Б. А.).

– Я не против отступлении от данных истории. Но я против Голливуда, который выпирает из каждого кадра. Вспомните хотя бы балет, предшествующий торжественному въезду Клеопатры в Рим. Все повадки «тысячи герлс» мы видим здесь на Форуме. Выскакивают, например, полуголые дамы и машут крыльями, они одеты в перья и украшены теми знаками божественного достоинства, какие присущи Изиде, когда боги превратили ее в птицу – символ скорби. Заставлять скорбящую Изиду плясать на площади так же нелепо, как устроить выступление жонглеров в гриме Христа, жонглирующих терновыми венцами.

– А этот дождь конфетти и серпантина – не напоминает ли он вам предвыборную кампанию где-нибудь в Чикаго, когда люди хватают телефонные справочники из будок автоматов и, искромсав их, кидают в проезжающего кандидата?

– Особенно забавно выглядят сцены на парапете крепости во время морского сражения. Там действуют маленькие модели судов. Они расставлены на гладком полированном столе, военачальники передвигают их соответственно действительному расположению на воде. Именно так делали англичане в своем подземном штабе во время воздушных нападений гитлеровской авиации на Лондон. Но тогда это было необходимо, поскольку на громадных воздушных пространствах нельзя было сразу охватить взглядом общей картины налета. А здесь? Стоило подойти к барьеру парапета, чтобы увидеть все корабли в натуре.

203

– Вы обратили внимание на дикторские связки, так называемые «фасцес», которые обычно носили перед консулами? В действительности они делались из натуральных ветвей, которые связывались обыкновенными ремнями, а сверху втыкался топор. Это был символ власти и правосудия. Голливуд сделал их из золота. Он не мог допустить, чтобы на экране было что-нибудь «бедное». Раз Голливуд, раз цари, значит, все должно быть из золота.

– Я не могу понять, как культурные люди, имея такие гигантские возможности, отказались от самой заманчивой мысли, какая должна была возникнуть: восстановить при помощи кино историю, оживить умершую две тысячи лет назад цивилизацию. Для этого они должны были как можно прочнее забыть нашу современность, как можно более органично вжиться в ту далекую эпоху. Они отказались от этой возможности. Они потратили гигантские деньги и огромные усилия на дешевку, которая производит впечатление грубого примитива.

– Надо принять в соображение, что в этом отношении против режиссера стояли слишком большие силы, чтобы он мог их преодолеть. Во-первых, коммерция. Фильм «Клеопатра» можно считать самой обширной и самой гигантской операцией против телевидения. Надо было сделать такое, что никак нельзя воспроизвести на телевизионном экране. Во-вторых, против режиссера могли восстать «звезды». Их было по крайней мере трое: Элизабет Тейлор, Ричард Бартон и Рекс Гаррисон (Клеопатра, Марк Антоний и Юлий Цезарь), впрочем, достаточно и двух первых, тем более что Гаррисон показал себя в картине лучше, чем все другие. Он все-таки сделал попытку создать образ, не лишенный исторической и человеческой правды.

204

– Судя по данным печати, Элизабет Тейлор вела себя фараоншей не столько на экране, сколько в жизни. Она капризничала, требовала невероятных денег, ставила почти невыполнимые условия и заставляла себе подчиняться, потому что ее отказ от участия в картине, уже наполовину снятой, означал бы финансовый крах компании. Я не думаю, что, если бы режиссер Манкевич даже захотел придать Клеопатре хотя бы те черты, которыми ее наделяет Плутарх, госпожа Тейлор не устроила бы ему яростной сцены.

– История говорит о блестящем уме, широкой образованности, о прекрасном знании нескольких языков, причем все это вполне вероятно, если принять во внимание общий уровень культуры высших классов в ту эпоху. А Тейлор играет недалекую норовистую барыньку, которая в момент высшего волнения принимается рвать и резать платья, висящие в ее шкафах. Великосветскость американской элиты с ее высокомерием, бездушием, жаждой удовольствий и душевной пустотой не удалось прикрыть никакими символами египетских времен. Иногда эти миллионеры и бизнесмены, облаченные в тоги, как в домашние халаты, и эти дамы из нью-йоркского общества на великосветских курортах выглядят очень смешно, но всегда все это только раздражает…

…Тут я хотел бы персонифицировать одного из говорящих. Мы встретились с ним с глазу на глаз, и я не был вполне уверен, не разыгрывает ли он передо мною какую-то сложную, им самим задуманную роль, настолько живописно выглядел он во время беседы.

205

Представьте себе человека за семьдесят, с невероятно горбатым носом, с огромной нижней челюстью, почти без губ, с очень живыми маленькими глазками, с очень красивыми, хотя уже искривленными старостью руками. Он был весь в пепле от трубки, который сыпался на драгоценный твид во время стремительных взмахов правой руки (левая, как мне думается, несколько парализована). Я не хочу называть его фамилию, в ней было, во всяком случае, не менее двух «де» и столько же названий общеизвестных районов Франции. Словом, это был аристократ «шор санж».

– Что сказать вам об этом фильме? Дело не в том, какой образ Лиз создала на экране, дело в том, что она чувствует себя богиней и царицей в жизни. Если говорить о божественном происхождении богатства, то, конечно, ни один миллиардер не зарабатывал денег с такой невероятной скоростью. Когда понадобилось доснять эпизод длиной в тридцать секунд, ей было заплачено по восемь тысяч франков за секунду (более полутора тысяч новых рублей. – Б. А.). Если говорить о божественности красоты, то она отвечает требованиям каких-то слоев и каких-то возрастов населения, которые видят в ней свой идеал. В мое время она подошла бы в горничные моей бабушке, которая любила смазливеньких служанок. Сейчас она Венера Америки, в этом весь секрет. Конечно, Венера уже стареет: если ее лицо еще молодо, то все остальное…

Мой собеседник поднял правую бровь и опустил левый угол рта, выразив таким способом полное пренебрежение, в авторитетности которого нельзя было усомниться.

207

– Публику, – продолжал он, – интересуют не столько достоинства актрисы, сколько нечто совсем другое. Обсуждается, почему она прогнала своего первого мужа, почему оставила второго, искренне ли огорчилась она, когда ее третий муж, Майкл Тодд, разбился на самолете в пустыне, и почему она рассталась с Эдди Фишером, своим четвертым мужем. Особенно интересует всех тайна отношений Бартона и Тейлор. Гораздо больше, чем писания Плутарха, публику волнует тайна Монтгомери Клифта, который, как утверждает печать, любит ее в течение пятнадцати лет безнадежной, но преданной любовью. Подобный персонаж необходим, чтобы наложить какие-то трагические тени на чрезмерно раззолоченную жизнь и подчеркнуть фатальный облик мадам. Можно было бы еще рассказать разные мелочи, подтверждающие курс на фатальность, но я думаю, это не тема для нас с вами. Я хотел бы только, чтобы вы поняли существо дела, оно ближе к мифологии, чем к экрану. Люди создают себе кумиров, безразлично, чем эти кумиры занимаются – футболом, кинематографией или дипломатией. Сейчас, когда новая элита старается быть незаметной и тратить свои миллионы тайно, так как боится раздражать народ, она уже не может быть тем, чем были короли, герцоги и бароны еще во времена моей бабушки. И вот на пьедестал поднимаются вместо королевы Елизаветы и Ричарда Львиное Сердце Элизабет Тейлор и Ричард Бартон. В конце концов, разница не так уж велика.

– А вы не думаете, – решился я задать вопрос, – что эти новые боги каким-то образом отражают общественное мнение или общественный вкус?

– Я подозреваю, что они не только отражают, они организуют и то и другое. Они несут нелегкое бремя. Если Людовики были обязаны публично просыпаться, одеваться и умываться, то эти вынуждены публично существовать не только днем, но и ночью. Трудность состоит не в том, чтобы сохранять себя в принятом образе, но чтобы все время придумывать активные действия, соответствующие взятой на себя роли, и тем разогревать общественный интерес. Фамильные воспоминания говорят мне, что это очень тяжелая жизнь.

…Может быть, во всех приведенных высказываниях, многие из которых были опубликованы, есть доля правды. Главное же, мне думается, состоит в том, что «Клеопатра» – мещанский фильм. Очень или не очень искажена в нем история, той эпохи или не той эпохи в нем архитектура, главное не в этом. Фильм «Клеопатра» – грандиозная реклама роскошной жизни: богатых апартаментов, волшебных путешествий, невероятных пирушек и полного произвола желаний. Сколько угодно денег, и делай что хочешь! – вот идеал мещанства, и он тут как тут.

Можно ли назвать «Клеопатру» упадком буржуазного искусства? Если это искусство, то это, конечно, упадок. Однако это не есть пропаганда упадочничества. Тут нет философии беспомощности, душевных сумерек, эротизма и пессимизма, как, например, в большинстве произведений на третьей парижской биеннале молодежи с ее зашифрованными абстракционизмом непристойностями, с ее хулиганскими выходками, вроде ночного горшка на пьедестале… Отнюдь!

208

«Клеопатра» Голливуда – офицерский фильм. Я думаю даже, что, с точки зрения Пентагона, это государственный фильм США. Он должен быть по нраву бешеным сенаторам. Как планетарно топают там бесчисленные легионы, как роскошны там марши унифицированных мужчин, как великолепна непререкаемость приказаний и команд, как завидна быстрая исполнительность подчиненных – все эти повороты кругом, отдача чести, преклонение перед начальниками… Наконец, эти доспехи с выдавленными по бронзе орлами, эти мечи, эти тоги, эти перья… Власть, власть, власть… Какая цель может сравниться с ней?! Одновременно показывается также вред женских чар и опасность чрезмерных возлияний для генералов…

Однако я думаю, зрители прекрасно поняли, что если в модных журналах снимают манекенщиц на фоне замков, «кадиллаков» и пышных интерьеров, то никто не считает это искусством, а только фасоном платья, и Голливуд, как говорится, «недоучел» уровня публики, которая в наши дни больше и глубже думает о мире, чем американские генералы, одетые в римские доспехи.

Б. Агапов

209