Мне двадцать лет / Mne dvadtsat let (1965)

Ищенко Юрий. Нам тоже 20 лет // Советский экран. – 1988, № 21. – С. 15-16.

Фильм, о котором говорят

В начале нынешнего года в Центральном Доме кинематографистов состоялась необычная премьера. Свою работу четвертьвековой давности – «Заставу Ильича» – в ее первоначальном варианте представлял Марлен Хуциев. Сценарист картины Геннадий Шпаликов и оператор Маргарита Пилихина до этого дня не дожили…

НАМ ТОЖЕ 20 ЛЕТ

В потоке студенческих работ будущих кинокритиков особенно ценишь то, что ученик вдруг приносит тебе сети. Не по «заданию», в потому что «зацепило», мысль заработала, открылось неведомое ранее или смутно ощущавшееся. И уж совсем радует, если твой ученик выходит на новый рубеж – творческий, проблемный.

Статья Юры Ищенко, вгиковского третьекурсника, была для меня именно такой радостью. Я принадлежу к тому же поколению, что и герои картины М. Хуциева «Застава Ильича». Мы воспринимали этот фильм о свое время как фильм о себе. Как большую ошибку по отношению к нам и к нашим отцам восприняли мы грозу, разразившуюся над «Заставой Ильича» в начале 60-х годов. Тогда хуциевская картина была объявлена «лично товарищем Н. С. Хрущевым» чуть ли не средоточием ревизионизма, стратегическим оружием, нацеленным против наших святынь. Тогда мы еще не в состоянии были понять, что удар по фильму был и ударом по нашим детям, по будущему поколению.

Нынешние молодые не пережили ту пору подъема и надежд, которая была и осталась с нами, в нас. Но они не пережили и горечи утраты – утраты ощущения подъема, реальности надежд – и дай им бог не пережить этого.

Тем важнее сегодня диалог между поколениями – нынешних «отцов» и нынешних «детей», и тем отраднее, что фильм Марлена Хуциева, пришедший к нам заново, оказался отличным поводом для такого диалога.

Василий КИСУНЬКО, кинокритик, педагог ВГИКа

Фильм «Застава Ильича» – о поисках, надеждах и разочарованиях тех, кого теперь зовут «шестидесятниками». На пути этой картины к зрителю оказалось множество кордонов. Фильм пришлось спасать ценой купюр и переделок. Компромиссный вариант вышел на экраны под названием «Мне двадцать лет». Правда, и о этом. «облегченном» виде работа Хуциева стала крупным событием, взяла приз в Венеции. Была оценена как этапное произведение нашего кинематографа. И вот теперь можно оценить подлинный масштаб замысла Хуциева и Шпаликова.

Уже с первых секунд – лавина света, ясная чистота кадров, документальная точность и удивительная свежесть атмосферы начала 60-х годов, запечатленные на экране, дарят тем, кто помнит то время, радость его мгновенного узнавания, а мне, моим сверстникам, кому двадцать лет сегодня, – возможность духовного приобщения к поколению отцов, к удивительному миру, обыденному, но полному поэзии.

«Звучит» фильм необычно. Для меня работа Хуциева с текстом – почти загадка. Диалоги часто даны как «мысли вслух». Впечатляет эпизод, когда Сергей (С. Попов) и Аня (М. Вертинская) приходят к мой о дом и встречают там ее отца. Тот вызывает Сергея на спор. Произносит длиннейший монолог, полный «правильных» слов. Но почему-то в этот момент нам показывают то Аню, звонящую по телефону, то молчащего Сергея, то панораму комнаты. А отец почти все время остаётся за кадром. И его слова вдруг поражают – не смыслом, а безликостью. Они повисают в пустоте, и все отчетливее обнаруживается цинизм и фальшь «оратора». Ясно, что спора не будет. Диалог невозможен и даже бессмыслен. У этого человека, выступающего от имени старшего поко-

15

ления, нет за душой ничего, ни одной реальней ценности, которую бы он мог передать молодым.

Так о чем же фильм? Почему оказался столь «непривычным» в 60-е годы? Почему сегодня так современен, так отчетливо необходим?

Образ Сергея – это нервный узел картины, ключ к замыслу. Он традиционен и узнаваем в своей «обычности». Но главное в нем то, что он романтик. Он должен решить вопрос о своей жизненной дороге и решить сам. Характерно, что герой ленты гораздо яснее видит но перспективу, а отсутствие дороги назад. И встреча с такими людьми, как отец Ани, лишь утверждает Сергея о невозможности механически, по инерции, принять «эстафетную палочку». Ведь она может оказаться в руках тех, кто скомпрометировал себя, чьи ценности – мнимые методы – неправедные.

Нет дороги назад. Но есть корни. Есть нравственные начала, о которых Сергей скажет на вечеринке, отвечая на вопрос: «А к чему ты сам-то относишься серьезно»? Это Революция, песня «Интернационал». Это тридцать седьмой год. Это сиротство огромного числа ровесников Сергея, чьи отцы не вернулись с войны. Это простая печеная картошка, бывшая во время войны дороже золота.

Сергей решительно и как-то даже упрямо берет на себя миссию продолжателя Революции. Казалось бы, можно ставить точку и даже восклицательный знак. А для Хуциева тут лишь начинается проблема: по силам ли Сергею эта миссия? На это и пытается найти ответ режиссер. И не находит (в конечном счете именно в этом Хуциева в свое время упрекали). Решусь утверждать, что в сценарии был заложен утвердительный ответ.

Героев в фильме трое. Они олицетворяют разные избранные поколением пути. Тут и трассы, и дороги, и тропинки.

Случится непоправимое. Хуциев разведет героев не в плоскости, сюжета, живущего под знаком их общей веры и идеалов. Разведет в «пространстве эпохи». Колька (Н. Губенко) и Сергей из-за незначительного, казалось бы, конфликта способны, как выясняется, устремиться в прямо противоположных направлениях. Что это? Предсказание будущей судьбы «шестидесятников»? Невозможность авторов указать им, тогдашним, путь к взаимному соответствию?

Мне возразят: как же? Ведь есть сцена поэтического вечера в Политехническом – запечатленная легенда эпохи, символ ее творческой силы, ее правдоискательства. Что ж, поговорим о ней.

Вечер, как говорится, проходит под знаком всеобщего воодушевления. Слушатели восторженно принимают все дерзостное, необычное, новое, что звучит со сцены. Выступают духовные лидеры тех лет: Евтушенко, Вознесенский, Окуджава. Вот молодой-молодой Михаил Козаков. Вот старый, но омоложенный долгожданными переменами Михаил Светлов. И наши герои – Сергей и Аня – слиты со всеми. Их поколение здесь едино в высоком порыве. И поколения – едины. Но «нам не дано предугадать», сколь стойко это общественное настроение. Сцена в Политехническом и вправду хороша. И, наверное, по-своему точна: она дает представление именно об общественной атмосфере тех лет, но никак не о реальной общественной силе…

Любимая девушка героя, исполненная такого сурового нигилизма в своем конфликте с родителями – ретроградами и «продуктами культа», оказывается способна лишь имитировать нравственные поиски. Под влиянием того же настроения – «общественного»? Или попросту модного? Аня, конечно же, прекрасна, и ее отношения с Сергеем полны такой чистоты, такого лиризма…

Образ Сергея и сегодня удивителен. Может, даже о большой степени, чем тогда, в пору выхода фильма. Удивительно хотя бы то, что он и для тех, и для нынешних времен совершенно новый герой. Он противостоит самому себе. Себе должен доказать он истинность своих идеалов, в себе утвердить их.

Что важно для него? Что стоит выше скептицизма и цинизма, привычных, набирающих новую силу, бездумной веры и бессмысленного существования день за днем? Об этом и говорит он на вечеринке.

Итак. Сергей в свои двадцать лет живет, как все. Работает, ждет любви. Выигрывает безмолвные стычки с матерью, отстаивая свою независимость. Ночует у какой-то знакомой. В трепе с друзьями обсуждает мелкие вопросы и мировые проблемы. Нередко он похож на большого ребенка, у которого волевое начало еще не сформировалось. Корни крепки, но побеги настолько нежны, мягки слабы что на вопрос о будущей дееспособности Сергея – нравственной, социальной, гражданской – я бы остерегся ответить однозначно. Тут смешаны разные черты типичного представителя конкретного поколения.

Тем интереснее вопрос о соотношении героев ленты и их создателей. Хуциев о день премьеры сказал, что, снимая «Заставу Ильича», он и его товарищи почти отождествляли себя с героями. Значит, не случайно мы видим – пусть мельком – на экране и Шпаликова, и самого Хуциева. Значит, они там действительно равноправны. Мы видим новое кинематографическое поколение – знаменитых теперь «шестидесятников». В эпизоде вечеринки участвуют как актеры и Тарковский, и, Михалков-Кончаловский… Все они стали персонажами «Заставы Ильича». Все неотделимы от того пути и того поиска, который начал Сергей. Очень важно, что лик «киноволны шестидесятых» отразился в зеркале столь принципиального произведения.

Принципиальный смысл картины сегодня возрастает. Принципиален здесь герой. Человек, который не может принять на веру привычные формулы и бесспорные постулаты, который должен сам разобраться в истории своей страны, в социальных законах. Должен сам определить для себя: как жить.

Юрий ИЩЕНКО, студент III курса киноведческого отделения ВГИКа

16